— По этому поводу позвольте, Государь, сказать смелое слово в пользу моих товарищей и доброго русского солдата… — царь милостиво кивнул новоиспеченному капитану. — Дерутся они храбро. Нет у Вашего Величества войска лучше Кавказского.

— Да, знаю, знаю и душевно люблю и уважаю Кавказского солдата. А ты что отмалчиваешься, словно воды в рот набрал? — набросился на меня царь.

Сказать ему правду? Уже пытался. Наградили меня, конечно, знатно, но между царской милостью и гневом — полшажочка.

— Черноморская береговая линия очень слаба, — решился я на признание.

— Поддерживаю! — смело подтвердил мои слова Торнау.

Государь махнул рукой: мол, много вы понимаете.

— Кто наш главный враг на Кавказе? От кого более всего вреда? — резко сменил он тему.

— Сефер-бей! — тут же отозвался я. — Его подстрекательские письма из Константинополя много смуты в умы кавказцев вносят. Он с англичанами спелся.

Царь заходил по кабинету в раздумьях.

— Не вашего полета информация. Но вы оба разведчики. И должны лучше понимать обстановку. Поэтому объясню вам кое-что, но чтоб об этом — молчок!

Мы щелкнули каблуками не сговариваясь. Затаили дыхание.

— Сложная игра идет последние годы. Англичане нас жалят на Кавказе не просто так. Мы Персию под себя подмяли. И ныне вышел самый напряженный момент. Персидский шах с войском осаждает Герат. Я своих офицеров к нему отправил[3]. Выйдет у персов Герат взять, англичане сдуются. Ворота на Индию будут открыты. Прибегут договариваться. И с происками своими на Кавказе закончат. Ступай, капитан Торнау, и помни: дарую тебе право заступиться за любого передо мной! Заслужил. А ты, поручик Варваци, останься.

Как только Торнау покинул кабинет, Николай подошел ко мне и с высоты своего роста обрушил на меня неожиданное:

— Есть у меня для тебя новое задание. Про Сефер-бея — это ты верно сказал. Поедешь в Царьград к Фонтону. Решите мне проблему с этим изменником, беглецом и мятежником! Действовать снова будешь моей волей!

[1] Злая свинья. Крепкое черкесское ругательство.

[2] Сварить яичницу — это приготовить нежнейшее картофельное пюре типа суфле. Его варили на медленном огне с яйцами.

[3] В осаде Герата принимали участие посланник И. О. Симонич, страстный англофоб, и его адъютант, капитан И. Ф. Бларамберг. Одновременно в Афганистан с секретной миссией отправился поручик Ян Виткевич. В конце 1830-х сложился один из самых напряженных моментов Большой Игры. Герат так и не был взят войсками шаха. Петербургу пришлось договариваться с Лондоном.

Вася. Аул Дзжи. Рамадан, байрам.

В верхних аулах всегда скучно, а зимой — особенно. Не то что в нижних. Там и гуляния, и свадьбы, и поминки, и гости разные — заморские и из соседних селений. Знаменитые абреки наездом бывают. Муллы, тайком пробравшиеся в горы от подножия трона падишаха, могут проповедь прочитать. Бродячие армяне-торговцы с красным товаром заглянут. Есть с кем и о чем поговорить. Похвалиться нарядами на танцах. Присмотреть жениха аль обновку. Перемыть косточки знакомым. Чем их больше, тем больше поводов для веселого злословия. А в Дзжи? Всех уже по сто раз обсудили. Главная новость недели — ощенившаяся собака на дворе тамады.

Девочки из его дома — дочка Гуаше-фудже[1], совершенный еще ребенок, и ее служанка Хан — изнывали от тоски. Хан была рабыней по рождению, но к ней относились хорошо. Определив в ней с детства будущую красавицу, её готовили к продаже в Турцию. Учили разному, чтобы будущий муж — богатый или знатный турок — был доволен. Петь, танцевать, вышивать галуном и другим женским штучкам, позволяющим черкешенкам оставаться самым желанным товаром на невольничьих рынках Константинополя, Синопа и Трабзона. В свободе ее никто не ограничивал, а Гуаше-фудже — и подавно. Девочки были вольны бегать, где захотят.

— Помнишь русского, что к нам принесли в кунацкую? — спросила Хан свою подругу и хозяйку. — Давай его навестим.

— А он нас не покусает? — рассмеялась Гуаше-фудже.

— С чего бы? Он милый. Тело — как у борца-пехлевана, а глаза добрые.

— А с того, что на цепи сидит, как дворовой пес! — девочки засмеялись в голос.

Отсмеявшись, решились на смелый поход. Подталкивая друг друга и пряча в ладошках сушеные груши, прихваченные как подарок, добрались до кунацкой Хази — самой бедной и недостойной горца кунацкой во всем ауле. Никто им и слова не сказал, когда они распахнули дверь неприглядной сарайки, где держали уруса и татарина.

Робко поздоровались. Застыли на пороге. Урус им ласково улыбнулся и помахал рукой. Девочки ойкнули. Быстро бросили ему две груши и убежали.

Вася остался доволен. Компания Абдул-Гани надоела хуже горькой редьки. И воняло от ногайца — избави боже! Но главное не это. Вася долго обдумывал свое положение, благо времени свободного — хоть самшитовой ложкой ешь, хоть несуществующим в этом мире половником. Ему, после недолгого отчаяния и ругани на весь белый свет, стало очевидно: надо выбираться. Рабом ему быть не хотелось. От слова совсем. Рожденный летать, ползать не станет!

Миллион раз задал себе вопрос, как же так вышло? Что за странное перемещение во времени? Ответа не было. Единственное, что приходило в голову, — нужно добраться до места, где он очнулся. Вдруг удастся вернуться в родной мир с теплым туалетом и горячим душем. Почему-то из всех богатств цивилизации XXI века он выбрал ватерклозет и возможность толково помыться как предметы воздыханий. Не машины с самолетами, не обильную еду в ресторанах, не новомодные гаджеты и даже не электричество в доме, дарящее столько приятных и полезных возможностей. Только человеческий тубзик и струйки воды на зудящей коже! За них он готов был рискнуть здоровьем, а возможно, и жизнью.

«Не вернусь домой, объявят потеряшкой! Боже, сколько людей пропадает в РФ! Быть может, я не один такой? Переместившийся?»

Появление девочек вселило в него надежду. Нужно было кровь из носу с ними задружиться и постараться через них узнать, где чертов Хази его нашел. Кулаки прям зудели при взгляде на эту сволочь. В своих мыслях Милов сотни раз казнил горца самыми лютыми казнями.

Девочки появились на следующий день. Снова робко застыли на пороге. Вася запел им песню красивым, «поставленным» в караоке голосом. Конечно, не как эстрадный артист, но и не особо фальшивя. Концерт из одной песни завершился не аплодисментами, а куском сыра в тряпице. За это стоило напрягать голосовые связки в барах в прошлой жизни!

Сыр был разделен с Абдул-Гани. Ногаец был впечатлен. Сменил гнев на милость. И сразу получил от Васи боевое задание. Нужно было перетереть камнем цепь — и Милову, и татарину. Плохенькое железо поддавалось. Вася проверил.

Девочки зачастили. С помощью ногайца получалось даже общаться и учить слова на адыгейском. Вася впитывал науку как пылесос. В этом могло состоять его спасение.

Его часто просили спеть. И сами девочки в долгу не оставались. Садились на порожек, аккуратно подложив под попки полы своих шубок, и выводили чистыми приятными голосами варварские напевы. Смысл песен от Васи ускользал. Лишь одну более-менее смог ему растолковать ногаец.

— Малчишка, не вынь свой шашка! Красный генерал бить-убивать черкес.

— Вот прям красный генерал? — изумился Вася, моментально представив себе Жукова на Красной площади на белом коне.

— Красный борода, русский генерал! — показал ногаец на свою куцую бороденку.

«Серьезная песня!» — решил Вася и принялся расспрашивать старшую девочку про житье-бытье. Малая слишком стеснялась и больше строила рожицы, чем отвечала.

Хан, как могла, объяснила русскому, что она — дочь рабов. Отец работает в поле, мать прислуживает в доме. А она сама мечтает, чтобы ее продали туркам.

— Как же мне тебе объяснить, красавчик, что там мне будет хорошо⁈ — она мечтательно закатывала глаза, представляя будущую жизнь. — Здесь я рабыня, а там буду госпожой. Мне все будут прислуживать. Я накоплю денег и выкуплю отца и мать. Заберу в свой дворец. И Гуаше-фудже будет мне завидовать!