Помылись. Отоспались. Позавтракали. У меня выдалось, наконец, время плотно пообщаться с Фалилеем.

Он показал мне английскую газету и попросил перевести одну статью. В анонсе «Морнинг Кроникл» был помещен рисунок древней рукописной Библии. К нему прилагалась заметка следующего содержания: «В редакцию поступило объявление от торгового аукционного дома „Бонхэмс“. В скором времени предполагаются торги, главным лотом которого будет старинная рукописная Библия, написанная на языке геэз, древнеэфиопском языке Акумского царства. На обратной стороне верхней крышки переплета написано на арабском: „сия книга принадлежит монастырю Св. Стефана, находящемуся у Св. Петра в Ватикане для пользования монахами коптами, находящимися в нем. И не разрешается никому распоряжаться ею каким бы то ни было способом“. По сведениям от продавца, Библия прибыла в Англию из Палестины».

— Моё! — признался Фалилей, ткнув пальцем в рисунок.

— Твое⁈ — поразился я.

— Украли. Получил на сохранение. Солдаты отнимать. Фалилея в рабство продавать.

— В Палестине?

Фалилей согласно кивнул и добавил:

— Мне нужно в Лондон.

«Все хотят в Лондон!» — хмыкнул я про себя.

— Чем же я могу тебе помочь?

— Ехать со мной в Лондон.

— Я тебя услышал, дружище. Вот прямо сейчас — никак. Но как только, так сразу. Будет у меня командировка в британскую столицу, постараюсь взять тебя с собой.

Я не лукавил. Бог знает, что придумают столпы нашей разведки и куда отправят дальше Косту Оливийского? Меня приглашал Спенсер. Быть может, воспользоваться этой оказией? Нужно предложить Фонтону.

Феликс Петрович не заставил себя ждать. В тот же день прибыл в Бююкдере. Но вместо поздравлений и обещаний наград, он с порога меня огорошил:

— Сефер-бей сбежал с брига прямо в проливе!

Я тут же позабыл и про Лондон, и про Спенсера, и даже про нужду Фалилея. Это был эпический фэйл.

[1] Перечислены виды узоров булатной стали. Есть еще струйчатый булат и бедр, а также несколько подвидов.

[2] Забавная история. Хитрый армянин обещал раскрыть секреты булата. Получил в награду 160 червонцев за несколько шашек и кинжалов, а также медаль на шею на Анненской ленте. Только потом комиссия установила, что без вутца булата не получится. Максимум, что мог делать Элизаров — это перековывать старые клинки или подделывать современные, нанося на них узор. История умалчивает, отобрали ли у него медаль. Между тем, великий металлург Н. П. Амосов в то же самое время изобрел лучшую сталь того времени для шашек и сабель. Увы, его секрет пропал после его неожиданной смерти. Впоследствии были найдены ответы и нужные технологии. И развенчана легенда о булате. Хотя мифотворчество до сих пор кочует даже по страницам научных исследований.

[3] У черкесов не торопили с браком девушек, выдаваемых замуж, а не предназначенных к продаже. В аулах хватало незамужних красавиц 19–20 лет.

[4] В «Путешествии к святым местах в 1830 году» А. Муравьева упомянут мраморный «красивый водоем», вывезенный из дворцового комплекса в Россию.

Вася. Аул Псышопэ на реке Вулан, май 1838 года.

Диор начинался незадолго до полуночи. Все население аула заранее разбилось на две команды — на верхнюю и низовую. Все сакли восточной части аула назывались верховья, а западной — низовья. Так издревле повелось без какого-либо подтекста или копирования европейского стиля с его верхним и нижним концами (кварталами, городами). Поскольку аул по черкесскому обыкновению протянулся на целую версту, разделение на две части споров не вызывало.

Пока не стемнело, старейшины решили разогреть народ. Кинули жребий. Низовикам выпало показать свою удаль на конях. Верховикам — роль защитников. Они вооружились длинными шестами и сбились в плотную группу. Атаковали гарцевавших наездников, норовя сбить с коней. Всадники, напротив, показывали чудеса джигитовки и с легкостью топтали нападавших.

В минуту все смешалось. По традиции игра шла без правил и судей. То есть, допускалось все. Абсолютно все!

Низовики колотили своими шестами людей и лошадей. Люди терпели, кони — нет. Они вставали на дыбы, громко или жалобно плакали, когда получали удары по ногам, груди и, особенно, по чувствительным ноздрям. Наездникам, как ни были они ловки, тоже порой доставалось неслабо. Переломы и разбитые головы не считались залетом.

— Убили! — заголосили бабы из-за прочного плетня.

На их глазах чей-то сын словил хороший удар по голове. Посинел, закачался в седле. Конь прянул боком. Парень соскользнул с седла и замер в пыли в неестественной позе. Его товарищи, выкрикивая угрозы, разворачивали коней, чтобы потом, с разгона, штурмовать толпу верховиков. Те изготовились дать отпор. Сбились теснее. Подбадривали друг друга азартными возгласами. Скалили зубы, строя страшные рожи.

Старики прижались к стене турлучной сакли и яростно выкрикивали слова поддержки и одобрения. Комментировали особо удачные атаки. Издевались над струсившими. Подначивали удальцов. Им не хватало одного — тотализатора!

И, конечно, по общему стариковскому мнению, нынче молодежь была не та, что в их юности. Подумаешь, одного убили! В их-то годы…

— Кому не страшно в день такой игры, тот не устрашится и в битве! — закричал старейшина, подзуживая участников вместо того, чтобы проявить благоразумие.

Его слова подействовали так, будто он бензина в костер плеснул. Конники рванули на ощетинившуюся палками толпу. Шесты — не копья, а боевые «кабардинцы», на которых восседали самые лихие из низовых, — не клячи! Толпа верховиков была опрокинута, смята, растоптана. Они бросились под защиту плетней. Вот умора! И горе для матерей. Разбитые головы, переломанные руки-ноги. Не слабо поиграли!

Разошедшиеся всадники преследовали противников и во дворах. Их кони с легкостью перепрыгивали через плетнёвые изгороди. Сносили хлипкие времянки. Аул заполнился кудахтаньем кур, воем скотины, возбужденными криками людей. И жалобными стонами лишних на этом празднике жизни, пострадавших и несчастных рабов, случайно подвернувшихся под копыта. Или стоптанных в горячке состязания.

Пришлось вмешаться старикам. Они заголосили:

— Исмал-ок! Исмал-ок!

Кузнец, вооружившись здоровенным дрыном, взялся причинять справедливость и творить зло. Шест так и мелькал в его руках. Трещали кости нападавших всадников. Один богатырь обратил в бегство десяток низовиков, оставив на земле еще полдесятка их стонавших товарищей.

Игра задалась!

Постепенно все угомонились. Страсти сошли на нет. Недавние противники обнимались и делились самыми яркими моментами потешной схватки. Извинялись. Клялись в вечной дружбе. Жалели — всерьез или лицемерно — пострадавших. Всех ждали накрытые столы в самых больших кунацких. Расходились, чтобы перекусить, не делясь на низовых и верховых. Община снова стала единой.

Их ждали горы мяса и хмельная махсыма — слабоалкогольный напиток из кукурузы. Тем, кто постарше, полагалась медовуха. Меду в ауле было много. Грех не приготовить бражку. Аллах запретил вино, но ни слова не сказал про меды! Да и далеко не все придерживались исламских запретов. Люди говорят, что в долине Вайа вино льется рекой. А у закубанцев крепкие ликеры в почете. Молодые то и дело выбегали во дворы и прятались за сараями, чтобы отведать молодеческой добычи. Пойло, отбитое у русских казаков, вкуснее баранты!

Теперь можно и сплясать! Не в круге с девушками. По-иному. Начал один молодой верховик, выступив на середину круга из зрителей. Плясал, выделывая самые замысловатые коленца. Потом касался одежды другого — низовика. Тот его подменял. И так, по очереди меняясь, танцевали до упаду.

— Ночью мы вам дадим жару! — хвалились низовики.

— Еу! Готовьте ведра с водой! Не то спалим вас! — хвастались верховики.

— А ну, цыц! — орали на них старики, в тайне надеясь, что молодежь покажет себя так, что шайтану станет тошно. — Айда баранину жрать! Скажите спасибо Исмал-оку! Когда еще в тузлук мясо окунете!