Жертвенный алтарь — черная каменная плита-восьмиугольник возвышался посреди храма на два араша, и был обнесен трехарашевым ограждением из сверхпрочного стекла. Заходить за стеклянное ограждение дозволялось только имевшим священный сан и жертвам (всякий, дерзнувший подойти к алтарю, подлежал смерти через четвертование на пороге храма). От входа в храм и до стеклянного ограждения оставался свободным широкий проход, по обе стороны которого выстроился взвод одетых в парадные мундиры «святых псов». За «псами» стояли первые граждане столицы. Все ждали начала богослужения.

Несмотря на скопление народа, в храме было тихо. Лишь возбужденные вздохи наиболее ревностных прихожан, в предвкушении ожидавших начала обряда, слышались над собранием. Через прозрачную крышу внутрь уже смотрели Аркаб и Нуброк. Свет двух солнц заполнял пространство храма, отражался в гранях окружавшего жертвенный алтарь ограждения.

— Трепещите в страхе! — нарушил тишину внезапный басовитый вопль сразу двух глоток. Это двое священнорабов в красных одеждах и с кадильницами появились на пороге храма, возвещая начало богослужения.

Следом за красными вошла пара священнорабов в фиолетовых ризах. В руках у каждого была увесистая жаровня с раскаленными углями.

— Вспомните о своих прегрешениях! — проревели фиолетовые.

За фиолетовыми вошли оранжевые.

— Близится Очищение! — огласили они.

— Всевышний Господь Единый ждет вашего признания и мольбы о прощении! — раздались истошные вопли появившихся следом зеленых священнорабов.

— Истинные Ангелы Его да будут сему свидетелями… — пропели желтые, вошедшие следом.

— …вашего раскаяния и покорности! — продолжили появившиеся за ними серые.

— Аркаб и Нуброк да узрят вашу веру в Господа! — закончили священнорабы в белых одеждах. Им ответил хор стоявших вокруг стеклянного ограждения певцов:

— Истинно, истинно, истинно это так и есть!

Священнорабы, все кроме предпоследней пары, выстроились вдоль прохода, чередуясь с парами стоявших друг против друга «псов», серые же прошли к стеклянному ограждению и открыли имевшиеся в нем врата.

В тишине вошли семеро архидраков и семеро заклинателей: бормоча молитвы, священники прошли через открытые врата за стеклянное ограждение и, обойдя кругом жертвенный алтарь, снова вышли из храма, — позже они приведут к алтарю тех, на кого пал жертвенный жребий.

Потом вошли архипатриты — одетые в более богатые, разноцветные ризы, расшитые символами древних церквей.

Старшие священники под пение гимна прошли к алтарю и остались там, чтобы прислуживать каждый своему первосвященнику. Вместе с ними за стеклянное ограждение прошли серые священнорабы. Этим двоим, как представителям Братства, к которому до восшествия на престол принадлежал действующий Патриарх, по традиции выпала честь прислуживать главе Церкви и верховному правителю планеты, когда тот станет священнодействовать.

Распеваемые сотней глоток слова древнего церковного гимна гремели под сводами пирамиды, приводя в экзальтированный восторг особо впечатлительных прихожан (понимание смысла возносимых в песнопении слов было для этих необязательным).

Когда пение закончилось, один из серых священнорабов вышел, держа в одной руке нож, а в другой курившуюся дымом кадильницу, из-за стеклянного ограждения на середину прохода и громко возгласил:

— Бойтесь и трепещите! Идет Владыка мира!

Когда в дверях храма появился Патриарх в окружении первосвященников, священнораб снова возгласил:

— Преклоните колени! Входит Пастырь!

При этих словах все в храме встали на колени и склонили головы.

Облаченный в священные ризы и золотую императорскую корону Аиб-Ваал вошел внутрь храма. Ризы его пестрели цветами восьми древних Церквей, корона на полностью лысой голове сверкала драгоценными камнями. За ним вошли семь первосвященников в точно таких же, как и патриаршьи, только выдержанных в цветах возглавляемых ими Братств, облачениях. На их головах не было корон (они обычно надевали их в отсутствии Патриарха); капюшоны — неизменная часть одеяния всякого священника — были откинуты назад. (Кроме первоархипатритов только стоявшие в чине после них архипатриты имели право входить внутрь храма с непокрытыми головами, но сейчас, когда архипатриты должны были прислуживать первоархипатритам, их головы и отчасти лица скрывали широкие капюшоны.)

— Молите о пощаде! Среди вас посланник Единого Всевышнего и Святые Отцы! — возгласил священнораб, оставаясь единственным, кроме самого Патриарха и Святых Отцов, кто не встал на колени.

Наступила тишина. Губы стоявших за спинами «святых псов» и священнорабов прихожан беззвучно повторяли слова общей молитвы.

Тишину нарушил сам Патриарх:

— Встаньте и приготовьтесь! — громко воззвал он.

Зашелестели одежды: прихожане стали подниматься с колен. Снова грянул хор: новый гимн восславлял святого и мудрого Владыку и Собор Святых.

Под пение гимна Патриарх Аиб-Ваал прошел к алтарю.

С каждой из восьми сторон черная плита-жертвенник имела по восемь ступеней, по которым во время приношения всходили священнодействовавшие иерархи. Площадка наверху плиты имела уклон к центру, где была специальная воронка, в которую стекала кровь жертв. Сами жертвы при этом укладывались на специальные, наподобие медицинских носилок железные ложа с ремнями для обездвиживания жертв, облегчавшие впоследствии процесс их расчленения. Перед жертвоприношениями ложа в необходимом количестве (одно, восемь или шестнадцать) устанавливались на плите в специальные пазы и после снимались священнорабами.

Пройдя за стеклянные врата, Патриарх поднялся на жертвенник и, встав посреди плиты, обернулся лицом ко входу в храм. Воздев руки, он преподал прихожанам благословение. Тогда вошедшие за ним первосвященники обошли жертвенный алтарь и заняли каждый полагавшееся ему место. Позади первосвященников встали подчиненные им архипатриты. Двое священнорабов встали лицами к Патриарху и спинами к вратам перед ступенями жертвенника.

Шестнадцать стальных лож, изогнутых под форму человеческого тела, железным цветком окружали стоявшего посреди плиты-жертвенника Аиб-Ваала. Первосвященники обступили жертвенник в том же порядке, в каком располагались малые престолы в зале Собора Святых, с той лишь разницей, что там Патриарх мог видеть каждого из сидевших перед ним, а здесь трое иерархов оказывались у него за спиной.

Когда прозвучали последние слова песнопения, серые священнорабы возгласили:

— Да свершится Очищение пред очами Единого Всевышнего и его Истинных Ангелов! И да свершит его Отец наш и Владыка! — при этих словах в храм вошли ведомые младшими священниками жертвы.

В тишине шли облаченные в цветные балахоны те, кому выпала участь умереть в тот день — восемь юношей и восемь девушек — жертвы Единому Всевышнему Богу. У открытых стеклянных врат шествие остановилось. Из-за ограждения вышли прислуживавшие первосвященникам архипатриты и стали по двое заводить молодых людей внутрь, где укладывали на ложа и пристегивали ремнями. Жертвы не сопротивлялись. Предварительно одурманенные подавляющими волю препаратами, они были как ведомый на убой скот.

Когда все жертвы были размещены на ложах, приведшие их священники — те самые семеро заклинателей и семеро архидраков, что ранее уже входили за стеклянное ограждение и осматривали алтарь — вышли и встали снаружи вокруг стеклянного ограждения.

— Трепещите в страхе! — снова возгласили священнорабы и закрыли врата.

Настало время Великого Очищения…

Автономный дрон экспедиционного корабля по имени Эльлия — дискообразная машина неопределенного цвета диаметром в три араша с острым, как бритва кантом — был важной деталью в последнем контакте Эвааля.

Дрон не имел собственного разума, он был частью разума Эвааля, а Эвааль — частью операционной системы дрона. Машина хорошо справлялась с аналитическими операциями без вмешательства обитавшей в ней личности — непрерывно наблюдала и контролировала каждый шаг Эвааля и в любой момент времени могла защитить его, даже если бы Эвааль оказался без сознания. Внутри дрона в постоянной готовности содержались десятки его уменьшенных копий, способных как к оборонительным, так и к наступательным действиям. Боевая мощь машины была достаточной для ведения войны против нескольких армий единовременно. С охраной же одного единственного контактора дрон справлялся безупречно — ни яд, ни пуля, ни взрыв бомбы, ни природное бедствие не могли угрожать Эваалю.