Эвааль помолчал минуту, глядя на то, как освобожденный Шедареганом юноша помогает освободиться пристегнутой рядом девушке. К ним подошли Хариб и один из священнорабов и под руки отвели обоих к стеклянным вратам, откуда перед тем оттащили еще дымившиеся трупы Баризира и Карбомара, и где теперь собирались освобожденные. Поддерживаемые серыми братьями и некоторыми прихожанами, освобожденные сидели на ступенях жертвенника и на полу возле врат на принесенных им священнорабами ризах, среди которых были и патриаршьи.

— Я, Аиб-Ваал, Император Агара и Патриарх Единой Вселенской Церкви, — провозгласил старец громким голосом, чеканя каждое слово, — всей полнотой моей власти упраздняю Церковь, лишаю всех чинов и званий ее служителей и слагаю с себя священнический сан! Оставаясь вашим Императором, я отменяю и упраздняю все установленные прежде Церковью законы и правила!..

В храме повисла тишина. Все собравшиеся на богослужение смотрели на старца округлившимися глазами. Кто-то открыл рот и забыл закрыть, кто-то встал на колени, кто-то сел на пол там же, где стоял. Повсюду валялись трупы священнослужителей, «святых псов» и агентов ССКБ в штатском. После массового убийства священников и слов Патриарха «Бога нет!» казалось, ничто уже не поразит людей столь же сильно, но то все было неожиданным происшествием, чем-то вроде теракта проклятых в благочестивом районе столицы, произнесенные же правителем планеты слова: «…всей полнотой моей власти…» — были свершившимся государственным актом, изменившим саму историю. И слышали их не одни только собравшиеся в Храме Хвалы Создателю жители столицы — богачи и чиновники. Эти слова слышал Агар. Мужчины и женщины, дети и старики во всех храмах планеты внимали словам того, от кого прежде и помыслить не могли услышать подобное.

— Я, Аиб-Ваал, Император Агара, — продолжал старец, — приказываю всем секретным и полицейским службам Империи передать все оружие, помещения, транспорт, архивы и все имущество командирам гражданского ополчения! С этого момента во всех провинциях Империи и в центральном округе Архафор я объявляю чрезвычайное положение, на время которого права и обязанности по обеспечению порядка возлагаю на отряды гражданского ополчения и их командиров!

Еще одна пауза — еще один шок.

— И последнее! — громко произнес старец. — Поскольку избрание очередного Императора, и вместе с тем Патриарха, до этого дня совершалось теперь упраздненным Собором Святых… — он указал рукой в сторону, куда стащили трупы нескольких первосвященников и их прислужников, — по правилами упраздненной теперь Церкви, возникает необходимость в новом порядке передачи преемственности… — говоря это, старец повернулся лицом к стоявшему рядом Шедарегану и, сняв с головы корону, занес ее над головой бывшего священника. — Внимай народ Агара! — громко возгласил он. — Перед тобой Шедареган, твой будущий Император, законный наследник Аиб-Ваала!

Она не любила засыпать одна. Нет, совсем одна она, конечно, никогда не засыпала. Ведь всегда, сколько она себя помнила, рядом был Зевс — ее рыжий друг. Утробно урча и слегка подергивая толстым, с густым подшерстком, хвостом, Зевс обычно дрых рядом с ней на ее старой, видавшей виды, кровати.

Когда Рина была совсем маленькая, и когда папа еще жил с ними, мама не одобряла этих, ставших впоследствии привычкой, повадок Зевса, но потом смирилась и уже не ругала старого кота за то, что стоявшей в углу их маленькой комнатушки специальной кошачьей лежанке тот предпочитал кровать своей маленькой хозяйки.

Вместе с официальным разрешением на переселение Зевса, Рина получила и первую в своей жизни обязанность — убирать с кровати линялую шерсть при помощи специальной липкой ленты, к которой девочка отнеслась со всей ответственностью.

Рина любила усатого друга, — если бы не его уютное урчание, ей наверняка бы было страшно оставаться дома одной. Как тогда… год назад, когда Зевс заболел, и мама отнесла его к доктору. До самого маминого прихода с работы Рина боялась засыпать в те две ночи, когда Зевса не было. Врач тогда вылечил Зевса, и на третий день мама принесла его обратно домой. Рина заботилась о друге: меняла ему воду в миске, гладила его и говорила ему все ласковые слова, какие знала, и вскоре Зевс поправился.

Днем семилетняя Рина училась в корпоративной начальной школе для детей из семей специалистов шестого и пятого уровней. Рано утром мама, приходившая с работы поздно ночью, отводила дочь на школьный троллейбус, а сама возвращалась домой спать до времени, когда нужно было встречать девочку из школы. Потом они проводили время вместе: гуляли в парке, ходили в кино, посещали кафетерии на верхних этажах самых высоких башен, откуда любовались закатом за порцией вкусного мороженного. С наступлением вечера они возвращались домой, в маленькую квартирку на двенадцатом этаже старого сорокаэтажного здания в спальном районе на окраине Полиса, где их ждал заскучавший Зевс, и мама собиралась на работу.

Шел уже третий год как Дейл, отец Рины, оставил их, и заработка Лейсин стало не хватать для пропитания и аренды жилья… Так, писавшая до этого статьи для еженедельника районного уровня, Лейсин стала проституткой.

Нет, не той проституткой, каких можно было встретить в дешевых барах и на ночных бульварах. Лейсин была слишком хороша для этого. Она устроилась на официальную работу в фирму и оказывала услуги респектабельным господам и госпожам, чьи имена, согласно трудовому контракту, была обязана сохранять в тайне под страхом увольнения с последующими судебными разбирательствами.

Работа отнимала силы, истощала Лейсин физически и эмоционально. Порой ей приходилось терпеть унижения со стороны клиентов (разумеется, в пределах оплачиваемого тарифа), но зато теперь она могла позволить себе устроить маленькую Рину в приличную школу и не бояться, что, случись ей незапланированно потратить часть из их некогда скудного бюджета, и они с дочерью окажутся на улице. Так, к примеру, случилось, когда рыжий любимец дочери внезапно заболел, и Лейсин отдала за его лечение в ветеринарной клинике две с половиной сотни терракредитов (без малого почти двухмесячная плата за их квартиру). И это того стоило! Радостный блеск больших карих глаз на личике дочери заставили ее тогда отбросить последние сомнения и сожаления о потраченных деньгах.

В тот вечер, когда маленькая Рина в последний раз видела мать, она по обыкновению прижалась к ее щеке своей пухлой щечкой, обняв ее за шею, запустив пальцы в ее иссиня-черные волосы. «Я уже по тебе скучаю, мамочка!» Лейсин крепче прижала к себе дочь. В такие минуты она прилагала все усилия, чтобы не позволить соленым капелькам выступить на ее глазах. «И я по тебе, моя милая». «Мамочка, я тебя люблю, сильно-при-сильно!» «И я тебя, доченька. Не сиди допоздна. И не забудь покормить Зевса».

Обычно, когда Рина просыпалась утром, в квартире пахло едой, — это вернувшаяся с работы мама готовила завтрак. Но в этот раз запаха не было. В квартире было тихо. Рина позвала маму, но мама не ответила. Мамы дома не было.

Девочка набрала номер мамы, но телефон ее оказался выключен.

Ей захотелось расплакаться, но она сдержалась. Собравшись и надев школьную форму, девочка насыпала в миску Зевса корм и отправилась сама в школу…

Гарри, пятидесятичетырехлетний управляющий второго уровня, муж и отец троих детей, имел репутацию приличного семьянина и профессионала своего дела. Группа компаний, входивших в состав «Евразии», одной из тринадцати мировых корпораций, под руководством Гарри являла образец динамичного развития и уверенно конкурировала на мировом рынке, на шаг опережая соперников. В совете директоров «Евразии» Гарри уже намекали на то, что еще год в таком темпе, и к своему пятидесятипятилетию он будет иметь первый уровень. Гарри старался, и у него получалось. Его жена была им довольна и, похоже, даже продолжала его любить, дети его обожали, особенно младшая дочь, которой было двенадцать, в корпорации его ценили, подчиненные — уважали. Гарри производил впечатление надежного, бесконечно уравновешенного человека. Но было у Гарри одно увлечение, которое он держал втайне от всех, включая самых близких ему людей…