— А если сто ужезастрелили?

— Нет. Не должны были.

— Шпрингер, блядь, хватит — это вам не кино.

— Пока не кино. Ну, может, не вполне. Наслаждайтесь, пока можете. Настанет день, когда пленка научится поспевать, техника станет карманной и невесомой, а продаваться будет по доступным народу ценам, софиты и операторские краны уже не понадобятся, вот тогда…тогда… — По правой скуле мы приближаемся к мифическому острову Рюген.Меловые утесы его — ярче неба. В лиманах и средь зеленых дубрав висит дымка. Вдоль пляжей нанесло перламутровые гряды тумана.

Наш капитан, фрау Гнабх, держит курс к Грайфсвалъдер-Ъодден, прочесать длинные лиманы в поисках добычи. Через час(комические соло на фаготе сопровождают крупные планы старой отступницы, которая хлещет какую-то жуткую картофельную лоботомическую брагу из канистры, рот вытирает рукавом, рыгает) бесплодных поисков наши пираты нынешних дней вновь выходят в открытое море и двинутся вдоль восточного берега острова.

Начал сеяться мелкий дождик. Отто разворачивает зюйдвестки и достает термос с горячим бульоном. По небу несутся рваные тучи десятка оттенков серого. Огромные притуманенные кучи камня, отвесные утесы, ручьи в глубоких расщелинах, зеленых и серых, и шпили из белого мела под дождем — все это мимо, Stubbenkammer [315],Королевский Трон и, наконец, по левому борту — мыс Аркона, где о подножье утесов бьются волны, а сверху ветром рвет кроны белоствольных рощ… Древние славяне воздвигли здесь капище Световиду — их богу плодородия и войны. Старина Световид дела свои обделывал под целым сонмом псевдонимов! Трехглавый Триглав, пятиглавый Поревит, СЕМИликий Ругевит! Расскажите об этом своему начальству, когда оно в следующий раз упрекнет вас за то, что вы «сидите на двух стульях»! Итак, Аркона остается по левому борту за кормой…

— Вот они, — оповещает с крыши рулевой рубки Отто. Далеко-далече в море-окияне из-за Виссоу-Клинкена (белая известняковая отмычка, коей Провидение сегодня пытается отпереть палаты Ленитропова сердца), едва видимый под дождем, ныряя, держит курс крохотный белый призрак судна…

— Дай мне азимут, — фрау Гнабх хватается за штурвал и покрепче упирается ногами в палубу. — Нам нужен встречный курс!— Дрожа, Отто приседает у пелоруса.

— Держите, Ленитроп.

«Люгер»? Коробка патронов?

— Что за…

— Сегодня утром доставили вместе с яйцами.

— Вы не говорили…

— Он может несколько взволноваться. Но он реалист. Ваша подруга Грета и я знали его давным-давно еще по Варшаве.

— Шпрингер — скажите мне, Шпрингер, ну же, — что это за судно? — Шпрингер передает ему бинокль. Изящными золотыми буквами по призрачно белому носу — уже знакомое имя. — Ла… дно, — сквозь дождь стараясь вглядеться в глаза Шпрингеру, — вы знали, что я был на борту. Вы меня подставляете, правда?

— Когда это выбыли на борту?

— Да будет вам…

— Слушайте… Сегодня за пакетом должен был отправиться Нэрриш. Не вы. Вас мы даже не знали.Вот вам нужно во всем видеть заговор? Я не контролирую русских, и я не сдал его…

— С невинностью вы сегодня переигрываете, а?

— Хватит собачиться, идиоты, — вопит им фрау Гнабх, — и к бою — товьсь!

«Анубис» продольно качает — лениво и призрачно, и яснее он по мере приближения не становится. Шпрингер достает из рубки мегафон и ревет:

— Добрый день, Прокаловски! Разрешите подняться на борт.

Ответом ему выстрел. Шпрингер рушится на палубу, зюйдвестка — трескучим желтым разливом, лежит на спине, а мегафон смотрит вверх и воронкой собирает дождевую воду прямо ему в рот:

— Тогда придется без разрешения… — Жестом подзывает Ленитропа: — Готовьтесь к сцепке. — Фрау Гнабх: — Идем на абордаж.

— Отлично, только, — один лишь взгляд на злобную ухмылку, осветившую лицо матушки Отто, и уже ясно, что сегодня она вышла в рейс не за деньги, — когда мне их — их таранить?

В море наедине с «Анубисом». Лени тропа неприятно прошибает пот. Зеленое скалистое побережье Рюгена — задник их действа, вздымается и опадает под шквальный ветер. Цонннг— еще один выстрел гремучкой отпрядывает от корпуса.

— На таран, — командует Скакун. Буря треплет их по-серьезу. Ликуя, фрау Гнабх мурлычет сквозь зубы, вертит штурвал, спицы мелькают, нос разворачивается, целясь в мидель. Налетает бледный борт «Анубиса» — неужто фрау собирается прорвать его прямо насквозь, аки обруч, заклеенный бумагой? За иллюминаторами лица, у камбуза дневальная чистит картошку, на дождливой палубе спит бухой в сюртуке — и соскальзывает под качку судна… а — ja, ja,огромный сине-цветастый тазик с нарезанной картошкой у нее под локтем, иллюминатор, чугунные цветы на спирали лозы, все закрашенные белым, слабо пахнет капустой и ветошью из-под раковины, узел фартука бантиком туго и уютно поверху обхватывает ей почки и ягнятки у ног ее и jaмалютка, о ja,вот идет малышка — ах — вот идет вотыдётМАЛЫШ — КАXXХ…

ОТТО!шандарахает своим суденышком в «Анубис», богоужаснейшее ушераздирающее Отто…

— Товьсь. — Шпрингер на ногах. Прокаловски отворачивается и прибавляет ход. Фрау Гнабх опять догоняет яхту с кормы по правому борту, барахтается в ее кильватерной струе. Отто раздает абордажные крюки, что издревле на ганзейской службе, — железные, щербатые, на вид полезные, — Мутти же тем временем дает самый полный. На «Анубисе» под навесы выползли парочки — поглядеть на веселуху, тычут пальцами, смеются, весело машут. Девушки с нагими грудями, усыпанными бисером дождя, шлют воздушные поцелуи, а оркестр жарит Гай-Ломбардову аранжировку «Бегаем меж капель».

По скользкому трапу вверх карабкается просоленный флибустьер Ленитроп, волоча свой абордажный крюк, травит линь, глаз не спускает с этого Отто: раскрутить, метнуть, как лассо, уииии — блям. Шпрингер и Отто на баке и корме тоже одновременно забрасывают крюки, тянут на себя, пока суда бьются, отскакивают, бьются… только «Анубис», мягкобелый, сбросил ход, растянулся, дозволил… Отто накидывает линь на передние полуклюзы и вокруг резных поручней яхты, затем мчится на корму — кеды плюхают, за ним остаются ребристые следы, их смывает дождь, — и там повторяет абордажный маневр. Ревет новоустроенная река, белая и свирепая, течет вспять меж двумя судами. Шпрингер уже на главной палубе яхты. Ленитроп сует «люгер» за пояс штанов и высаживается следом.

Классическим гангстерским кивком Шпрингер отправляет его на мостик. Ленитроп пробирается сквозь цапающие руки, приветствия на ломаном русском, облачка алкогольного дыхания, к трапу с левого борта — лезет по нему, тихонько просачивается на мостик. Но Прокаловски сидит себе на капитанском табурете и курит Шпрингерову ami [316],сдвинув на затылок фуражку, а сам Шпрингер только подошел к соли немецкого сортирного анекдота из своего обширного репертуара.

— Какого черта, Герхардт, — Прокаловски помахивает большим пальцем. — Красная армия тоже на тебя работает?

— Ну здравствуйте еще раз, Антоний. — Три серебряные звезды на погонах мигают приветиком, но без толку.

— Я вас не знаю. — Скакуну: — Ладно. В машинном отделении. По правому борту, за генератором, — что Ленитропу служит сигналом на выход.

Внизу трапа он встречает Стефанию — та идет по коридору.

— Здрасьте. Жаль, что теперь встречаемся таким манером.

— Здравствуйте, я Стефания, — щелкнув затвором быстрой улыбки мимоходом, — выпивка палубой выше, приятно вам провести время, — уже отбыла, вышла под дождь. Чего?

Ленитроп спускается в люк, ползет вниз по трапу к машинным пространствам. Где-то над ним бьют три склянки, медленно, чуток глухо, с легким эхо. Уже поздно… поздно.Ленитроп вспоминает, где он.

Едва он ступает на палубу, гаснет весь свет. Воздуходувы, взвыв, замирают. Машинное отделение палубой ниже. Неужто ему придется это делать в темноте?