Она убрела от него прочь по пляжу. Солнце сегодня такое яркое, что тени у ее ахиллова сухожилия нарисованы четко и черно, как швы шелкового чулка выше пятки. Голову она, как обычно, клонит вперед, в сторону, голенький загривок, который Роджер никогда не переставал любить, никогда больше не увидит, беззащитен, как и вся ее красота, невинность, с которой она, неизменно в опасности, движется по Земле. Может, она чуточку знает, может, считает себя «хорошенькой», лицом и телом… но он так и не сумел сказать ей остального, сколько прочих живых существ, птиц, ночей, пахнущих травой и дождем, солнечных мгновений простого покоя сгущаются в том, что для него она. Была. Он теряет не одну только Джессику: целый спектр жизни теперь для него потерян, впервые познанный уют Творенья. Теперь возвращается к зиме, втягивается обратно в свою одиночную скорлупу. А чтобы выползти наружу, усилий его одного маловато.

Он не думал, что заплачет, когда она уйдет. Но заплакал. Сопли кубическими ярдами, глаза красные, как гвоздики. Немного погодя началось: едва левая нога касалась земли, молния боли пробивала полчерепа. А, должно быть, это и называют «болью разлуки»! Все время возникал Стрелман с охапками работы. Роджер оказался неспособен позабыть Джессику, а до Ленитропа ему было все меньше дела.

Но однажды заскочил Милтон Мракинг и спас его от бездвижности. Мракинг только что вернулся с экскурсии по Зоне. Оказался во временной оперативной группе с неким Йозефом Шляймом, перебежчиком среднего интеллекта, который некогда работал на «ИГ» в конторе д-ра Райтингера «VOWI» [362]— статистического отдела «NW7» [363]. Там Шляйма определили в американскую секцию — собирать для «ИГ» экономическую информацию через дочерние компании и лицензиаты: «Химнико», «Дженерал Анилин энд Филм», «Анско», «Уинтроп». В 36-м он приехал в Англию — работать на «Имперский химический» в должности, коя так и не избавилась от неясностей. О Ленитропе он слыхал, ну еще бы… припоминал его по прежним денькам. Когда Лайл Елейн отправился в свое последнее трансмуральное странствие, много недель порхали по коридорам «ИГ», Geheime Kommandosache«Зеленые отчеты», слухи сцеплялись и расцеплялись, как молекулы каменноугольной смолы под давлением, — мол, кто же возьмет на себя наблюдение за Ленитропом, раз Елейна больше нет.

Это все случилось еще в начале великой битвы за разведывательную машину «ИГ». За ней гонялись как экономический департамент министерства иностранных дел, так и иностранный департамент министерства экономики.

А равно военные, в частности — Wehrwirtschaftstab [364], отдел Генерального штаба, отвечавший за связи OKWс промышленностью. Собственная связь «ИГ» с OKWосуществлялась через «Vermittlingsstelle [365]W» под руководством д-ров Дикмана и Горра. Картину еще более усложняли дубликаты учреждений нацистской партии — организации абвера, после 1933 года размножившиеся, как водится, по всей промышленности. Цепной пес нацистов в «ИГ» назывался «Abteilung [366]А» и располагался в том же конторском здании, что и собственная группа «ИГ» по связям с армией, «Vermittlingsstelle W» — в общем, они казались совершенно конгруэнтны. Однако Техника, увы, эта златобедрая дева в венце кос, никогда не преминет оттяпать себе такой кусочек. Вероятнее всего, свара и торг Партии с Армией в конце концов и вытеснили Шляйма за бугор, а вовсе никакие не нравственные угрызения по части Гитлера. Как бы там ни было, он помнит, что наблюдение за Ленитропом поручили новосозданной «Sparte [367]IV» под эгидой «Vermittlingsstelle W». «Шпарте I» занималась азотом и бензином, «II» — красителями, химикатами, буной, медикаментами, «III» — пленкой и волокнами. «IV» занималась Ленитропом и ничем больше, кроме разве что — до Шляйма долетали слухи — одного-двух разносортных патентов, приобретенных в каких-то сделках с «ИГ Хими» в Швейцарии. Анальгетик, названия которого он так и не вспомнил, и новый пластик, что-то вроде «Миколам»… «Колимекс», как-то так…

— Это вроде больше подходило бы «Шпарте II», — только и заметил тогда Мракинг.

— Несколько директоров расстраивались, — согласился Шляйм. — Тер Меер был Draufganger [368]— они оба с Хёрляйном подметки на ходу рвали. Могли бы оттырить себе обратно.

— А Партия назначала в эту «Шпарте IV» человека из абвера?

— Наверняка, только я не знаю, из СД или СС. Их везде такая тьма была. Помню, был один захмурышка в толстенных очках — выходил раз или два из кабинета. Но одет был по гражданке. Насчет фамилии не уверен.

Ну черт бы тебя, это что ж за такая…

— Слежка? — Роджер давай лотошиться: приглаживает волосы, поправляет галстук, уши, нос, костяшки, — «ИГ Фарбен» пустил слежку за Ленитропом? До Войны? Мракинг, зачем.

— Странненько, а? — Будьздоров, фьютъза дверь без единого лишнего слова, а Роджер один, и перед ним весьма неприятно брезжит, передовой край откровения, ослепительного серпа где-то на периферии мозга. «ИГ Фарбен», значть? Мистер Стрелман корешится — нынче едва ль не исключительно — с высшими эшелонами «ИХТ». У «ИХТ» картельное соглашение с «Фарбен». Сволочь. Да он же небось про Ленитропа с самого начала знал. Делишки с Ябопом были только прикрытием для… скажи-ка, что ж это за хернятут творится?

На полпути в Лондон (Стрелман изъял «ягуар», поэтому Роджер на мотоцикле из гаража ПИСКУСа, что нынче сведен к одному мотоциклу и одному «моррису» практически без сцепления) ему приходит в голову, что Стрелман Мракинга нарочно подослал, некий невнятный тактический прием в этой Нэйленд-Смитовой кампании, которую Стрелман, судя по всему, ведет (тот владеет полным переплетенным собранием великой манихейской саги Сакса Ромера и в последнее время повадился заскакивать в любой момент, обычно когда Роджер спит или пытается спокойно посрать, и прям виситнад душой, торчит перед кабинкой в сортире, читает вслух значимые выдержки из текста). Стрелман ничем не погнушается, хуже старика Мудинга, совсем ни стыда ни совести. Использует кого угодно — Мракинга, Катье Боргесиус, Пирата Апереткина, никто не (Джессика) спасется от его (Джессика?)макиавеллиевых…

Джессика. Ох. Да конечноконечно Мехико ебаный ты идиот…неудивительно, что 137-я ходила кругами. Неудивительно, что приказы Джессике поступали с Запредельных Высот. Он ведь сам ягненочком кувыркался вокруг вертела, спрашивал Стрелмана, нельзя ли сделать чего-нибудь… Дурак. Дурак.

Он приезжает в Двенадцатый Дом на Гэллахо-Мьюз в смертоубийственном состоянии рассудка. Похитители велосипедов бегут по переулкам, старые профи гонят железных коней в приличном темпе шеренгой по трое. В окнах чистят перышки молодые люди с опрятными усиками. В мусорных баках роются дети. Во двориках по углам кружат официальные бумаги — сброшенная кожа Зверя, что вырвался на свободу. На улице необъяснимо засохло дерево — обернулось щепастым черным трупом. На передний щиток Роджерова мотоцикла брюхом вверх опускается муха, секунд десять бьется, затем складывает жильчатые чувствительные крылышки и подыхает. Раз, и готово. Это у Роджера первая. Над головой «коробочкой» пролетают «Р-47», по четыре галочки на штуку, КрасныйБелыйСинийЖелтый по белесому небу неизменной формы, одна эскадрилья за другой: либо военный смотр, либо еще одна война. За углом работает штукатур — заглаживает исшрамленную бомбой стену, на его сокол навалена соблазнительная, как творог, штукатурка, он работает непривычным мастерком, унаследованным от покойного друга, и в первые дни все еще дырявит стену, как подмастерье, блестящее лезвие пока не притерлось к его руке, силы у мастерка больше, чем штукатур умеет в него вложить… Генри был мужик покрупнее… Муха, которая вовсе не умерла, разворачивает крылышки и усвистывает дурачить кого-нибудь другого.