— Два серебряных кольца! В ее-то возрасте?

— Не она назначает цену, а дама Иануфар.

Первый солдат вздохнул.

— Не хотелось мне столько тратить!

— Не каждый день находится красивая принцесса, готовая в тебя влюбиться, Хорамес!

— Ты опять за свое, Димеха! Это дело прошлое!

Собеседник посмотрел на него насмешливо.

— Ладно, я больше не буду об этом вспоминать. Хотя, думаю, тебе не помешает знать, что в твое отсутствие по приказу фараона визирь Сети взял в семью ребенка, сироту.

— И что?

— Ребенок этот — принц Птахмос. Он заменил покойного Па-Семоссу.

Хорамес промолчал.

— Что ж, — продолжил Димеха, — теперь никто не станет напоминать тебе об этой истории с брошенным ребенком. Давай вернемся в зал и поговорим с твоей малышкой. Поверь, три медных кольца — не такая уж высокая цена за обычные ласки. Живем только один раз!

Мужчины вернулись в зал. Слова Димехи эхом звучали в голове Хорамеса. Вот как, его сын стал членом царской семьи! Он подумал, что правильно поступил, отказавшись от своих отцовских прав вопреки советам и требованиям старухи-кормилицы. Поступи он иначе, он бы повторно нарушил царские планы, а с него и одного раза достаточно: спина, иссеченная хлыстом, долго болела. Тем более что речь шла о сыне, которого он никогда в жизни не видел. Возможно, именно умение держать язык за зубами — не менее чем храбрость, проявленная в боях, — способствовало получению звания старшего командира конюшен. Все к лучшему: он свободен развратничать, как душа пожелает.

Взгляд его снова устремился на музыкантшу с глазами-миндалинами. Нет, все-таки три медных кольца — не слишком большая плата за возможность ласкать ее маленькие груди, ягодицы и гладкий животик, получая взамен ее сладкие ласки.

Вино, вожделение и царящее вокруг оживление заставили его забыть, что он только что отказался от своего ребенка. Одним больше, одним меньше — какая разница? Солдат живет, как кочевник, и его военная добыча зачастую превышает его жалованье. Одни садят сад и ждут, когда он начнет приносить плоды, другие предпочитают воровать фрукты. И если верить этим шалопаям, украденное яблоко намного вкуснее…

Человек, если только он не воплощение верховного божества на земле, является центром лишь своей собственной жизни. Так случилось и с Птахмосом: члены семьи визиря очень скоро перестали обращать внимание на изменения в его настроении. Хотя следует признать, что мальчик даже не пытался обратить на себя внимание; он был каким-то безликим, невыразительным, бесцветным, замкнутым, оставаясь, однако, довольно-таки высокомерным. Подобие дружбы, связывавшее какое-то время его и Па-Рамессу, улетучилось; они изредка обменивались лаконичными фразами на общие темы; что вкуснее — гусиные яйца или утиные и как лучше укорачивать ногти на пальцах ног — обрезать или стачивать пилочкой. Может, у Птахмоса украли его душу? Тиа отмахнулся от такого предположения. Такое было под силу только величайшему магу, ведь качеловека неотчуждаема, неприступна и неувядаема.

— Он спрятался от всех, как черепаха прячется в свой панцирь, — ответил наставник однажды вечером на просьбу Туи объяснить поведение Птахмоса.

Он раньше Па-Рамессу приступил к изучению военных дисциплин и не раз упоминал в разговоре, что учитель отметил его успехи в освоении навыков борьбы врукопашную. С занятиями верховой ездой дела обстояли не так хорошо: ноги у Птахмоса были довольно слабыми, и он с трудом высиживал положенное время в седле. И все же Сети присвоил ему почетное звание военного советника.

Беспокойство снова сунуло нос в помыслы Па-Рамессу: неужели этого воображалу все-таки внесут в список престолонаследников? Ну нет! В его жилах течет плохая кровь. Никто кроме него, Па-Рамессу, не взойдет на трон, когда настанет время. Никто другой не ощутит в себе божественного присутствия. Не сегодня, так завтра, но он найдет возможность посрамить этого прихлебателя. Нужно только пошире открыть глаза…

Тень от длинных стрелок солнечных часов множество раз совершила полный круг по циферблату, и капли, истекающие из клепсидры, отмерили множество ночей.

Па-Рамессу исполнилось семь, и он, наконец, стал делать первые шаги в искусстве войны. Он осваивал приемы борьбы врукопашную, тренировался в беге. Инструкторы обучали его стрельбе из лука и метанию дротика. Он научился носить щит и получил первые навыки верховой езды.

Наставники хвалили его за твердость духа и мужество, и эти похвалы были вполне заслуженными.

Так что лучше бы тебе поостеречься, Птахмос…

Рамсес Менпехтира, основатель новой династии, покинул Восток и ушел на Запад. На втором году царствования и семьдесят первом своей жизни он поднялся к звездам — туда, где процветают боги, и достиг величия.

Своим наследником он назначил сына и визиря Сети, находившегося в зените своей жизни — ему шел двадцать девятый год. В последние месяцы жизни отца ему пришлось самому править государством.

По обычаю, десять недель бальзамировщики трудились, обеспечивая бессмертие тела, которое усопший оставил в этом мире, в то время как краснодеревщики, скульпторы и ювелиры украшали его последнюю обитель обязательными изображениями ждущих царя по ту сторону жизни удовольствий: корзинами с фруктами, изваяниями наложниц и ларчиками и кувшинами с благовониями. Непроизвольная ирония, обусловленная традициями: амфоры с вином соседствовали с канопами, содержавшими в себе внутренние органы, которым при жизни полагалось переваривать фрукты и вино, а член, и в загробной жизни призванный удовлетворять желание усопшего и его вырезанных из дерева наложниц, отрезали от тела, чтобы потом приставить к нему снова.

Наконец погребальный кортеж отправился к Полям Маат. Там, в выдолбленной в скале усыпальнице, тело умершего монарха упокоится по всем правилам древнего ритуала. Место захоронения было приготовлено еще при жизни царя, поскольку в Стране Хора фараоны, едва успев обжиться в своих земных дворцах, начинали готовить себе последнюю обитель. Осознание того, что грань между миром бренным и миром потусторонним, куда неминуемо отправляется каждый, тонка, нисколько их не огорчало, напротив — помогало решать дела этого мира.

Для Па-Рамессу это были вторые царские похороны, а вот Птахмос присутствовал на погребальной церемонии подобного масштаба впервые. Широко раскрыв глаза, он следил за развертыванием пышного ритуала. Каждый раз, когда это позволялось правилами этикета, он задавал наставнику Тиа вопросы относительно церемонии. Тогда же он совершил и достопамятную оплошность — когда они прибыли к некрополю, Птахмос спросил:

— Мой дед Эхнатон тоже здесь похоронен?

Сети, которого в это время не было рядом с семьей, этого вопроса не слышал, в отличие от Туи, Тийи и Па-Рамессу. Наставник строго посмотрел на Птахмоса и прижал указательный палец к губам.

— Твой дед — Рамсес, и сегодня мы сопровождаем его в последнее жилище, — вполголоса сказал он.

Может, по причине нежелания понимать, а может, и по скудоумию, но Птахмос не сразу осознал, что совершил оплошность. Слова наставника следовало понимать так: «У тебя нет иного деда, кроме Рамсеса». Мальчик стал задавать вопросы реже.

По возвращении в Уасет Туи не стала рассказывать супругу об этом инциденте и запретила Тийи и Па-Рамессу упоминать о нем; Сети наверняка отчитал бы Птахмоса, а момент для этого был неподходящий: у Сети было достаточно забот в связи с предстоящей коронацией, и члены семьи старались лишний раз его не беспокоить.

Па-Рамессу снова охватило лихорадочное возбуждение: предстоящее восхождение на трон его отца под царственным именем Сети Менмаатра являлось вторым этапом пути, приближавшим его к короне. Сознание того, что Птахмос старше, отравляло его душу сильнее яда. Он даже стал подумывать о том, не подбросить ли сопернику в постель гадюку, сестру Ника и Рика, детей мерзкого Апопа. Но для человека укус змеи не всегда смертелен, да и потом, где раздобыть гадюку? Принцу не так-то просто заполучить самое обычное животное, не говоря уж о змее…