Все жители Уасета, похоже, высыпали на улицы или взобрались на крыши домов. Сорок два глашатая разнесли весть о восшествии на престол нового государя по всем сорока двум номам, и теперь в Двух Землях праздновали это событие. Но Рамсес отныне воспринимал подвластную ему страну по-другому; она стала для него Вселенной, где, высоко над толпой, обнимались или сражались среди звезд боги. Дрожь прошла по телу Рамсеса: что за странный предмет лежит на подлокотнике его кресла? Удивление сменила улыбка: это была его собственная рука. Он сжал и разжал пальцы, словно желая проверить, насколько они послушны его воле. На какое-то время он вознесся над собственным телом, теперь же он в него вернулся.

Никто не обращал внимания на молодого мужчину и его спутника, идущих по улицам города. Между тем это был Птахмос. В свое время он не явился на церемонию, когда Па-Рамессу получал титул соправителя, но на этот раз не смог побороть соблазн увидеть все своими глазами.

Названного брата, которого он в далеком детстве попросил остаться с ним ночью, он увидел только издалека — силуэт, защищенный царственной коброй, за которым следовали носители опахал. Он стал новым фараоном.

Но никто и никогда не сможет лишить Птахмоса его царственности. Она текла в его жилах.

Он погладил ее по подбородку, потом по щекам, ощутил легкое подрагивание ноздрей. Она ответила взглядом, подобным ключу, который отпирает замок. Он провел рукой по ее груди, чуть увеличившейся за последние годы, по животу, форму которого изменили две беременности, по лобку и по упругим ягодицам. Некоторые женщины сохраняют девичью красоту намного дольше обычного. Одной из этих счастливиц была Нефертари.

И все-таки он отметил, что смотрит на нее другими глазами, потому что сам изменился. Отныне он был не Па-Рамессу, а воплощенным божеством Рамсесом Усермаатрой Сетепенрой, вторым Рамсесом в истории Египта; а она… она была простой смертной.

После коронации и праздничной трапезы он заснул и спал так долго, что придворный заволновался и поспешил уведомить об этом Первую супругу. Нефертари разбудила его, нежно погладив по плечу, но окончательно в реальность Рамсес вернулся только после банных процедур. Нежность никуда не исчезла, равно как и чувственность, и животная страсть…

Когда он своим ключом Мина открыл секретный ларчик своей Первой супруги, после двойной бури удовольствия, когда они упали на простыню, соединенные объятиями, в душе его родилось беспокойство: с реальностью его связывала только она, Нефертари. Возможно ли это? Он подумал о детях, о матери, о сестре и друзьях, но только Нефертари казалась ему настоящей. Неужели он околдован? Его разум потерял ориентацию, но вот в памяти возникло воспоминание о включенной в церемониал коронации притворной смерти. Да, он был мертв, когда под голову ему положили четыре деревянных печати с именами Геба, Нут, Нейт и Маат — богов, в которых воплотились силы Вселенной.

Па-Рамессу больше не существовало. Рамсес, наделенный этими бесконечными силами, отныне обретался в его теле.

Им овладело смятение. «Но как же я? Где же я?» Однако маленький мальчик, бродивший, оставаясь незамеченным, в недрах дворца, подросток, скрипевший зубами при упоминании соперника Птахмоса, отправлявший восвояси хорошо обученных наложниц и сражавшийся как сумасшедший с врагами своего отца, исчез навсегда.

Он променял свою жизнь на вечность.

Она поцеловала ему ноги и ушла.

Завтра состоится его первый царский Совет.

Рамсес щелкнул языком, пригубив вино, которое только что налил ему виночерпий, рассказывая о происхождении напитка: накануне он обнаружил, что им упиваются слуги в кухне, решив, что оно недостойно царского стола, — напиток забродил второй раз и повыбивал запечатанные воском крышки глиняных кувшинов.

— Я попробовал это вино, твое величество. Оно оказалось приятным на вкус, поэтому я решил подать его к твоему столу.

Вино искрилось пузырьками воздуха, которые, поднимаясь на поверхность, приятно щекотали нос.

— Оно освежает, — вынес свой вердикт Рамсес.

Туи попросила налить и себе немного, а попробовав, сказала, что оно будет незаменимым в жаркий сезон. Ее примеру последовали все, кто сидел за столом, и вскоре кувшин опустел.

— На этот раз ошибка пошла на пользу делу, — сказал Рамсес виночерпию. — Постарайся разузнать, что именно было сделано не так, может быть, удастся изготовить такое же.

Со дня коронации прошло два года. Дни во дворце текли безмятежно, наполненные мелкими событиями, подобными этому случаю с вином. Два раза была проведена ежегодная повторная коронация, два раза разлилась и вернулась в свои берега Великая Река, жители страны отметили праздник Урожая, а фараон стал слишком походить на Хора: он пар и л. Царские Советы заканчивались одинаково: государь приказывал визирям Небамону и Пасару решать текущие вопросы по их усмотрению. На границах страны все было спокойно; кампании по усмирению недовольных, проведенные в последние годы правления фараона Сети в западных, восточных и южных областях, преподали воинственным племенам хороший урок, они твердо усвоили: «пламенеющего демона» — отныне Рамсеса так называли даже государи сопредельных стран — лучше не трогать.

Шутки Тиа или Именемипета, пустые споры о том, что вкуснее — куропатка жареная или тушенная в соусе, белое вино или красное, выбор подарков по случаю рождения второго ребенка Тийи и Тиа и тысяча подобных, не заслуживающих внимания мелочей, — простые радости жизни постепенно вернули свои права. Живое божество на глазах превращалось в земного человека, стремящегося к удовольствиям и чувственному наслаждению. Все вздохнули свободнее.

И все же подобное положение дел устраивало не всех. Однажды Туи сделала сыну замечание.

— Мой божественный сын, ты пьешь и мочишься, спишь, утром смываешь с глаз ночной прах, зовешь брадобрея тебя побрить, — сказала она ему тихо, чтобы никто не слышал, во время одного особенно безрадостного ужина. — Не пора ли тебе осознать свое предназначение и заняться рутинными делами государства? Многих начала беспокоить твоя праздность.

Только мать могла сказать ему такое. Рамсес кивнул и поцеловал ей руки. Он прекрасно знал, что при отце именно она была настоящим соправителем, и когда покойный супруг с сыном отправлялись в военный поход, она следила за порядком. Он так жаждал царской власти, что, получив ее, поддался иллюзии и решил, что у него больше нет цели в этом мире. Естественно, это было ошибкой. Пришла пора вернуться к управлению государством.

Он согласился даже утихомирить Исинофрет, которая, по словам Туи, полагала, что Нефертари достается больше внимания их общего супруга. Исинофрет пришло в голову воздать почести Великому Сфинксу Хуруну, который оберегает ее божественного супруга.

— Бога Хуруна почитают у нее на родине, — пояснила Туи, как обычно, заботящаяся о сохранении мира в семье сына. — Исинофрет полагает, что, устроив эту церемонию, ты выкажешь ей уважение.

Рамсес поморщился. Устраивать поклонение чуждому божеству означало дать лишний повод для недовольства местному жречеству.

— И где мне найти жрецов этого Хуруна?

— Положись на меня, — отозвалась Туи. — Мы позовем жрецов Хора.

Церемония состоялась три недели спустя, и провели ее жрецы Хора, поскольку в Ханаане Хуруна почитали в облике бога-сокола. Пока жрецы читали священные тексты, Рамсес то и дело всматривался вдаль. На востоке высился Храм Солнца — последняя прихоть Эхнатона, с крышей, заостренной, как вершина обелиска, — от которого каждый вечер роскошная лодка увозила бога на Запад; на западе были видны три величественные пирамиды, монументальные гробницы царей древности — Хеопса, Хепрена и Микерина. Рамсес недоумевал, почему его предки отказались от традиции возводить себе подобные усыпальницы. Разве это не лучший способ доказать всем живущим, что фараон вечен? И почему бы ему не построить себе такую же, возобновив славный обычай?