Тут же это и отметили.

— Государь, — захмелевшим голосом произнес Шереметьев, — а ведь Жигимонт проворонил твой поход. Вон — сидит у себя и в ус не дует. Мню — удивлен он окажется немало, когда узнает.

— Да! — воскликнул один из бояр. — Прозевал он, царь-батюшка твои приготовления!

— А может молитвы Всевышний услышал?

— А то как же?! Конечно услышал! — Крикнул Шереметьев. — И Жигимонт сидит у себя дома. И крымский хан! Не иначе, как Всевышний услышал твои, Государь, молитвы. Да и наши. Ибо вот те крест, молился об успехе сего дела.

— И я! И я! — начали Шереметьеву вторить остальные.

Иоанн Васильевич вяло улыбнулся.

— А что, разве с Переяславля-Рязанского или Ельца нету никаких новостей? — спросил кто-то из бояр. — Неужели крымский хан не пошел ни к Хаджи-Тархану, ни к нам?

— Ногаи заволжские сказывают, что крымский хан сидит у себя дома и пьет кумыс, — ответил с улыбкой царь. — Так ли это, мне не ведомо. Но есть надежда.

— А что сами ногаи делают? Отчего на помощь нам не пришли?

— У них смута, — пожал плечами Иоанн Васильевич. — К нашей ли это пользе, али нет — время покажет. Пока мы смогли сделать задуманное. А они остались в стороне и не взяли своего в Хаджи-Тархане.

— А с Перекопа новостей нет?

— Через Днепр на днях пришел купец с весточкой из Перекопа. Он сообщил, что Давлет Герай не собирается в этом году ни в какие походы. Да и с наших южных городов особенных новостей нет. Только мелкие шайки татей проказничают. Но это обычное дело. В остальном же в южных городах все спокойно.

— А в Туле? — смешливо фыркнул один из бояр.

Иоанн Васильевич ничего ему не ответил, мрачно зыркнув.

И все замолчали.

И даже как-то потупились, потому что неудачной вышла шутка и весьма несвоевременной. Знали же как Государь раздражает из-за этих слухов.

В этой тишине постучались в дверь.

— Кто там? — громогласно спросил Шереметьев, пытаясь сбавить напряженность, от которой, казалось даже воздух стал гуще. Словно кисель.

— Там гонец из Москвы прибыл, — заглянув в помещение и низко поклонившись, пискнул дьячок, прекрасно оценив неприятную обстановку.

— Зови! — не глядя на царя, произнес Иван Васильевич Большой. Новости из Москвы были очень важны.

Зашел гонец и, пройдя к Государю, передал ему письмо. Сказав, что от царицы и это очень важно.

Царь помрачнел ликом, ожидая чего-то до крайности дурного. Анастасия вряд ли стала бы отвлекать его от похода по мелочам.

Давать это письмо читать кому-то еще не решился. Мало ли важные сведения личного характера? Поэтому приняв свиток, он сломал печать, развернул его и углубился в чтение. Про себя, только лишь беззвучно шевеля губами.

И чем больше читал, тем сильнее на его лице проступало недоумение.

— Что-то случилось? — спросил Шереметьев.

— Что-то скоро случится, — после слегка затянувшейся паузы произнес царь. — В Москве волнения.

— Ох! — выдохнули все присутствующие, явно раздосадованные этой новостью.

— Значит Жигимонт все же нашел способ нас уязвить.

— Я не уверен, что это он. Жигимонт — папист. А паписты не противятся учению Иосифа Волоцкого, относительно церковных владений. Им поддерживать нестяжателей не с руки.

— А… — начал было говорить и осекся Иван Васильевич Большой. — Так что же произошло?

— Протопоп Сильвестр, как я за порог, сразу проповеди уличные затеял. Сказывая, будто бы в Туле всем миром поднимали полк, побитый после нашествия. И старшины должникам своим простили, и воевода пожертвовал, и купцы скинулись. Одна только церковь осталась в стороне. И не просто осталась, но и себе урвала кусок с этих пожертвований и даров. И он поднял вопрос — уж не татарам ли она служит?

— А волнения с чего начались?

— Люди митрополита пытались Сильвестра заткнуть. Так еле от толпы ушли. Поколотили их знатно. Макарий теперь сидит в кремле на своем подворье и носа не высовывает оттуда. Посад же весь натурально кипит. Оказалось, что кроме Сильвестра хватает проповедников…

— А чего они требуют? Чтобы митрополит пожертвовал денег на нужды тульского полка?

— Супруга моя пишет, что они требуют снятия Макария с кафедры и суда над ним. Обвиняя в фарисействе, дескать, он и его сторонники есть истинные еретики, впавшие в жидовство. Они также требуют отъема земель церковных в пользу казны моей. И… — начал было говорить царь, но скривившись, замер.

— Что?

— Сильвестр заявляет, что Всеслав воскрес — это само по себе чудо. Но то, что он сотворил в Туле — тоже чудо, ведь он сумел словом, без насилия убедить старшин простить своих должников. А что это как не чудо? И теперь требует созыва Поместного собора, на котором должно не только снять Макария и осудить его со сторонниками, но и признать эти два чуда.

— Вот те раз… — покачал головой Шереметьев. — Это что же? Андрейку он призывает почитать как старинного Рюриковича? Как природного князя? Он с ума спятил?

— Мы выступаем на Москву? — спросил кто-то из бояр.

Иоанн Васильевич задумался.

Его власть зиждилась на трех основных «китах».

Во-первых, на могуществе его собственного домена. Ибо он был индивидуально сильнее любого боярина, обладая непреодолимо большим количеством ресурсов. Через что его слово весило реально много, даже в отрыве от царского титула.

Во-вторых, на союзе с определенными боярскими родами, которые его поддерживали. Так как им это было выгодно. В первую очередь на Захарьиных. Но и те же Шереметьевы, будучи приближенными к царю, держались за свое положение.

В-третьих, на крепкой дружбе с митрополитом и поддерживающей его тусовки «иосифлян» — сторонников всемерного увеличение земли и прочего имущества церкви.

Что предлагал, возжигая страсть толпы, протопоп Сильвестр?

Митрополита Макария убрать. И под этим соусом начать секуляризацию. Что, собственно, он уже не раз и предлагал царю. Это бы позволило разом увеличить личное могущество царя, через увеличение его личных владений. Ведь церковь к середине XVI века хоть и не стала еще крупнейшим в России землевладельцем, обойдя самого царя, но уже изрядно приблизилась к этому.

С одной стороны, а с другой — подобный шаг выбивал бы из-под ног царя «табуретку», на которой он стоял. Одну из трех. Ведь союз с иосифлянами у него был крепким и старым. Еще бабка — Софья Палеолог — его заключила. С тех пор он и держался. Даже в период кризиса 1553 года митрополит Макарий был среди тех, кто поддержал царя. За это, правда, приходилось платить постоянными пожертвованиями и дарами. Как в формате ценного движимого имущества, так и земли. А также закрывать глаза на разорения церковной администрацией помещиков на местах. Но такова природа союзников. Они не поддержат тебя за красивые глазки…

С третьей стороны отказ от поддержки старого союзника, мог бы немало пошатнуть опору царя в лице лояльных бояр. Прецедент ведь. Иосифляне то против него ничего не злоумышляли. И на власть его не покушались. Поэтому выступление против них не только выбил бы одну из трех «табуреток», но и немало подкосило вторую.

Мотивацию же Сильвестр Иоанн Васильевич также понял без особых проблем. Он выслуживался после «залета» в 1553 году. Ведь его влияние на царя стало резко уходить на спад из-за одного неправильного поступка. Вот и пытался возвратить все взад. Насколько это вообще было возможно. Хотя Государь не исключал и того, что Сильвестр метил сам в митрополиты, что в немалой степени обеспечило бы его будущее.

Так что вопрос боярина заставил Иоанна Васильевича серьезно задуматься. Ибо ситуация выходила далеко не такой однозначной, какой могла бы показаться. Получалось что-то вроде классики про синицу в руках и дятела в жопе. Тем более, что тут Сильвестр еще приплел и Всеслава…

— В Москву говоришь? — переспросил после долгой паузы царь. — Да, надо бы. Но мы пока не знаем точно — будет ли набег.

— Как же так? Вроде бы все молчат…

— А ну как Перекоп соврал? Или, пользуясь моментом, союзные Давлет Гераю ногаи идут сейчас к Рязани. А мы уйдем к Москве. Кто ее защитит?