Даниил Романович, правда, атаковал по старинке. Но он двигался не во главе конной массы, а с немалым отставанием. Как и воевода. Ибо готовились они к «собачей свалке». Из-за чего полковые всадники их легко обогнали, погоняя своих лошадей изо-всех сил. Ибо кроме копий им кузнецы делали шпоры.

Тем временем Андрей уже разогнался до галопа. И сгруппировался, грамотно прикрывшись щитом.

Удар.

Андрей постарался бить по касательной в щит противника, чтобы не пробить его, а выбить из седла всадника. Как там при атаке засады. Но у него не получилось. Щит оказался слишком хлипким.

Он в досаде отбросил копье.

Выхватил саблю, напрочь забыв про легкое копье за спиной. И начал крутиться в «собачей свалке», раздавая удары направо и налево. Слабые. Несильные. Но очень быстрые.

Секунда.

Вторая.

Третья.

И Андрей полностью растворился в бою, напрочь забыв обо всем и всех. Он просто продвигался на своем коне вперед и рубил… рубил… рубил… А в голове гудели слова песни, словно заевшая пластинка.

Даниил Романович это видел. Это все видели. Все-таки большой красный щит и чеканная личина лица обеспечивали хорошее узнавание в совокупности в не очень густом и плотном строю татар. Выглядел натиск парня жутковато. Словно беснующийся лев ворвался в отару. Но главное — он продвигался вперед. Только сабля успевала сверкать.

И тут, на глазах у всех, этот всадник, что как ледокол шел через тылы вражеских войск, пропал из вида. Но подумать об этом было некогда.

Полк ударил в копья!

Получилось достаточно нелепо и неуклюже. Без тренировки. Но десятков семь степняков удалось выбить из седла с налета. А дальше — пошла-поехала рубка обычная. Легкие копья, сабли, палаши[1], топорики и дубинки разного фасона и типа. Все пошло в ход.

Смешались в кучу кони, люди, пердеж и крики, топот, много мата, и стоны, визг, проклятья и бравада. И разобрать где кто, кого и как в мгновение стало невозможно. Лишь наугад. Лишь по наитью. Лишь на слух. Ибо татарские конные воины были слишком похожи на русских, а русские на татарских. Ориентализация, мать ее за ногу.

Однако же бой был недолгий. Несмотря на весь запал, ни степняки, ни помещики не были готовы драться стойко. И держались, как впрочем и всегда, правила — бегите, а то побежим мы[2].

Минуты не прошло с начала свалки, как степняки обратились в бегство, потеряв при этом до половины личного состава. Они бы и раньше «сдернули». Но потребовалось время, чтобы личный состав осознал произошедшее. Слишком все быстро происходило.

Фронтальный удар лоб в лоб — прибрал семь десятков разом. Да в рубке еще половину от этого. Фланговый удар — десяток разом «минуснул», а вдвое больше от рубки.

Для степи — жуть кошмарная. ТАК из них уж точно никто воевать не собирался. Они в принципе никогда на равные по числу силы на не нападали. По доброй воле. Наваливались только лишь имея существенное численное превосходство. А тут раз — и остались в меньшинстве. Причем ОЧЕНЬ быстро. Вот и побежали. Одна беда — куда бежать они не знали. Поэтому просто бросились в рассыпную, в сторону от полка. А бежать-то особенно там было и некуда…

Даниил Романович подъехал к тому месту, где скрылся с вида «красный всадник». Андрей там стоял на земле, опираясь на легкое копье.

Конь его лежал рядом. Убитый.

Кто-то в пылу боя рубанул аргамака по шее саблей и зацепил сонную артерию. От души рубанул. И достал.

Сабля Андрея валялась в стороне. Он при падении ее обронил, да так и не поднял. Щит тоже.

Кроме того, рядом с ним лежало в траве три лошади и семеро степняков. Все убитые. И судя по крови на копье Андрея, он явно в этом деле принял участие. Хотя ему тоже досталось. Весь в крови. Однако чья эта кровь и куда именно парня ранили — не разобрать.

Даниил чуть приблизился, но в этот момент «едва стоящий на ногах» ратник принял очень непривычную боевую стойку. Из которой, сделав подшаг вперед, нанес выпад. Опасный выпад. Очень опасный. Шурину царя пришлось немало напрячься, чтобы отразить выпад. И тут же ретироваться, отбивая второй удар ему в тыл. Не менее опасный. Спасла лишь выучка. Но удары были проведены на славу. Еще несколько таких — и достал бы.

— Эй! Свои! — крикнул он раздраженно. Но Андрей никак не отреагировал. Все также смотрел на него каким-то стеклянным взглядом, лишенным эмоций до такой степени, что казался даже безжизненным. Мертвым. Причем стойку боевую он сохранял, удерживая мысленно очерченный им периметр.

— Андрей! — крикнул Даниил Романович.

Никакой реакции. Ни во взгляде. Ни в движении.

— Живой! — радостно выкрикнул Аким, приближаясь. Пешком. Под ним тоже убили коня. — Живой чертяка! Ай да княже!

Андрей медленно повернулся в сторону приближающейся фигуры. Чуть наклонил голову на бок. Во взгляде появилась какая-то осмысленность.

Он опустил копье.

Обвел взглядом поле боя.

И молча упал. Навзничь.

— Княже! — закричал Аким и, бросив свое оружие, побежал к нему. Начал тормошить. Осматривать. И все это под ошеломленным взглядом Даниила Романовича.

— Он жив? — с трудом выдавил из себя царский шурин.

— Дышит вроде.

— Эй! Зовите травника! — крикнул боярин Захарьин. — И отца Афанасия тоже зовите, — тише добавил он. После чего спустился и подошел к лежащему без сознания Андрею.

Попытался поднять личину. Но ее крепко удерживал стопор, который Даниил не знал, как разблокировать.

— Помоги, — буркнул боярин.

Аким нажал на кнопку, откинув личину, что провернулась на двух височных шарнирах. Она отъехала назад, открывая достаточно молодое лицо парня. Дыхание его было слабым, но более-менее ровным.

Иван-травник, то есть, отец Себастьян, прибежал лишь минут через пять. Но ничего толком сказать не смог. Они вместе с отцом Афанасием Андрея осмотрели. Нашли несколько небольших ран. Но они не угрожали жизни. Сильный ушиб еще. Но тоже, вроде бы, не фатальный.

— Тогда почему он без сознания?

— Надорвался… — разведя руками, ответил священник.

— Надорвался значит… хм… — кивнул ему Даниил Романович и, вскочив на своего коня, отъехал в сторону. К воеводе. У которого спросил: — Много татар ушло?

— А бес их знает? Поди — сосчитай. Одно отрадно — бросили они коней своих. Заводных да вьючных.

— Славно, — без всякой радость произнес боярин.

— Там, кстати, среди баулов и мешков оказались Федот с Егором. Люди, что с Андреем уходили в поход. Связанные. Раненые. Но живые. Видно в плен ранее попали.

— Кто-то еще? — опять-таки бесцветным голосом спросил Захарьин.

— Да все вроде.

— Много наших побило?

— Сейчас разберемся. Самому интересно. Чудно ведь ударили.

— Чудно, — согласился с ним Даниил Романович и окончательно погрузился в свои мысли. Он слишком отчетливо помнил этот стеклянный, словно не живой взгляд. И полное отсутствие реакции на имя «Андрей». А вот когда тот помещик крикнул «княже» парень отозвался, повернув голову.

На деле Андрей был не в себе и едва ли соображал, не разбирая, где свои, а где чужие. Находясь в состоянии не то транса, не то какой-то невменяемости. И отреагировал он не на слова, а на звук — новый приближающийся источник шума — потенциальную цель. И привел его в чувство не голос, а вид знакомых доспехов. После чего, сразу как сознание его немного прояснилось, он отключился от нервного и физического переутомления.

Шурин же царя подумал совсем об ином…

[1] Палаш как специализированный вид кавалерийского оружия был изобретен в степи еще на рубеже нашей эры и активно бытовали вплоть до IX века. В дальнейшем он не выходил из бытования вплоть до своего нового взлета в XVIII веке.

[2] Это правило впервые озвучил Сигизмунд Герберштейн, отмечая низкую стойкость поместных войск в бою.

Глава 9

1554 год, 10 августа, Тула

Городовой полк вернулся в Тулу.

Весело.

Радостно.