— И ты весь вечер грустишь из-за этого одна в ванне.

— Ты же занят, все в порядке. Я на тебя не злюсь. Справляюсь сама.

— Надо было написать, я бы приехал сразу.

— У тебя дела.

— Надо было написать, что я тебе нужен, я бы приехал, — повторяет Тим снова сердито.

Не нахожу ничего лучше, чем рассеянно согласиться:

— Буду знать. Я сидела у твоей мамы до закрытия, потом она меня добросила. И кстати, она тоже расстроена. Думала, что мы так быстро поженились из-за беременности. Хочет внуков. Одного тебя, депрессивного волка-одиночки, ей явно мало. Грустный сегодня день. Надеюсь, хоть у тебя что-то хорошее?

— Я тебя люблю, малышка. Настя моя. Девочка красивая, добрая. Самая-самая.

По коже несутся мурашки, и дело даже не в словах, хотя и в них тоже, а в тоне его голоса.

— А я тебя, — отвечаю незамедлительно. Растерянно. Хрипло.

Несмотря на то что нахожусь в растрепанных чувствах, я отчетливо понимаю: мы признаемся друг другу в любви. И делаем это не в постели, цепляясь друг за друга в нетерпении, потому что для удовольствия нужны друг другу как воздух. Не в какой-то страшный момент, когда Тиму или мне угрожает опасность и изо рта сами собой вырываются громкие словечки.

Нам никто не мешает. Мы ни с кем не сражаемся. У нас все получается по плану. Шилов с Ивановым наверняка в панике, а мы просто разговариваем по душам.

Я была готова к тому, что буду любить Тима без взаимности. Он сложный, он человека убил, и он не любит себя, поэтому вряд ли способен любить кого-то еще. И тем не менее он приехал будто для того, чтобы признаться. Холодок пробегает по телу.

Тим продолжает:

— Я накосячил сегодня. И наверное, с таким, как я, не может быть по-другому. Тебя ведь предупреждали. Хотя бы сестра твоя сто раз, верно? Да кто угодно. Знаешь, вся эта ерунда про то, что, лишь потеряв, начинаешь ценить, но уже поздно… Пафосная ерунда… Я тут понял, что не дураки ее придумали. У меня так и выходит, как в гребаной пословице. Я пиздец как тебя люблю, а говорю тебе это только сейчас.

Я подтягиваюсь повыше, и в этот раз Тим смотрит не на мою грудь, а в глаза. Видно, насколько для него важно, что я сейчас скажу, хотя он пьян и уже заведен из-за того, что я голая.

— Как накосячил, Тимочка? — шепчу растерянно. — Ты меня… продал Шилову?

— Блядь! — Взбесившись он брызгает в меня водой. — При чем здесь это вообще? Я тебя никому не отдам, тем более этому старому уроду. Хотя бы для приличия сделай вид, что наши отношения важны для тебя не меньше, чем свобода.

— Ты мне изменил? — спрашиваю невозмутимо. Сердце частит так, что пелена перед глазами.

Он переспал с другой? Этот красивый, идеальный мужчина сунул свой член в другую бабу? Хотел ее и взял?

В ванной вдруг становится невыносимо душно. Меня мутит, и часть души словно отмирает. Слабость. Если бы не эта слабость, я бы уже бежала.

Тим мне изменил. Конец нашим отношениям. Конец нам.

Мне нужно как-то это пережить. Взять себя в руки и подумать о будущем. С Мирой тогда была репетиция.

Я знала, какой он. И пришла к нему в гараж, потому что Тим Агаев, оказавшись на дне, — готов был ради победы пойти на все, даже на похищение. Когда человеку поцарапали эго, он идет по головам. И Тим вел себя соответствующе, он полностью подтверждал рассказы Юляшки — пропадал в гараже, занимался спортом и пытался развести на секс.

А потом он меня не выдал! И взял с собой. И заботился. Защищал, женился. Дарил подарки. И я подумала… Я так сильно влюбилась.

Нужно его простить. Тим меня спас, рискнув всем. Мне надо его понять и поддержать.

Но нас уже не будет. Я не смогу.

Он трет лицо.

— Меня сейчас Смолины привезли, наверное, минут за двадцать. Из бара на Свободном. Ладно, неважно. Я напился и случайно поцеловался… Блядь, как я бежал. Боялся, что ты уже чемодан собрала и скоро свалишь в ночь. Захожу в квартиру — тишина.

Я смотрю на него, моргаю.

Поцеловался? Черт. И все?

— Прости меня. Я не хотел.

Я всплескиваю руками, пока до меня доходит смысл слов.

— Вот, смотри, как было. — Тим достает мобильник, явно торопится. — Я сам покажу тебе. Пожалуйста, не отворачивайся.

Чуть овладев собой, я присаживаюсь. Он включает ролик на мобильном, запись с камеры.

Агай с друзьями сидит за столом, они болтают. Его облепили какие-то девицы, он ни одну из них не обнимает. Девицы его — тоже. На этом я сразу акцентирую внимание, потому что это важно. Тим говорит с парнями, со спонсорами, с еще какими-то людьми. Девицы вокруг него меняются, но он к ним совершенно равнодушен.

И тем не менее мои глаза наливаются кровью.

Тим мотает, мотает запись. Я вижу, как он поворачивает голову и девица тянется к нему. Касание губ. Он мгновенно отшатывается и выставляет перед собой ладони. Потом поднимается из-за стола и уносится прочь. Это даже… забавно.

— Беги, Форрест, беги, — бубню я, ощущая, что потряхивает.

Мы не расстаемся. Не расстаемся.

Блин, Тим Агаев, чертова ты гирлянда, я чуть не померла сейчас!

Честно говоря, это хрень какая-то. Ради него там полклуба готовы были трусы снять, а он бросился ко мне рассказывать, что его поцеловали.

А ты, оказывается, милаш.

— Да выключи уже эту чертову музыку! — психую на эмоциях.

Тим закрывает крышку ноута.

— Кобель! — выдаю я.

Мы не расстаемся. У меня откат, и я нуждаюсь в скандале.

Пытаюсь встать, он не пускает. Тогда делаю рывок.

— Что ты за гад-то такой! — кричу ему в лицо. — Всю душу мне вымотал! Влюбил в себя и пользуешься!

Тим быстро забирается в ванну. Прямо в одежде, блин! Не дает мне подняться, ничего не дает. Держит. И целует в щеку. Я выкручиваюсь, не позволяю в губы. Он все равно лезет.

— Прости. Прости, малыш. Я думал, ты увидела фото. Они уже всюду. Это унизительно для моей жены и для меня тоже. Я сам в бешенстве. И больше такого не допущу. Прошу тебя, прости меня.

Тим фиксирует мои руки. Вода выплескивается на пол, я ругаюсь. Он обнимает, прижимает к себе. Мы боремся, боремся, пока я не сдаюсь, обессилев. Он целует в сжатые губы.

— Я не фанатка, Тим! Не одна из этих девчонок-прилипал, у меня все серьезно. Боже, я вся предельно серьезная, даже там, где не надо. Жизнь у меня такая. Невеселая. Если хочешь вернуться к прежнему — я не держу. Я все равно буду благодарна тебе за все, что ты для меня сделал… — Так это трогательно звучит из моих уст, что сама от сентиментальности и сострадания к себе едва не реву.

— Не надо быть мне благодарной. На хрена мне твои гребаные благодарности! Что мне, блядь, с ними делать?! — наконец не выдерживает Тим, становясь похожим на самого себя. Басит: — Дай мне еще один шанс. Настя.

— А надо? Ты уверен? Там столько красоток! — мотаю ему нервы из вредности.

— Надо! — рявкает он.

— Имей в виду, я не буду тебя прощать и принимать обратно после гулек. Даже в обмен на место рядом на пьедестале и деньги. Я не такая.

— Этого не будет.

— Ты уверен?

— Да блин! Я люблю тебя.

Мы смотрим друг другу в глаза, и у меня пропадает дар речи. Я так сильно люблю Тима, что сердце рвется. Любого люблю. В депрессии или на пьедестале, грязного в гараже или отглаженного на важных встречах. Угрюмого или милого. За рулем болида, стоящего пару десятков миллионов, или убитого «соляриса» из каршеринга. Во время гонки или приготовления завтрака. Грустного, злого, веселого, доброго, смелого, расстроенного. Люблю все стороны его души. Лишь бы они были моими. Боже, как мне важно, чтобы только моими.

Тим заверяет:

— Места на пьедестале, кубки, деньги и член победителя — только твои.

Усмехнувшись, тянусь, чтобы поцеловать его. А потом кусаю. Он отшатывается.

Я говорю строго:

— И рот.

— Что?

— Никаких поцелуев. Все — только мое. И рот тоже!

— Ну наконец-то! Я уж подумал, что ты меня не ревнуешь совсем! И я тебе нужен только проблемы решить. — Тим ослабляет хватку.