Зоси часто уверяла, что видела в доме призрак Хилберта, а за ним следовала крохотная собачка-привидение. Самое удивительное заключалось в том, что она очень точно описывала Хилберта — маленьким, тощим, круглолицым, с жидкими седыми волосами и очками в золотой оправе. Наверное, она заглядывала в один из альбомов в кабинете. И, кажется, она стала упоминать о собачке только после того, как Шива сходил в хвойный лес и нашел там кладбище с могилой Блейза…

Эдама передернуло от запаха виски. Отпив немного, он поставил стакан и тут услышал за окном шум мотора. Приехала полиция. Он посмотрел на Энн, помотал головой и с Эбигаль на руках, словно надеясь, что при виде нежного отца их сердца смягчатся, пошел открывать.

У одной из пациенток Руфуса была дочь-наркоманка. Миссис Хардинг пришла на плановый осмотр и сдать мазок. Она наверняка поведает ему последние новости о Мерилин. В прошлый раз была передозировка метадона — Мерилин считала, что таким образом она быстрее слезет с героина. Сейчас Мерилин, прошедшая через сомнительный курс лечения, боялась, что через нестерилизованные иглы ее заразили ВИЧ. Руфус, куря сигарету за компанию с миссис Хардинг, настаивал на том, чтобы Мерилин сдала анализы.

Сочувствуя ей, он вдруг поймал себя на том, что задается вопросом: что бы она подумала, если бы узнала о его далеко не невинном прошлом? Все давно позади, естественно. После бегства из Отсемонда он больше не курил марихуану, не жевал гашиш и не глотал «кислоту»; с героином же он вообще никогда не экспериментировал. Все это могло вызвать у него привычку, и вызвало, но он знал, когда остановиться. Руфус остановился на ограниченном количестве выкуренных сигарет и на половине того самого стакана водки, что прятал за шторой. Он встал и открыл дверь перед миссис Хардинг, а та сказала «большое вам спасибо, вы не представляете, как приятно просто поговорить»…

Наркоту Руфус покупал у одного и того же барыги, американца, который приехал в Англию, спасаясь от призыва на вьетнамскую войну, и жил в Ноттинг-Хилле. Он спешил сделать запасы, пока не закончились деньги, вырученные Эдамом от продажи тарелок и зеркала и еще, по его же наущению, набора серебряных фруктовых ножей и вилок. Кто ест фрукты ножом и вилкой? Антиквару, по-видимому, это тоже было непонятно, поэтому дал он за них немного. Однако все, что они получили, Руфус забрал с собой, сел в «Юхалазавр» и повез в Ноттинг-Хилл. Уехал он в обед, а какого числа — первого или второго июля?

До Ноттинг-Хилла он добрался ближе к вечеру, долго — такое впечатление, что несколько часов, — ждал Чака в пабе под названием «Геральдическое солнце». [61]Наконец он оказался в квартире Чака, располагавшейся в цоколе дома на Арундел-Гарденс. Чак был недоволен его появлением, забыл об их договоренности и повторял, что это плохо выглядит, когда к нему днем и ночью сплошным потоком идут люди. Руфусу, честно говоря, на это было плевать. Он получил свой кокаин и чарас, вдобавок еще пятьдесят капсул натрий-амитала, [62]и поехал в Нунз.

Если бы у Руфуса оставались деньги — серьезная сумма, а не жалкая мелочь на бензин и сигареты, — он задержался бы в Лондоне и нашел бы себе какое-нибудь интересное занятие на вечер. С тех пор Руфус часто задумывался о том, что все сложилось бы по-другому, что их жизни, в том числе и его, были бы другими, если бы у него тогда было двадцать фунтов вместо двух с половиной. То есть если бы он уехал из Лондона, скажем, в одиннадцать, а не в половину восьмого, он не встретил бы Зоси, топтавшуюся на тротуаре у вокзала в Колчестере и не привез бы ее в Нунз.

— Тебя мог подобрать какой-нибудь дальнобойщик-извращенец, — сказал он ей два дня спустя. — Тебя изнасиловали бы и убили, а тело выбросили бы в канаву.

— Ну, ты меня и изнасиловал, — сказала Зоси.

— Что?

— Я позволила это только ради того, чтобы меня подвезли и дали переночевать. Я согласилась ради убежища, а это и есть насилие.

Не в характере Руфуса было зацикливаться на порочащей его «эго» критике. Вместо этого он позволил себе вспомнить, как она сразу поняла, что ей нужно именно в Нунз. Она никогда там не бывала, но знала, что именно туда ей надо. Как кто-то написал, дом — это то, куда ты едешь, и им придется тебя принять.

На вид ей было лет двенадцать, но при ближайшем рассмотрении это впечатление пропадало. Даже в темноте, в зеленоватом свете фонарей было видно, что ей гораздо больше. Он ей этого не сказал, это сделал Эдам, Эдам — кузнец слов. Внешне она напоминала ангелочков с открыток на день рождения и иллюстраций к детским сказкам. Эдам и об этом сказал. Руфус же видел только маленькую, стройную, изящную девчонку в джинсах, майке и с рюкзаком, в котором, казалось, ничего нет. А еще с огромными глазами, с отраженным в них то ли отчаянием, то ли безумием.

Он проехал вперед несколько ярдов, и она подбежала к машине.

— Куда тебе?

— Куда угодно.

— Слушай, давай поконкретнее.

Она секунду колебалась.

— В Нунз.

— Вот сюрприз. Какое удивительное совпадение — я туда и еду.

Честно говоря — а в то время он был честен с самим собою, — Руфус подобрал ее, так как надеялся на секс, ведь секса у него не было с отъезда Мери (ночь с подружкой официантки не считается, тогда он был слишком пьян). Сначала она показалась не очень привлекательной. Такова уж была Зоси. Ее привлекательные черты проявлялись медленно, а потом брали за горло. Она выглядела до невозможного юной.

— Можно мне сигарету?

— У меня только шесть штук.

— Можно купить еще в пабе.

— Я купил бы, если бы были деньги. Я только что купил галлон бензина. У меня был выбор: либо залить бензин, либо всю ночь курить сигареты на обочине. У тебя есть деньги?

— Естественно, нет.

Вряд ли в ее голосе прозвучало бы больше изумления, причем сердитого, если бы он спросил, не лежит ли у нее в рюкзаке норковая шуба.

— Как тебя зовут?

— Зоси.

— Зое?

— Не Зое и не Софи. Зоси. А тебя?

— Руфус.

— Вуф-Вуф, — сказала Зоси.

Руфус дал ей сигарету и закурил сам. Он съехал на стоянку для грузовиков, и они выкурили свои сигареты. Потом юноша вспомнил о марихуане в кармашке на дверце. Он разобрал одну из оставшихся четырех сигарет, сделал из нее косяк, и они курили его по очереди, все ближе придвигаясь друг к другу, руками касаясь лица и губ, потом тел, а потом перебрались на заднее сиденье…

Это был самый короткий половой акт в жизни Руфуса, почти без преамбулы, почти без уговоров. Такой же легкий, как в семейной жизни, размышлял сейчас Руфус. Он не спрашивал себя, понравилось ли ей, хотела ли она. Она двигалась правильно, издавала правильные звуки, и он даже увидел на ее лице, пустом и в тоже время испуганном, некоторые признаки удовольствия.

Вернувшись за руль, он ехал и почти с нежностью гладил ее по коленке, а потом спросил, куда именно в Нунзе ей надо.

— А ты куда едешь?

— К своему другу. Может, знаешь это место? Уайвис-холл, такой довольно красивый викторианский дом с огромным участком земли.

— Я никогда не была в Нунзе. А этот твой друг — это дом его родителей?

— Нет, его собственный. Он хозяин. Там живем только мы вдвоем.

— Руфус, — сказала она очень тоненьким, очень юным голоском, — можно мне пожить с вами? Хоть немного? Хоть один день?

— А почему бы нет? — сказал Руфус и спросил: — А вообще, ты куда ехала?

Она молчала секунду или две.

— Ладно, не говори. Твое дело.

— Я просто надеялась, что что-нибудь подвернется, — сказала она.

— У тебя действительно нет денег?

Она тут же ощетинилась:

— Что ты от меня хочешь? Чтобы я вам заплатила?

— Ладно, извини. Мне просто стало интересно, как ты собиралась куда-то добраться без денег.

— У меня есть пятьдесят пенсов. — Она порылась в рюкзаке и показала ему монеты. Рюкзак и в самом деле оказался практически пустым. Там лежали серый вязаный свитер, черный кожаный ремень с заклепками, журнал «Хани» и наполовину съеденный шоколадный батончик. Зоси накинула свитер на плечи и обхватила себя руками. — Я ехала домой, — ответила она.