Руфус наблюдал, как он идет между столиками к бару. Чудной он — сам не пьет и не догадывается, что у других может возникнуть желание выпить. Руфус пришел к выводу, что Эдам не знает о гибели Шивы, что он не связал человека, погибшего в пожаре, и того индуса, которого знал в Отсемонде. Наверное, нет смысла ставить его в известность. Это может привести, не без омерзения размышлял Руфус, к квазифилософским рассуждениям о природе возмездия или даже о том, что Бог поругаем не бывает. [94]Нет, он ничего не расскажет.

Перед ним появилась водка с тоником. Себе же Эдам взял нечто, подозрительно напоминавшее простую «Перрье».

— Мы выпили море вина в Отсемонде, — сказал Руфус. — Причем пили всякую дрянь. Пойло. Но совершенно очевидно, что вреда оно нам не принесло.

Эдам поднял голову и заговорил агрессивным тоном:

— Исаак Динесен [95]сказал, что жизнь — это всего лишь процесс превращения здоровых молодых щенков в старых шелудивых собак, а человек — совершенный инструмент по переработке красного «шираза» в мочу.

Руфус хохотнул.

— Господи, да что это с тобой?

Эдам буркнул что-то насчет произвольного доступа, но Руфус не стал развивать эту тему и заговорил о своих планах переехать в отдельный дом, о коттедже, присмотренном Мериголд на Фласк-уок, который им совсем не по средствам, но который они, наверное, купят, если сильно ужмутся в расходах. Эйфория наполняла Руфуса энтузиазмом и лишала сдержанности. Он уже пять дней был, как он это называл, под «кайфом» и изо всех сил пытался сохранить это состояние, потому что мерзкий внутренний голосок шептал ему, что как только он спустится вниз, ему придется задуматься о жене, о муже подруги жены и об истинном смысле покупки дома за такую астрономическую цену — чтобы доставить удовольствие жене или чтобы просто купить ее. Поэтому он совершенно неискренне сказал Эдаму:

— Нам нельзя терять друг друга из виду. Ну, то есть теперь мы не обязаны терять связь друг с другом. Мы все можем снова встречаться. Я попрошу Мериголд, чтобы она подарила твоей жене какое-нибудь кольцо, ладно?

В какой-то момент у Эдама возникло желание объясниться. Ему захотелось открыться Руфусу, но момент прошел, а может, ему помешала веселость Руфуса. Поэтому он кивнул и сказал: «Ладно». Не зная, что делать дальше, он протянул руку, и Руфус пожал ее. Он предложил подвезти, но Эдам отказался, поблагодарил и добавил, что доедет на метро.

Мериголд может позвонить Энн, думал он, идя к «Тоттенхем-Корт-роуд», а в ответ ей будет сказано то, что положит конец всем возможным совместным посиделкам. Эдам и Энн уже не вместе. Она ушла от него, вернее, попросила его уйти, чтобы ей остаться жить с Эбигаль в доме Эбигаль. Только слепой мог не увидеть, что это был единственный возможный выход. Эдам шел к метро, чтобы по Северной линии доехать до станции «Эджвар», где жили его родители.

Именно замечание Руфуса о том, что нет никакого наказания и обществу не удалось отомстить, вот что доконало его. Какая ирония, размышлял Эдам, все то время, пока он боялся, его волновало только то, что его могут изолировать от Эбигаль, но он никогда не задумывался о том, что ее могут изолировать от него. Ничего, им обязательно назначат совместную опеку, и он будет забирать дочку по воскресеньям…

Прогалина в хвойном лесу выглядела так, как должна выглядеть прогалина; заросшая травой земля была идеально ровной, как на крокетной лужайке. Мег Чипстэд стояла на просеке, издали смотрела на прогалину — ей все еще не хотелось подходить к ней — и не в первый раз размышляла о том, что, вероятно, следовало бы установить надгробия на прежние места. У нее вызывало сожаление, что такая историческая достопримечательность, сельская диковинка будет уничтожена из-за ужасной находки. Надгробия были сложены в две аккуратные стопки в конюшне: Пинто, Блейз, Сэл, Александр и остальные. Конечно, теперь точно определить, где стояли надгробия, невозможно, за исключением могилы Блейза. Тут уж не забудешь, где она.

Мег позвала: «Сэм, Сэм!», и из кустов выбежала маленькая собачка, джек-рассел-терьер, взятый на смену Фреду. Ни одна собака не рискнула бы соваться в хвойный лес — во всяком случае, Фред не рисковал. Вообще-то теперь, когда они решили уехать отсюда, нет смысла ставить надгробия обратно. Пусть ими занимается новый владелец. Мег и Алек договорились, что все расскажут новым хозяевам, кем бы они ни были. Потому что те и так все узнают.

Стоял май, уже расцвели колокольчики. Пятна этих ярких цветов между деревьями напоминали туман, опустившийся на землю, лоскутки неба. Бледно-зеленые листья берез еще полностью не распустились и походили на шелковые коконы. Ветерок раскачивал столбы солнечного света, или казалось, что он их раскачивает, когда неровные круги метались по листве, опавшей прошлой осенью. Прошлой осенью… Когда бы Мег ни вспоминала о прошлой осени, она приходила к одному и тому же выводу: они будут сожалеть, что продали этот дом, здесь очень красиво. Ей никогда не забыть те дни, когда раскапывали могилу и проводили следственные мероприятия, когда были нарушены святость и покой этого места.

Мег повернулась и пошла к дому; собачка по пути рыскала между кустами ежевики и в зарослях еще не развернувшего свои листья папоротника, а потом перебежала через проселок, идя по следу белки. Мег позвала: «Сэм, Сэм!», потому что услышала, что приближается машина. Наверняка это покупатели, получившие смотровой ордер. В поле зрения появился «Рейнджровер» зелено-оливкового цвета, более темный, чем молодая листва, и въехал в туннель под кронами деревьев.

Мег помахала, давая понять, что ждет их, что они приехали куда надо, и в ответ из окна ей отсалютовали поднятой рукой. Сэм отреагировал на появление чужих лаем.

— Замолчи, — приказала Мег. — Беги к дому.

Чтобы подогнать собаку, она бросила палку. Обычно он бежал за палкой и приносил ее в зубах. На этот раз Сэм забыл о палке и принялся тявкать на людей, вылезавших из машины перед домом. Мег бегом пересекла лужайку с кедром. Парадная дверь открылась, на крыльцо вышел Алек, протягивая руку для рукопожатия.

Сколько же их! Мег пришла в ужас. Как у той старушки, что жила в дырявом башмаке, [96]подумала она, когда с заднего сиденья «Рейнджровера» стали один за другим выпрыгивать дети. Поток детей, как сказала бы ее мама. Вообще-то детей было пятеро. Молодая женщина, жена, была беременна. Она выглядела лет на двадцать младше своего мужа, довольно высокого, худого, утомленного, уже начавшего седеть мужчины.

По телефону Мег не расслышала их фамилию — то ли Латом, то ли Хейшем, то ли Пейшенс — и не собиралась выяснять ее сейчас. Она лишь пожала руки и выслушала восторженную реплику: честное слово, кто бы мог подумать, что дом так красив!

Жена называла его Робом. Это была невысокая пухленькая женщина примерно на шестом месяце беременности, достаточно молодая, чтобы делать немыслимые прически из закрученных в кольца светлых и ярко-розовых прядей. Двум старшим детям, девочкам, она явно матерью не приходилась. Старшей из них было как минимум пятнадцать.

— Роб, давай оставим команду снаружи, а? — предложила женщина. — День такой замечательный, ну, то есть они могли бы погулять по саду, если мистер и миссис Чипстэд не возражают.

— О, пожалуйста, — сказала Мег. — Пусть ходят где хотят. Внутри им, конечно, будет скучно. — Она обратилась к детям, к младшим, которые с любопытством разглядывали ее: — Только будьте осторожны у озера, ладно? Не подходите к воде.

— Я возьму с собой малыша, если вы не против. — На лице женщины промелькнула эмоция, не поддающаяся четкому определению. — Я не люблю оставлять его одного, он еще маленький.

«Малышом» оказался крупный мальчик полутора лет, который уже умел ходить, правда, неуверенно. Мать усадила его к себе на бедро и замотала головой, когда отец попытался забрать у нее сына. Они прошли в дом, где после яркого и жаркого солнца их встретили сумрак и холод.