— Может быть, пройти вдоль опушки вниз по реке? — заколебался Александр Владимирович, — здесь мы недалеко от советской передовой.
— А заградительные отряды? — возразил Григорий, при одной мысли о заградительных отрядах, чувствуя приступ тошноты. — Лучше передовая, по крайней мере нет энкаведистов.
Александр Владимирович пошевелил ноздрями, как бы пробуя воздух, свободный воздух фронта.
— Что же, попробуем! — наконец, преодолел колебание старик.
— Пойдем прямо к реке. Тут кстати и тропка есть, — обернулся Григорий к девчатам.
Те не протестовали, но пошли медленно, отставая от Григория и Александра Владимировича. Тропинка шла к реке, между двумя канавами, заросшими ивняком.
— Не обстреляют нас эти? — Александр Владимирович кивнул в сторону кружившихся самолетов.
Григорий чувствовал, что нервное возбуждение от картины боя и беспокойство за возможность переправы возбудили в нем неукротимую жажду движения вперед, напролом, ломая все препятствия. — За жизнь этих девчонок отвечаю сейчас я, — мелькнуло в мозгу. — Ну и что же? Жребий брошен, без риска ни одно дело не делается, — ответила воля.
— Вы вот что, — обернулся Григорий к девушкам, — если аэропланы приблизятся, не скрывайтесь. На поле от них все равно не спрячешься, наоборот, подумают, что это войска и еще хуже расстреляют. У кого есть белые платки, наденьте, чтобы видно было, что идут женщины.
Девчата опять промолчали, но послушно остановились и достали из котомок белые платки.
— Вы с ними как главнокомандующий! — усмехнулся Розанов, но сейчас же стал серьезным.
Один из аэропланов описал широкий круг и пролетел прямо над головами путников.
— Видите, не обстрелял и бояться нечего! — обрадовался Григорий.
Подошли к реке. На самом берегу торчала будка. Под берегом стояли две черные, густо просмоленные лодки.
— Переправа! — вырвалось у Григория.
Около двери будки на скамейке сидел красноармеец. Пилотка у него была сдвинута на лоб и напялена на голову, как ночной колпак, между коленами зажата винтовка, а две руки опирались на ствол, как руки истомленного дорогой странника упираются на посох, когда он садится отдыхать в тень. Давно небритая сивая щетина покрывала старое веснущатое лицо воина.
— Здравствуй, папаша! Перевоз работает? — осторожно начал Григорий, подходя к красноармейцу.
Воин поднял на Григория осоловелые, полные горького презрения к жизни, глаза.
— Мы рабочие с окопов, нам надо непременно переправиться на ту сторону.
— А мне што! Переправляйся, — великодушно разрешил, не переменяя позы, воин.
— Значит можно! А где же весла? — обрадовался Григорий.
— Весла в будке, — мотнул головой на дверь дед-красноармеец.
Григорий направился к дощатой двери, но как только сделал первый шаг на крыльцо — она с шумом отворилась и на пороге показался мордастый взъерошенный сержант.
— Ты что же, — заорал сержант истерически на часового, — пускаешь посторонних в караульное помещение!
Григорий от неожиданности отступил назад.
— Тут женщины… их надо на ту сторону переправить. Мы идем с окопов домой, — пришел Григорию на помощь Александр Владимирович.
— Женщины! Вы у переднего края обороны… какая вам тут переправа!
Дверь закрылась столь же неожиданно, как и открылась.
— Караульное помещение! — проворчал часовой, с презрением отставляя винтовку.
В этот момент с другой стороны реки отчалила лодка. Двое солдат отчаянно гребли, оглядываясь на кружившиеся аэропланы.
— За рыбой ездили, — пояснил часовой, успокаиваясь после столкновения с сержантом. — Как снаряд в реку попадет, так, значит, рыба и глохнет. Ее больше к тому берегу прибивает.
— А что, немцы все наступают? — спросил Григорий.
— А как же! — выражение презрения снова появилось на лице часового. — Как не наступить? у них авиация, танки, автоматы, а у нас… — дед слегка потряс винтовкой, — трехлинейка образца 1891 года.
— Значит переехать никак нельзя? снова спросил Григорий. Он все еще не мог отказаться от такого легкого осуществления поставленной задачи.
— С нашим сержантом не сговоришься, — сочувственно покачал головой часовой. Порченый он, псих… Вы лучше топайте вниз по реке. Наши, правда, все лодки поперепортили, чтобы народ ночью по реке к немцам не перебегал, но, может, которая и осталась.
Делать было нечего. Григорий вздохнул и пошел к толпившимся шагах в пятидесяти от будки торфушкам. Сзади раздался топот и тяжелое дыхание — двое солдат, только что переезжавших реку, пробежали мимо и скрылись в кустах. В руках у них были котелки с рыбой.
Воюют! — подумал Григорий раздраженно. — Лодки все попортили, как теперь попадешь на ту сторону?
Берег реки был пустой и неприветливый. Погода испортилась. Набежали облака, стал накрапывать дождь. Кое-где на песчаных отмелях валялись осколки снарядов и видны были небольшие воронки. Вдруг, недалеко от берега, Григорий увидел нос затопленной лодки. Пришлось разуваться, засучивать штаны и лезть в ледяную воду. Александр Владимирович хотел было помочь, но Григорий запретил старику это делать. Лодка казалась неимоверно тяжелой. Только когда несколько девчонок последовали примеру Григория и разувшись влезли по колено в реку, она сдвинулась с места и медленно вползла на мель настолько, что черные края бортов показались из воды. Григорий ощупал дно лодки голыми ногами и не нашел дыры. В ход пошли котелки и кастрюльки. Вода убывала подозрительно медленно, ноги окоченели. После получаса работы, когда на дне оставалось воды до половины борта, удалось новым усилием поставить лодку на бок и вытащить совсем на берег. Под кормой зияло несколько дыр, проколотых чем-то острым, по-видимому штыками. Киль в нескольких местах был сломан, по всей лодке шли мелкие трещины. Григорий сел на борт и начал обуваться. По телу пробегал подозрительный озноб. — Еще не хватало удовольствия схватить простуду! Вместе с тем упорство не покидало Григория ни на минуту.
— Пошли искать дальше! — скомандовал он, вставая.
Все молча последовали за ним.
Опять впереди был холодный пустой берег. Река стала свинцовой. — Сейчас часа три, — соображал Григорий, — непременно надо переправиться до вечера. Только бы не налететь на какую-нибудь тыловую часть типа заградительного отряда, наверное уже большевики завели их. Да, и крестьяне говорили, что рабочих, возвращающихся с окопов, часто задерживают и посылают в другие места на подобные же работы. В скольких километрах от передовой могут быть заградительные отряды?
Попалась еще одна лодка. Она лежала на берегу сухая, обветренная, как труп неведомого животного. Часть обшивки сгнила и из-под нее торчали шпангоуты, как громадные ребра. Григорий подошел к трупу лодки и ткнул в него ногой — посыпались мелкие куски дерева. Надо было идти дальше.
— Может быть, рискнуть и идти к ближайшей переправе? - - осторожно начал Александр Владимирович.
— И налететь на войска НКВД! — огрызнулся Григорий.
Шум авиационных моторов заглушил его слова. Три самолета летели вдоль реки. Шум нарастал глухой и трудный. На узких крыльях отчетливо виднелись черные кресты.
— Не прятаться! — скомандовал Григорий и почувствовал, как сердце его часто забилось.
Два самолета продолжали лететь на той же высоте, третий снизился. Через секунду все три машины с воем пронеслись мимо. Снизившийся самолет пролетел так низко, что отчетливо видна была голова летчика. Был момент, когда Григорий едва не бросился на землю, почти услышав звук крупнокалиберного пулемета, но выстрелов не было. Аэропланы скрылись за поворотом реки.
Григорий обернулся на Александра Владимировича и девушек и сразу понял, что теперь они окончательно ему верят и сделают все, что он только от них потребует.
— Признак хороший! — ободрился сам Григорий. — Немцы определенно не трогают гражданское население. Сейчас я могу сказать, что видел это сам.
Поворот реки вызывал в Григории сомнение. Что там? Может быть какие-нибудь посты, которые сразу остановят? Отмель сузилась настолько, что надо было идти под самым берегом. Ивняк теперь склонялся прямо у головы Григория, вода бежала почти у ног. — Это хорошо, — думал он, — когда повернем, то можно будет осмотреться, прячась за кустами.