Пётр недовольно косится на меня.

— Ну вот, Жора, а я думал пивка с тобой попить!

— Пиво от нас никуда не денется! — заверяю я.

Время уже позднее, и архив уже закрыт. Пётр забирает ключ у дежурного и, ворча, отпирает замок.

— Заходи, раз тебе больше заняться нечем.

Архив занимает целую комнату: шкафы, папки, вездесущая пыль. Внимание привлекают старые, явно дореволюционные дела. Я оглядываю их с уважением.

— Ничего себе.

— Что, нравится?

— Повезло вам! У нас с архивом и картотекой просто беда: после февраля семнадцатого уголовная сволочь всё, до чего дотянулась, уничтожила. До сих пор восстановить не можем.

Пётр ухмыляется.

— У нас тоже сначала не всё слава богу было.

— Да по всей стране так.

— У нас особый случай. Было это в прошлом году, когда предыдущий начальник угро, ну, что был до Художникова, сбежал.

— В каком смысле?

— Да в самом прямом. Попросту дезертировал вместе с ещё шестью сотрудниками. Ладно, не о нём речь! — продолжает Пётр. — Сбежал, туда ему и дорога! Хуже всего, что вместе с ним пропала и картотека. Мы уж было рукой махнули, начали заново всё собирать, как вдруг приходит заведующий регистрационным бюро и сообщает: на чердаке угрозыска найдены какие-то документы. Полезли туда, ба! Да это же та самая пропавшая картотека. Начали её восстанавливать и вдруг — бац! Лежит себе спокойненько папочка с тесёмочкой, внутри фотография за номером 390, зарегистрированная аж в 1916-м году. А на карточке той преступник по кличке Стасик, который промышлял вооружёнными налётами и грабежами и вроде как угодил за решётку на очень большой срок.

— И к чему ты это мне рассказываешь?

— Ты погоди, не перебивай! — морщится Пётр. — Короче, опознали мы в том Стасике заместителя Художникова — Станислава Навойтова.

— Погоди, ты хочешь сказать, что у вас урка уголовным розыском рулил и никто ничего об этом не знал?

— Вроде того. Мужик кстати довольно геройский был, вроде тебя. Тоже в каждую заварушку первым лез.

— Ты говоришь — был?

Михайлов вздыхает. Ему явно не хочется пускаться в дальнейшие воспоминания. Что-то гложет его душу.

— Чекисты за ним пришли и арестовали. И больше от него ни слуху ни духу. Я так думаю — в расход пустили. У нас как раз несколько операций тогда сорвалось. Говорят, это он всю информацию бандитам сливал.

— Но ведь точно не знают? — почти в упор смотрю на него я.

Он грустно разводит руками.

— Ну… кто-то может и знает, только нам не говорит. Ладно, давай дело об ограблении Общества взаимного кредита искать. Там знаешь сколько материалов?! Читать не перечитать!

— Читать буду я, а ты пока серёжки по сводкам пробивай.

После разделения обязанностей, мы засели каждый за своё место и включили настольные лампы. Я углубился в чтение многотомного уголовного дела, а напарник, слюнявя палец, ворошил сводки, сверяя описание похищенного и украденного.

Чтобы хоть как-то скрасить время и утолить аппетит, мы заварили чай и теперь перед каждым стоял стакан с терпким напитком.

К «чайковскому» не помешала бы пара бутербродов с колбасой и сыром, но чего не было, того не было, пили, как говорится «с таком».

Чем больше я погружался в дело, тем сильнее становилась картинка перед глазами. Итак, на дворе 1919-й год, после далеко не самого удачного для советской власти Брестского договора, Ростов оказывается под немецкой оккупацией. Городом управляют сразу три полковника: военный комендант фон Фром, градоначальник Греков и начальник военного гарнизона Фетисов.

Большевистское подполье разбито, его руководитель Георгий Мурлычев схвачен и расстрелян немцами.

В это неспокойное время для многих «бывших» Ростов кажется тихой гаванью в бушующем морю. Сюда съезжаются вчерашние хозяева жизни, аристократы, буржуа и прочая «контра». Едут они не с пустыми руками, вывозят золото, драгоценности, алмазы, бриллианты, валюту.

Справедливо опасаясь за сохранность своих капиталов, они размещают их в хранилище Первого Ростовского общества взаимного кредита. Оно было оборудовано по последнему слову науки и технике в 1898 году совместными трудами французской компании «Фише» и немецкой фирмы «Арнгейм». Всё, как рассказывал Пётр: огромное бронированное помещение, которое вмуровали в бетонные стены метровой толщины. Мало того — в самой коробке установили полторы тысячи касс, по сути банковских сейфов. То есть получилась настоящая неприступная крепость с вооружённой охраной возле дверей.

Казалось, ни один вор на свете не сможет проникнуть в эту сокровищницу.

И, тем не менее, сразу после рождественских праздников случилось ЧП: кассиры банка обнаружили, что не могут открыть дверь в хранилище (оно очень походило на люк подводной лодки и имело штурвальное колесо).

Вызвали полицию и стали гадать, что же приключилось внутри коробки. Взломать дверь не получилось, тогда приняли решение пробить проём.

Шестеро рабочих долбили и крушили бетон. Бронированную стенку преодолели с помощью газового резака, но к полуночи смогли проделать лишь небольшое отверстие.

Влезть в него мог только ребёнок или очень худощавый миниатюрный мужчина.

Первым попробовал один из банковских учеников — пятнадцатилетний парнишка, однако стоило ему наполовину влезть в дыру, как он тут же пробкой выскочил обратно, крестясь и заикаясь от испуга.

— Внутри гуляет ветер и слышен шелест бумаг, — сообщил мальчик.

Его сменил механик Чекин, человек субтильного телосложения, однако взрослого человека тоже хватило ненадолго. Ему почудилось будто внутри есть бомба.

— Она тикает и скоро взорвётся! — закричал он.

Все были страшно напуганы, и лишь техник-строитель банка Федорчук вызвался пролезть внутрь добровольцем, правда потребовал от руководства пожизненную пенсию его семье в случае гибели.

Директор дал добро, смельчак разделся до нательного белья, взял в руки маленький электрический фонарик и пополз в дыру, откуда почти сразу выкрикнул, что банк ограблен.

— Не может быть! — воскликнул один из банкиров.

— Дверь изнутри завалена землёй, дайте мне лопату, — попросил Федорчук.

Раскидав землю, он обнаружил стальной клин, заблокировавший дверь. Когда клин удалось вытащить, сработал механизм открывания двери.

Она распахнулась, свет зажегся, и все увидели, что Федорчук прав: посреди хранилища находился лаз, кассы оказались вскрыты, а пол был буквально усеян золотом, валютой и драгоценностями.

Баллоны для газового резака с манометрами техник Чекунов принял за взрывчатку. С их помощью грабители вскрыли бронированный панцирь как консервную банку.

Лаз, выкопанный грабителями, больше походил на подземный ход — галерея длиной почти в сорок метров привела сыщиков в подвал дома, расположенного на соседней улице. След самих преступников уже давно простыл, и поиски ничего не дали.

Арендаторами подвала были двое молодых людей, они якобы собирались открыть тут пекарню и вели интенсивные «ремонтные» работы. Личности их установить не удалось.

Первоначально подозрение пало на большевистскую ячейку, но вскоре выяснилось, что они тут не при чём: почти все активисты были расстреляны или сидели за решёткой, да и спецов нужного класса среди них не имелось.

Местные блатные клялись и божились, что они тут не при делах. Многочисленные обыски и допросы не дали ровным счётом ничего.

В газетах того времени много писали о злополучном «ростовском сейфе», и пусть удалось составить достаточно подробные списки украденного, ценности так нигде и не всплыли.

А потом в город вернулась советская власть.

Конечно, уголовный розыск заинтересовался этим загадочным делом, у наших сыщиков имелась своя, очень похожая на правду версия, что над хранилищем поработали подчинённые градоначальника полковника Грекова. Иначе откуда бы им удалось узнать строение хранилища и скрытно от полиции и «деловых» провернуть всю аферу.