Пожилая леди в черном очень хорошо знала эту пятнадцатилетнюю девушку. Сердце Розетты было подобно расплавленной лаве. Она сильно любила мать, потому что Роза однажды пообещала, что всегда будет с ней, и никогда не нарушила свое слово. Но душа Розетты, как когда-то и Розы, была стальной.

— Да, Розетта, твоя мать заплатила цену.

— Ею был тот француз, месье Монтан? — Когда мисс Горди отвернулась, Розетта добавила: — Я видела их. Я видела, как они смотрели друг на друга. Никогда раньше мама ни на кого так не смотрела. Это было так… — Мисс Горди ожидала, что Розетта скажет «романтично», но она медленно закончила: — Ужасно.

Мисс Горди вздохнула.

— Ну хорошо. Но лучше бы тебе об этом поведала мать, поскольку я — всего лишь посторонний наблюдатель. Это было действительно ужасно. Думаю, они очень сильно любили друг друга.

Пока мисс Горди рассказывала, лицо Розетты становилось все более серьезным.

— Она плакала в тот день, в день, когда приняла решение? Этот день я помню?

Мисс Горди глядела куда-то вдаль невидящим взглядом; она вспомнила несчастное лицо Розы, когда та ждала вестей из Франции, ее горькие, отчаянные рыдания после визита герцога Хоуксфилда.

— Да. Да, именно этот день ты помнишь.

— Месье Монтан больше не давал о себе знать?

— Я полагаю, что больше она о нем ничего не слышала.

— Она выбрала меня?

— Она выбрала тебя, да, моя дорогая, потому что очень любила тебя.

Пьер Монтан был крайне удивлен, когда во французском посольстве объявили о приезде леди Розетты Хоуксфилд. Отряхивая с плечей снег, она вошла в небольшую аккуратную комнату с желтыми сатиновыми занавесками на окнах, где за столом сидел Пьер. Образ девушки с повязкой на глазу и кожей оливкового цвета преследовал его ночью, когда он лежал без сна, вспоминая ее довольную, улыбчивую мать.

— Добрый день, мадемуазель Розетта, — поздоровался он, вставая, чтобы поцеловать ей руку.

— Добрый день, месье Монтан.

Он был таким высоким и смотрел на нее такими добрыми глазами. Она не стала терять времени зря. Розетта бросила на него пронзительный взгляд.

— Вы раньше знали меня, месье Монтан?

— Пожалуйста, мадемуазель, — начал он, слабо улыбаясь, — садитесь. — Он пододвинул один из темных изящных стульев к пылающему камину. Сам он встал по другую сторону камина. Когда она села, он ответил на ее вопрос: — Да, Розетта. Однажды ночью я видел тебя. Это было много лет назад. Я видел тебя, когда ты только приехала в Англию.

— Моя мать, я понимаю… я только сегодня узнала… выбрала меня… вместо вас.

Если его и шокировала подобная почти невежливая прямолинейность, то он не подал виду.

— Да, Розетта. Это так. — Внезапно что-то в ней напомнило ему пятнадцатилетнюю Долли. Как же давно это было! Это было не безрассудство Долли, но практически та же пылкость, словно бы на кону стояла чья-то жизнь. Пьер вспомнил — в случае с Долли так оно и было. Он внимательно посмотрел на сидящую перед ним девушку.

— Вы женаты, месье?

— Полагаю, вы видели мою жену и сыновей вчера вечером.

— Значит, теперь вы не сможете жениться на моей маме?

— К сожалению, нет. Теперь я не могу жениться на вашей матери.

У него был очень добрый голос. Розетта внезапно почувствовала, как к горлу подкатил комок. Она отвернулась и принялась поправлять юбки.

Тогда он удивленно спросил:

— Ваша мать знает, что вы пришли ко мне?

— Мне почти шестнадцать лет! У меня своя карета, месье. Внизу меня ждут слуги. Конечно, она не знает. — Тут она тоже замолчала. Пьер понял, что она тщательно подбирает слова. — Могу я… могу я попросить вас об огромной услуге? Не могли бы вы поехать со мной? Это займет не больше часа.

Он очень спокойно ответил:

— Я не хочу снова встречаться с вашей матерью, Розетта.

— Почему?

— Потому что… потому что у каждого из нас теперь своя жизнь.

— Только час.

— Нет, дорогая. Это было… слишком давно. Все в прошлом, назад дороги нет. От этого пользы не будет, поскольку каждый из нас выбрал свой путь. Однажды вы поймете.

— Пожалуйста, я вас прошу. — Голубые глаза умоляюще смотрели на Пьера. — Она не знает. Она не будет подготовлена. Мне очень надо, чтобы вы согласились.

Снова он был озадачен.

— Я не понимаю.

Розетта поискала подходящие слова.

— Что-то в ней… исчезло. Или умерло. Я хочу, чтобы оно вернулось. Месье Монтан, вы француз. — Она глубоко вздохнула. — Если вы не можете жениться на ней, то сможете стать ее любовником. — Он был очень удивлен, потому что не знал, смеяться ему или плакать. Она не дала ему времени ни на то, ни на другое. — В книжках, — продолжала она, — любовь всегда побеждает.

— В настоящей жизни, — медленно ответил он, — есть много оттенков любви. — Пьер посмотрел в окно, за которым падал снег, на изящные желтые занавески, на крыши домов, на церковный шпиль. — Я не могу помочь вашей матери, Розетта. У меня теперь есть свои дети, и я люблю их. Как Роза любит вас.

— Месье Монтан, я умоляю вас, — снова воскликнула Розетта. — Всего лишь час. — Его лицо было непроницаемым. — Послушайте меня, месье. Моя мать стала одной из самых известных и почитаемых дам Лондона. У нас очень красивый дом на Гросвенор-сквер. Она очаровательна и все время улыбается. Она умеет слушать, очень добрая. Старая королева часто посылает за ней. Но я знаю, что раньше она была другим человеком. Мне говорили, что она очень увлекалась иероглифами. Она просто бредила ими.

Пьер улыбнулся, слушая Розетту. Невольно он вспомнил, как однажды Роза сказала: «Они описали свои жизни. Они пытаются рассказать нам о них». Он вспомнил, как она проводила пальцами по иероглифам, силясь понять их смысл. Внезапно из глубин памяти всплыло четкое воспоминание — Роза прижимает голову к поврежденному лицу древнего изваяния.

— Да, мадемуазель, да. Она была такой, как вы говорите. Она была необычной девушкой для своего времени.

— Она была без ума от самого процесса письма, его важности. Я знаю это, потому что она научила меня писать, когда я была очень, очень маленькой, до того, как меня отдали… настоящим учителям.

— Да.

— Что она теперь пишет? Приглашения на чай! Она сталкивается с иероглифами только когда гости рассказывают, как они восхищены новой модой на все египетское. Они бы очень удивились и едва ли поверили бы, если бы узнали, что она была там одна, в пустыне. Куда все это пропало?

— Мы меняемся, мадемуазель Розетта, — задумчиво ответил Пьер.

— Но только не в таких вещах.

— Вы говорите очень… уверенно… для столь юной особы. — Он произнес это очень мягко, чтобы она не подумала, что он смеется над ней.

— Месье. Я знаю, что она что-то упрятала глубоко внутрь себя. Это так жестоко. Вы можете помочь ей.

Но Пьер лишь покачал головой, вернулся к столу и сел. Встреча подошла к концу.

Она внимательно посмотрела на него. Пьер посмотрел на Розетту. Она сказала:

— Это вы, месье Монтан, рассказали матери о моем существовании? Значит, так, — она развела руки, желая охватить и его, и комнату, и весь мир, — все и случилось?

Она заметила, что Пьер растерялся. Он посмотрел на стол, на бумаги, принялся их разглаживать.

— Да, — наконец ответил он. — Именно я рассказал ей об этом.

— Вы бы могли сказать тогда, — Розетта говорила очень медленно и просто, — что именно благодаря вам я сейчас стою здесь, прошу помощи всего лишь на час.

Он молчал. Розетта поняла, что он не может найти слов.

— Вы любили ее, месье Монтан?

После продолжительной паузы он ответил:

— Да, я любил ее очень сильно.

В карете Пьер заметил, что Розетта дрожит.

— Вы также любите ее, — заметил он.

— Да. И она выбрала меня. Я хочу быть достойной ее любви.

Холодный декабрьский день умирал. В большом доме на Гросвенор-сквер уже зажгли свечи в прозрачных канделябрах. Когда они прибыли, из дверей выбежали слуги с большими зонтами в руках. Другие слуги помогли им раздеться. Свечи пылали.