Мисс Горди, которая ради Розы постоянно кланялась королю Англии Георгу III, удалилась. Она поднялась по широкой мраморной лестнице, прошла по длинному полутемному коридору. Мерцало пламя свечей, со стен на нее глядели аристократические лица, вдоль коридора стояли греческие статуи. Несколько раз она не могла найти дорогу, и лакеи и служанки провожали добрую пожилую леди по тихим коридорам, по новым лестницам. Они считали ее доброй, потому что не могли заглянуть в ее мысли. Теперь она сидела с Розеттой и ее нянькой, обдумывая мысль, которая пришла к ней в ту жаркую египетскую ночь в хане — избавиться от королевской семьи, выслав ее на дальние острова в южных морях. Нянька убежала готовить чай. Мисс Горди вытерла лоб небольшим белым платочком и чопорно уселась возле Розетты, которая лежала в очень большой разукрашенной кроватке — фамильной реликвии семьи Хоуксфилд.

— Ну, Розетта, — сказала мисс Горди, — ну. — Она обвела взглядом большую темную комнату, увешанную портретами предков герцога. — Твоя жизнь очень изменилась. Я отброшу свои предрассудки, ибо в этом возникла необходимость. Ты понимаешь? — Она улыбнулась девочке. — У тебя будет масса прекрасных возможностей. Твоя мать, — мисс Горди нагнулась к кроватке и заговорила тише, — нашла способ, как и твоя тетя Фанни. Ты всегда должна гордиться ими, Розетта. Я, с другой стороны, просто глупая старая женщина, которая постарается, чтобы ты не потеряла связи с реальным миром. Но прежде всего, дорогая, я надеюсь… ах, мне будет так не хватать тебя, — мисс Горди промокнула платком неожиданно выступившие слезы, — я надеюсь, что ты и твоя дорогая, дорогая мать будете счастливы.

Пламя из камина осветило комнату. Вернулась нянька, осторожно подняла Розетту и поднесла к окнам, которые выходили на длинные ухоженные сады герцога, пестревшие лабиринтами, белыми статуями и идеально подстриженными деревьями. Они стояли у окна, раскрыв рот от удивления, когда в небо взвились искрящиеся снопы света — снова и снова, — переливающиеся всеми цветами радуги. Розетта широко раскрыла глаза. Вдалеке слышался гул фейерверков.

Король уехал.

Играла музыка, кружились пары. Фанни заметила, что герцог Хоуксфилд хочет что-то сказать. Он встал. Гости начали вежливо покашливать, музыка стихла, все внимательно слушали его светлость. Он произнес короткую речь, поблагодарил собравшихся за поздравления. Затем он пожелал всем спокойной ночи и повернулся к широкой лестнице, знаком велев новой жене следовать за собой.

Роза оглянулась. Фанни заметила, что Роза улыбается гостям пустой, безжизненной улыбкой. Она вообще их не видела, никого из них, даже Фанни.

— Пойдем, Роза, — позвал герцог Хоуксфилд.

Так Розетта и жила — в роскоши и богатстве. Она жила во дворце, а не в египетской пустыне и не в монастыре. Она превратилась в леди Розетту Хоуксфилд, и ее родной дядя Джордж, который хотел убить ее, и родная бабушка, которая кричала: «Уберите это!», были вынуждены выражать почтение, если хотели сохранить общественное положение. И Розетта улыбалась им. В такие моменты они видели Гарри. Когда она приехала в Лондон, они показали огромный портрет ее отца и его медали, расположенные в гостиной в доме на Беркли-сквер. Она разглядывала все это с бесстрастным выражением лица. Вопреки своим принципам, они обнаружили — к своему крайнему стыду — что им хочется чаще видеться с чужеземной темнокожей больной девочкой, что — к своему ужасу — им не хватает ребенка, который мог бы смотреть на них так внимательно, словно он видит их насквозь.

Самым большим унижением для Джорджа Фэллона являлось то, что хотя бы в присутствии герцога Хоуксфилда он должен был обращаться к своему смертельному врагу — Розе Фэллон — Ваша милость. Это словосочетание он неизменно произносил сквозь стиснутые зубы.

Роза, герцогиня Хоуксфилд, улыбалась и понимала, что она платит своими ночами за Розетту, потому что Розетта была ее любовью, ее жизнью. Именно Роза научила Розетту читать и писать, прежде чем ее образованием занялись лучшие учителя в стране. Именно Роза научила ее любить слова, восторгаться чудом письма, тем, что можно выражать мысли на бумаге.

Роза платила цену и улыбалась. Она была примерной женой и превратилась в очень известную хозяйку дома. Роза знала: она делает то, что поклялась делать в то холодное утро на Ганновер-сквер, и делает это с изяществом.

Но неожиданные мысли мучили ее сознание — старое описание в книге отца: «Сокол в воздухе откидывается так, что его когти оказываются вверху… и его противник, не способный поступить так же, терпит поражение». Эти ночи — когда ее муж, герцог Хоуксфилд, смотрел на нее и говорил: «Пойдем, Роза», — означали, что жизнь, которая когда-то била в ней ключом, наконец застыла и заледенела.

Сначала появился слух. Мужчины в переполненных прокуренных кофейнях передавали его из уст в уста с прочими сплетнями, рассказывали женам. Что же случилось? Неужели еще один член августейшей фамилии, то ли принц-регент, то ли сам король сошел с ума?.. Это вызвало смех или кое-что еще кроме смеха — презрение. Но молодая принцесса совсем другая, как говорили в народе.

Наконец в газетах появилось официальное сообщение:

«Ее Королевского Высочества принцессы Шарлотты не стало. Эта молодая, красивая и интересная принцесса умерла в два тридцать ночи в четверг шестого ноября 1817 года, через несколько часов после рождения ребенка».

Мисс Горди согнулась над газетой, внимательно изучая заметку. Она сидела дома, возле камина, на Саут-Молтон-стрит. За прошедшие годы она вся усохла, превратилась в маленькую старушку. Ее очки, напротив, увеличились в размерах. В них были такие толстые стекла, что она стала похожа на сову.

— Значит, королевы Англии не будет, — сказала мисс Горди пустой комнате. — Если бы монархом стала женщина, то женщины Англии стали бы свободными. Теперь наш шанс потерян.

Она так сильно задумалась, что не заметила, как несколько углей из камина попали ей на тапочки. Почувствовав запах дыма, она неуклюже отодвинулась, рассеянно похлопала по тапочкам, не отрываясь от газеты:

«…окружили заботой Ее Королевское Высочество как родоначальницу длинной и славной линии британских королей, но все же недостаточно внимания уделяется состоянию наследования при неожиданной кончине. Однако теперь мы вынуждены уделить этому внимание, поскольку перспективы никоим образом не обнадеживающие. Сыновья и дочери настоящего монарха не имеют законнорожденных наследников…»

Служанка мисс Горди, которая в это время оплакивала принцессу, сидя на кухне, внезапно почувствовала запах дыма, прибежала в гостиную, увидела валяющиеся полуобуглившиеся тапочки и мисс Горди, которая с трудом натягивала пальто и шляпку. По всему Лондону зазвонили в колокола.

— Вы не должны выходить из дому, мисс Горди, не с вашим ревматизмом. Слишком холодно и опасно. Повсюду бродят толпы народа, одноногие пьяные солдаты!

Мисс Горди улыбалась, но, казалось, не слышала. Служанка вздохнула и помогла мисс Горди обуться и оделась сама. Две женщины вышли в серый ноябрьский день и направились по направлению к Уайтхоллу[99].

Казалось, общее горе поразило Лондон — люди плакали на улицах, словно их сердца были готовы разорваться из-за утраты принцессы. Они плакали возле новых газовых фонарей, новых статуй герцога Веллингтона. «Просто святая принцесса… ее выродок-отец так плохо с ней обращался». Они старались не обращать внимания на солдат и матросов, которые тоже бродили по улицам, кричали и просили дать им денег или работу. Их тошнило от недоедания и слишком большого количества выпитого джина прямо на новые изящные монументы, установленные в честь битвы при Ватерлоо и победы над Наполеоном. Конные драгуны с опаской поглядывали на большие толпы, грубо теснили их лошадьми. Смутьяны постоянно жаловались на все, на что только можно было жаловаться — на умопомрачительную стоимость восточного дворца в Брайтоне; на чрезмерное количество памятников победе в то время, когда солдаты, которые одержали эту победу, умирают с голоду; на само правительство. Правительство выловило нескольких таких крикунов, которые нарушали общественное спокойствие, и они были повешены. Наполеон, возможно, уже никогда не выберется с острова Святой Елены, но в воздухе Англии отчетливо пахло революцией. Поэтому в тот день драгуны высматривали в толпе все новых и новых недовольных. Мисс Горди едва ли можно было принять за бунтаря, но когда мимо нее потащили юношу, который взывал к толпе, ей удалось сунуть ему в руку соверен. Он удивленно посмотрел на нее благодарным взглядом. Она тоже была благодарна. Вдовствующая герцогиня Хоуксфилд настояла на том, чтобы мисс Горди принимала от нее деньги. Она всегда их тратила подобным образом.