Секретным отношением начальника штаба Русской армии от 4 апреля 1920 г. на имя командующего флотом главнокомандующий приказал, соблюдая полную секретность, в кратчайший срок подготовить соответствующее число судов для перевозки в случае необходимости 60 тысяч человек в Константинополь. Для этого предлагалось распределить нужный тоннаж по предполагаемым портам посадки с таким расчетом, чтобы оказалось возможным начать посадку на суда через четыре-пять дней после начала отхода с перешейков. Заранее указывались пункты посадки и численное распределение войск по портам — из Керчи предполагалось эвакуировать 12 тысяч, из Феодосии — 15 тысяч, из Ялты и Севастополя — 20 тысяч, из Евпатории — 13 тысяч человек. Последующим распоряжением число эвакуируемых увеличивалось до 98 тысяч человек. На все эти предложения командующий флотом вице-адмирал М.П. Саблин отвечал, что при состоянии, в каком находится флот, они весьма трудновыполнимы и для их реализации требуется увеличение количества судов (прежде всего транспортов), оперативное решение вопросов с топливом и ряда других проблем.
В этот период адмирал Саблин тяжело болел, и генерал П.Н. Врангель предложил вступить в должность командующего флотом контр-адмиралу М.А. Кедрову, находившемуся в этот период за границей в должности заведующего транспортом, обеспечивающим снабжение белых армий. Кедров согласился, хотя никаких радостных чувств назначение на столь высокую должность у него не вызвало. В неопубликованных воспоминаниях[20] он писал: «Должен открыто сказать, что я с тяжелым сердцем выехал в сентябре месяце на юг России. Я понимал, конечно, как может быть не понимал генерал Врангель, что Флот, состоящий из перемонтируемых, обобранных до последней медяшки, сначала большевиками, потом немцами и, наконец, даже союзниками, с командой из необученных слабосильных гимназистов и кадет, без угля и снабжения, что это — не флот.
Вступив в командование под звуки похоронного марша, сопровождавшего в последний покой моего предшественника, скончавшегося только что [17 октября. — Н.К.] адмирала М.П. Саблина… я срочно… занялся ремонтом судов и заготовкой угля. Проводились в тоже время операции на помощь армии на флангах и с моря и по обеспечению нашего тыла.
Видно было, что мы с трудом держимся, — наши onepaцuu в Таврии перестали удаваться, войска устали, не было тяжелой артиллерии, лошадей. Морские мастерские работали на армию, задерживая ремонт кораблей, армия была плохо одета, а наступили ранние, но необычайно суровые холода. Сама природа была против нас».
Кедров прекрасно понимал, что эвакуация войск может начаться в любой момент, поэтому ряд мер он принял заранее: «Под предлогом всевозможных десантных операций на Кавказе и Кубани, транспорты по возможности были расставлены по портам Севастополь, Ялта, Феодосия и Керчь, чтобы в случае эвакуации не было бы скопления всех в Севастополе, как это было в Новороссийске». Через некоторое время удалось закупить три парохода с углем, который командование флота берегло «как драгоценность», отбиваясь от «атак» представителей железнодорожного ведомства, которое также ощущало нехватку топлива.
Вопрос об эвакуации впервые был поднят в конце октября 1920 г. на заседании министров под председательством самого главнокомандующего. При этом эвакуировать предполагалось 30–35 тысяч человек, армейское командование посчитало, что гражданское население в массе своей вряд ли пожелает идти в неизвестность. 27 октября генерала Врангеля вызвал в Джанкой командующий 1-й армией генерал А.П. Кутепов и сообщил, что надежды на удержание Перекопа и Сиваша практически никакой нет. 28 октября эвакуация была объявлена. На следующий день в Севастополь прибыл французский крейсер «Вальдек Руссо», на борту которого находился представитель французского флота адмирал Дюмениль, которому вменялось в обязанность помогать осуществлению эвакуации. Генерал Врангель и верховный комиссар Франции в России Мартель совместно с адмиралом Дюменилем подписали конвенцию, в соответствии с которой вооруженные силы Русской армии и мирные беженцы передавались под покровительство Франции. В качестве залога расходов, которые могли возникнуть у Франции вследствие этого покровительства, ей предоставлялись русские военные корабли.
Основная тяжесть организации и проведения эвакуации легла на плечи командующего флотом и его офицеров. Некоторую помощь оказали иностранные (прежде всего французские) корабли и суда, находившиеся в портах Крыма. Трудностей, казалось бы непреодолимых, обнаружилась масса. Во-первых, число желающих эвакуироваться превысило не только скромную цифру, выдвинутую на недавнем совещании, но и те 98 тысяч человек, которые предполагались ранее, поскольку во власти красных не хотели оставаться и многие гражданские лица. Во-вторых, состояние флота и количество кораблей и судов, как уже говорилось ранее, оставляло желать много лучшего. В-третьих, не обошлось, увы, без типичной русской безалаберности. Кроме того, команды многих транспортных судов оказывались просто ненадежны. По словам Кедрова: «Шла усиленная пропаганда среди команд судов к саботажу, приходилось снимать ненадежных, ставить часовых к машинам и котлам. Для погрузки угля мне были даны люди из служащих в управлениях, но они скоро все разбежались, думая каждый только о себе. Генерал флота Пономарев, назначенный мною для наблюдения за погрузкой угля, только разводил руками. Толпы теснились у пристаней, улицы были забиты повозками с различным скарбом, который все же не брали на борт за неимением места. Приходилось все делать своими морскими офицерами и нашими морскими командами, включительно до погрузки угля.
По справедливости могу сказать, что мой Начальник Штаба адмирал Н.Н. Машуков, командиры и офицеры судов, назначенные коменданты посадки были выше всякой похвалы. Дали 3 дня для подготовки, а уже через 2 суток начали прибывать первые части, оторвавшиеся от неприятеля, наступавшего по пятам».
Для предотвращения паники Кедров послал в войска телеграмму, в которой он указывал, что только в случае строгого следования заранее разработанной дислокации войск по портам возможна эвакуация всех желающих. «Много было затруднений, — писал Кедров, — часто казавшихся непреодолимыми. Поступают донесения — машины не вертятся, якоря не выбираются; заявления, что если будет посажен еще один человек, то пароход будет сидеть на грунте, отходят от пристаней с полупогруженными трюмами и т. п. Никто не подозревает, что, как выяснилось, надо принять не 35 000, а более 100 000 [человек. — Н.К.] и значит грузить суда до отказа. Никто не хочет оставаться, несмотря на обращение Главнокомандующего, указывавшего, что мы идем в неизвестность. Приходится посылать всюду морских офицеров с диктаторскими полномочиями, угрозами, револьверами и матерными словами, после чего все приходит более или менее в порядок: машины вертятся, суда не садятся на грунт и всех желающих эвакуироваться приглашают на борт».
Только после того как последнего солдата приняли на корабль и в Севастополе не оставалось больше ни одной военной части, в 14 часов 50 минут 2 ноября 1920 г. главнокомандующий прибыл на крейсер «Генерал Корнилов» в сопровождении ближайших чинов штаба и отдал приказание сниматься с якоря. На борту корабля находились штаб главнокомандующего, штаб командующего флотом, особая часть штаба флота. Государственный банк, семьи офицеров и команды крейсера, а также пассажиры — всего 500 человек. Последние минуты пребывания генерала Врангеля на Русской земле описаны А.А. Валентиновым в работе «Крымская эпопея (По дневникам участников и по документам)»: «Вот на белых ступенях Графской пристани появляется высокая фигура главнокомандующего в серой офицерской шинели и фуражке Корниловского полка. За ним идут начальник штаба, генерал Коновалов, генерал Скалон, начальник связи, ген[ерального] шт[аба] пол[ковник] П., адъютант, несколько лейб-казаков. Все садятся на катер, казаки становятся по бортам. В 2 часа 40 минут дня катер отваливает от пристани. У Андреевского флага видна высокая фигура в серой шинели. Команда выстроена у борта. Главнокомандующий поднимается по трапу. Оркестр играет встречу. Рапорт. Генерал Врангель произносит речь, указывает на то, что русская армия принуждена оставить родную землю и выражает надежду на продолжение борьбы… При взгляде на эту высокую фигуру, на осунувшееся, похудевшее лицо, в памяти воскресает вдруг образ старого железного рыцаря средневековой легенды».
