Не заметили, как досидели до утреннего намаза, оповещавшего правоверных о даровании им Аллахом нового дня. Помолившись на рассвете, старики отправились отдыхать. Однако утренний отдых был не долог. Рёв дизельных двигателей и скрежет траков по камням мостовой прогнал сон. А когда тишину провинциального городка разорвала очередь крупнокалиберного пулемёта, стало понятно, что в городке снова меняется власть. У бойцов Раббани крупняка не было.
Ещё через четверть часа в ворота дувала раздался частый стук.
— Бобо[113] Мустафа! Пусти нас быстрее! — до слуха присутствующих донёсся громкий шёпот. Ну, пожалуйста, поскорее!
— Исмаил, ты что ли? — издалека крикнул Мустафа, узнав голос внука. — Сейчас-сейчас, уже иду.
Он сдвинул тяжёлый засов, приоткрыл толстую деревянную створку и впустил внутрь троих парней с автоматами. У одного из них вся левая сторона головы была обильно залита кровью.
Калитка за вбежавшими закрылась. И в то же мгновение задрожала под ударами прикладов.
— У вас скрываются душманы[114]. Открывайте! Не то выломаем ворота, — почти мальчишеский голос сорвался в фальцет. — У нас приказ сердара Хекматияра об изъятии оружия у всех, кто не относится к армии «Хезб-и-Ислами».
— У нас нет оружия, — крикнул в ответ Мустафа. Эмир Раббани, да благословит его Аллах, уже изъял всё, что у нас было.
Душманов у нас тоже нет. Вы гнались за моим внуком и его товарищами. Они простые парни, помогали милиции эмира Раббани в поддержании порядка. У них даже оружия не было, только палки.
— Ничего не знаю! — удары прикладов по доскам ворот усилились. — За не подчинение приказам сердара мы можем сжечь ваш дувал и повесить всех, кого найдём. Поэтому пока мы не сломали вам ворота, открывайте их сами.
— Хорошо, хорошо, уже открываю, только не ломайте мне ворота, — ворчал Мустафа, снова сдвигая засов. — Входите. Можете искать, сколько вашей душе угодно.
— Вот этого в крови, расстрелять! — тут же ткнул пальцем в сторону паренька низкорослый щуплый парнишка в чёрном васкате. Паколь он где-то потерял, а едва наметившаяся бородка торчала патлами, поэтому выглядела, на взгляд аксакалов, совершенно непристойно.
— За что? Это же просто мальчишка!
— Он кинул гранату в наш мотар[115]! Нам повезло, что не добросил. За это мы убиваем без всяких судебных заседаний. Пуля в голову, мясо — стервятникам. — Снизошёл до объяснений молодой командир, но тут же принялся командовать обыском.
Вскоре команда не найдя ничего, покинула двор Мустафы. Целый день по всему небольшому городку продолжались обыски. То тут, то там слышались одиночные выстрелы. После вечернего намаза отряд покинул Пули-Хумри, пообещав, что утром прибудет постоянный гарнизон из бойцов Хекматияра.
Горожанам очень не понравилось такое неуважительное отношение к ним со стороны очередного претендента на власть. Аксакалы, старейшины, главы махалли к полуночи собрались в караван-сарае на городскую джиргу.
Было решено утром встретить непрошенных гостей, но уже по законам войны. Благо, что после дезертирства коммунистического гарнизона горожанам достался богатый арсенал, включавший и автоматы и пулемёты, и даже гранатомёты имелись с несколькими ящиками выстрелов к ним.
На рассвете гранатомётчики заняли места у развалин Тапакалаха. Автоматчики залегли за разрушенными стенами дувалов на северной окраине города. Опыт партизанской войны был у всего мужского населения, поэтому к встрече противника подготовились хорошо.
— Убейте всех! — напутствовал бойцов Мустафа. — Ни один не должен вернуться в Баглан.
Дозорная машина, подарок рабочих Челябинского тракторного завода трудовому народу Афганистана, прошелестела узкими гусеницами по щебёнке мимо разбитого в хлам кишлака. На броне сидели бородатые мужики в чёрных чалмах, которые длинным концом закрывали им лица от каменной крошки, летевшей из-под траков. Едва БМП достигла зоны поражения, как на встречу устремился заряд, выпущенный из советского же РПГ[116]. Белый хвост реактивной струи безошибочно указал место выстрела, но гранатомётчиков уже там не было.
По головной машине выстрел был удачным. Граната попала по правому ведущему колесу, перебив траки. БПМ пошла юзом оставляя ленту гусеницы за кормой. Бойцы посыпались с брони как горох, оглашая утро злобными гортанными криками.
По замыкающей машине с первого раза попасть не получилось. Водитель вовремя заметил и резко рванул вперёд, но под третий выстрел угодил самостоятельно, получив попадание в погон башни. Башня красиво кувыркнулась несколько раз в воздухе и упала метрах в десяти от горящего корпуса.
Грузовик резко затормозил. Из него выскочил водитель, не желавший быть следующей жертвой. Парень со всех ног, петляя словно заяц, понёсся по направлению к реке. В спину ему ударила очередь их головной машины, и он упал навзничь, широко взмахнув белыми рукавами перухана. Из кузова на землю неуклюже вывалились человек тридцать бородачей в чёрных чалмах и таких же чёрных безрукавках-васкатах. Оказавшись снаружи, они в тот же миг валились на землю, стараясь спрятаться за любым выступом, бугорком или кочкой.
Бойцы местного ополчения тут же открыли огонь из всего, что у них имелось в наличии. В грузовик прилетела следующий заряд РПГ, и от него остался только горящий остов. Ещё бы, ведь сдетонировал боекомплект, который перевозился в том же кузове, что и пехота.
Прибывший отряд был превосходно вооружён. Все бойцы размахивали китайскими калашами, имелась пара пакистанских базук, а на головной машине был установлен крупнокалиберный пулемёт. Это помогло отряду продержаться, но благодаря численному превосходству обороняющихся, все каратели были уничтожены.
Вечером снова собралась джирга.
— Мы победили в сегодняшнем бою, — голос Мустафы сух и по-деловому спокоен. — Но я не думаю, что Хекматияр оставит нас в покое. Ему нужен наш Пули-Хумри, так как мы живём на важной дороге связывающей Мазари-Шариф и Кабул. Сегодняшней победой мы, наверное, очень сильно его разозлили. То, что он до сих пор не прислал мюридов, говорит, что он собирается с силами и хочет одним ударом ликвидировать всякое сопротивление с нашей стороны.
— И что ты предлагаешь, баба Мустафа? — послышался чей-то молодой голос из толпы бойцов.
— Я бы отправил сейчас к нему послов с предложением нашего нейтралитета. — Мустафа поднял руку, призывая присутствующих к вниманию. — Я думаю, что это выгодно и ему, и, самое главное, нам. Хотел бы обсудить сейчас это решение, и если оно всех устроит, прямо сейчас отправить к Хекматияру парламентёров.
— Сам пойдёшь? — Мухаммад обратился к приятелю с места. — Я бы с тобой пошёл. Стреляю я не очень, а болтать могу.
— Если уважаемая джирга не возражает, то я готов отправиться прямо сейчас и взять с собой в Кундуз моего брата Мухаммада, но нам будет нужен умелый водитель, пешком мы двадцать фарсах не одолеем к утру.
Так как город стоял на оживлённой трассе, то водителей среди горожан было довольно много, а среди них хватало отчаянных йигитов, готовых ехать ночью прямо в лагерь разъярённого противника.
Переговоры завершили уже к утреннему намазу. Так как Хекматияру не улыбалось терять людей и технику у каждого кишлака, то он согласился, что будет лучше, если жители Пули-Хумри пообещают не выступать на стороне Раббани и Максуда. Старый лис понимал, что любая задержка, любые потери играют на руку врагам и ничего не добавляют ему самому. К счастью, он ещё не успел понять, что нейтральные городки и селения, которых становилось всё больше в стране, являются опорой будущей единой государственной власти не связанной ни с одним из «борцов за веру». В стране потихоньку вызревала опора монархии.
Силы всех исламистов, что Раббани, что Хекматияра, что других враждебных друг другу группировок были хорошо организованы, вооружены и мотивированы. Не хватало им только одного: поддержки местного населения. Афганцы, будь они пуштуны, таджики, узбеки, или белуджи, хотели прежде всего мира на своей земле. Они хотели, как и все люди, растить детей, трудиться на земле и свободно распоряжаться плодами труда, хотели свободно обращаться к Аллаху, молить его, мир ему и благословение, о счастье и здоровье. Этого не дали им коммунисты, этого не дали и разношёрстные отряды «истинных борцов за веру». Но времена короля Захир-Шаха, прошли совсем недавно, и страна ещё хранила память о них. Тем более что памяти человеческой свойственно приукрашивать прошедшее. И чем дальше вглубь времени отступает то или иное событие, тем радужнее, ярче и привлекательнее воспоминание о нём.
