Попытки как-то алгоритмизировать «процедуру стандартизации» привели к появлению довольно-таки эмпирических правил учета национальных особенностей (формулы вида: «это англичане, которые устойчивы в обороне», «у вас будет восемь дивизий, но, к сожалению, итальянских», «корпус состоял из пылких и страстных, но неустойчивых уроженцев Гаскони»), боевого опыта и морального состояния войск.
Тем не менее «стандартная дивизия» остается интегральным объектом, который никоим образом не учитывает индивидуальности людей, ее составляющих. Заметим в этой связи, что все мастера военного искусства, начиная с Сунь-цзы, ценили элитарные соединения и требовали в обязательном порядке иметь их в составе армии. Напротив, мастера военной науки, начиная с Клаузевица, считали такие части ненужными. (В яркой форме это проявилось в оценке Э. Манштейном войск СС[Манштейн, 1998].)
В аналитической теории рассматривается три вида движения «условных войск»: маневр (части перемещаются в пространстве, свободном от противника), позиционная блокада (соединение пассивно препятствует действиям противника), нормальный бой.
Теория маневра весьма развита. По сути аналитическая стратегия, как научная дисциплина, более ста лет занималась изучением только этой стороны военного дела.
Модель позиционной блокады есть антиманевр, «маневр, взятый со знаком минус». Разработка этой модели запоздала и лишь после Второй Мировой войны привела к созданию теории позиции.
Нормальный бой классическая военная наука не изучает, полагая, что столкновение стандартных дивизий всегда подчиняется уравнениям Остроградского—Ланчестера, то есть ход и исход его предопределены первоначальным соотношением сил.
Как правило, так оно и есть на самом деле, а немногие исключения усредняются процедурой интегрирования по всем «нормальным боям» в операции. Проблема, однако, заключается в бифуркационных тенденциях системы «война», которая отнюдь не сводится к движению «стандартных армий» по картам с заданной метрикой.
Прежде всего, интегрировать можно далеко не всегда. Если на суше усреднение обычно действительно возникает, то морские бои уникальны: потеряв (из-за статистической флуктуации) четыре авианосца в одном сражении, трудно рассчитывать «отыграть» их в следующем. Кроме того, почти в каждой операции существуют критические моменты, которые определяют ее развитие в целом (например, захват неповрежденным важного моста). Случайный проигрыш на этой стадии не может быть исправлен последующими успехами.
Современная военная наука считает деятельность ответственного командира сложной квалифицированной работой, требующей глубоких знаний, аналитических способностей, умения быстро рассчитывать варианты.
Первейшей задачей командира является создание адекватных требованиям момента организационных структур[155]. Следует еще и еще раз обращать внимание на важность своевременного (то есть довоенного) решения этой проблемы. Весь план Шлиффена тактически обосновывался включением в состав германских армейских корпусов тяжелой гаубичной артиллерии. Японская концепция войны на море опиралась на разработанные специально «под нее» взаимно сопряженные оргструктуры — авианосное соединение Нагумо и Первый Воздушный флот. Немецкие блицкриги напрямую связываются с танковыми дивизиями, в то время как поражение Франции — с отсутствием таковых (притом, что танков у французов было больше, чем у немцев, и танки эти были лучше).
Далее, командир обязан довести свое соединение до высокой степени боеготовности. Как правило, это означает всего лишь умение грамотно пользоваться находящимися на вооружении техническими системами. Опять-таки, как правило, войска этого не умеют совершенно[156], что приводит к резкому снижению коэффициента их пересчета в «стандартные дивизии».
На войне задачей командира является оптимизация маневра, что подразумевает организацию разведки, связи, снабжения и — во вторую очередь — создание такой модели движения войск, которая приводит к нормальному бою при наивыгоднейших условиях. Разработка собственной схемы маневра или хотя бы нетривиального варианта такой схемы автоматически причисляет полководца к высшей военной элите.
Нормальный бой к оценке способностей полководца отношения не имеет. На любом уровне рассмотрения — от роты до группы армий — это всегда задача подчиненных командиров.
Заметим здесь, что в рамках аналитической военной науки от полководца отнюдь не требуется гениальности, то есть способности увидеть в системе «война» нечто доселе неизвестное. Тем более он не обязан обладать харизмой. Нет необходимости даже в сильном характере: подчинение «сверху— вниз» обеспечивается самой структурой армии.
Иными словами, полководец должен быть профессионалом, но он может не быть личностью.
Вероятностная стратегия и риск
Простейшим обобщением классической модели оперативного искусства является переход к вероятностному распределению результатов «нормального боя». В рамках данного построения исход боя, соответствующий уравнениям Остроградского, признается не неизбежным, а лишь наиболее вероятным. «Отклонение от нормы» описывается тем или иным статистическим распределением (системой модификаторов — кубиков с разным числом граней, как это было принято у японских генштабистов в начале Второй Мировой войны и как это делается в современных настольных ролевых играх серии D&D, классическим гауссовым «колоколом», «резонансной кривой» и пр.).
При этом подходе расчет штабом противника своих возможных ходов также может быть представлен в виде распределения вероятностей решений. Таким образом, «нормальный бой» теряет свой фиксированный результат; вместо этого мы получаем статистическое распределение возможных вариантов, определяющееся произведением вероятности данного боя на модификатор, описывающий вероятность данного исхода.
Мы имеем дело с нетривиальным обобщением «пространства войны» на статистическое пространство, являющееся некоторым достаточно далеким аналогом пространства квантового. Интегрируя по всем частным боям, получим распределение вероятностей исхода операции или даже войны в целом. Заметим, что здесь мы сталкиваемся с подобием «парадокса Шредингера»: до тех пор пока внешний по отношению к системе «война» наблюдатель не фиксирует калибровку, войну следует считать находящейся в смешанном состоянии, описывающимся суперпозицией ряда собственных функций, некоторые из которых описывают победу, а некоторые — поражение. В этом плане можно сказать, что «вероятностная война» поддерживает состояние неопределенности.
В аналитической стратегии прослеживается желание ответственных командиров максимально сузить вероятностные распределения, а в идеале — вообще вернуться в классическому насквозь и до конца просчитываемому «нормальному бою». В рамках стратегии риска можно увидеть стремление убежать от определенности и поискать свои шансы на краю гауссианы.
Эти шансы могут быть найдены на пути расширения пространства решений (состояний). Чем больше степеней свободы у штабов, командиров и соединений, ведущих «нормальный бой», тем шире резонансный спектр возможных исходов. Поэтому стратегия риска — это всегда стратегия, лежащая за пределами Устава[157]. В известном смысле можно сказать, что по отношению к классическому военному искусству, различающему понятия «можно» и «нельзя», она носит «карнавальный» характер.
155
Понятно, что такие структуры должны быть оптимизированы под конкретную операцию. Ввиду чудовищной инертности военной машины этого обычно не происходит: воевать приходится в рамках утвержденных раз и навсегда штатов. Сплошь и рядом штатное расписание благополучно «переживает» и мировые войны, и пару-тройку революций в военной технике. Заслугой Г. Гудериана было не более или менее удачное проведение кампаний в Польше, Франции и России, но разработка оптимальной структуры танковых войск. Тяготение военных к стереотипным штатным расписаниям не может иметь никакого оправдания. Например, вполне пригодная для операций на Восточном фронте классическая немецкая структура управления и снабжения (армия-корпус-дивизия) была недостаточно гибкой для потребностей Североафриканского и Крымского ТВД: немцы добились бы большего, использовав бригадную организацию.
Концепция балансировки соединения под конкретную задачу применялась — последовательно, хотя и не вполне разумно — только в Японском Императорском флоте.
156
В 1913 году английские моряки на тренировках стреляли по неподвижной цели на расстоянии 4-6 миль. Первое же (произведенное Д. Битти) учение на скорости 26 узлов и расстоянии около 8 миль дало ноль попаданий. Советские танкисты в 1941 году имели в среднем двухчасовой опыт вождения танков, из орудий не стреляли вообще, рациями пользоваться не умели. Летчики того же периода тренировались совершать атаки при скоростях на 100 км в час меньше, нежели расчетные боевые. За редчайшими исключениями (японский флот при И. Ямамото), тяжелые корабли межвоенного периода не умели по ночам выходить из базы и заходить в нее (в коммерческом флоте такой маневр считался в порядке вещей).
Во Второй Мировой войне сражались лыжные батальоны, не обученные пользоваться лыжами, горнострелковые войска, не способные действовать в горах, морские десантники, не умеющие плавать и боящиеся воды.
157
Чем сложнее «пространство войны» (т. е. множество всех факторов, событий, обстоятельств, влияющих на состояние системы «война»), тем, как правило, больше возможных точек бифуркаций, больше существенно различающихся конечных позиций. С этим связано стремление мастеров военного дела обогащать аналитическую реальность инновациями, зачастую весьма странными и вычурными К такого рода попыткам можно отнести некоторые технические системы (японские ныряющие снаряды, немецкие асимметричные самолеты, итальянские человеко-торпеды и пр.), «исключительно непрямые» — в терминологии Лиддел-Гарта — оперативные планы (например, объявление Германией в декабре 1941 года войны США, что может быть рассмотрено по мнению западногерманского историка С Хаффнера «как зов о помощи» [Хаффнер,1968]), разнообразные тактические «выкрутасы» (переодевание в чужую или нейтральную форму, провокационные приказы, отданные на радиочастотах противника и т. д. — мастерами такого рода боевых действий показали себя израильтяне в 1967 г. и отчасти в 1973 г.). Как правило, реальный вред от подобных действий невелик, и их проще всего просто игнорировать. В этом случае они остаются в истории как некое чудачество. Однако, если противник начнет реагировать на странные инновации, включая их тем самых в собственное «пространство войны», система «война» приобретает дополнительные степени свободы. Это еще не значит, что она обязательно претерпит бифуркационный скачок, но вероятность такого исхода повышается Поэтому экстенсивное нагромождение инноваций представляет особый вид стратегии за слабейшую сторону. Стратегии, направленной на размытие спектра возможных конечных состояний системы «война».
Само собой разумеется, что сильнейшая сторона может использовать тот же прием — и притом с меньшим риском. Но, как правило, человеческий ум более изворотлив в тяжелой ситуации; выигранные же позиции для него не столь интересны. Для страны, проигравшей в очередном раунде раздела мира, это представляет определенные шансы.
