Исследователи не хотят или боятся обратить внимание на то, что идеологами и элитой современной т. н. "индустрии красоты" являются гомосексуалисты — то есть люди, в лучшем случае не испытывающие влечения к женщинам.

Отчего именно голубые встали в двадцатом столетии на раздаче сертификатов красивости — объяснимо. В то время как мужчины нормальные выбирали профессии мужские, требующие силы, мозгового штурма и сулившие власть — гомосексуалистов тянуло к оборочкам, эстетству и тусовке.

В результате никто и не заметил, как женщин с женственными фигурами объявили "не выглядящими" и "не смотрящимися", а их место на подиумах и даже в фотостудиях заняли существа, гораздо сильнее напоминающие Буратино, чем Коломбину.

Причина очевидна: гомосексуалисты понятия не имеют о собственно женской красоте (имеющей четкое, если можно так выразиться, практическое измерение). У них свой идеал эротической привлекательности — худенький паренек с «плечиками», «глазищами», "и чтоб дичился". Достаточно бросить один взгляд на телевизор, по которому идет фэшн-ТВ, чтобы понять, кого эти эстеты путем мучительных вивисекций делают из женщин.

Вместо красоты эстеты смогли подарить женщинам лишь красивость. Для гомосексуалиста женщина такой же абстрактный объект, как натюрморт или чучело попугая — поэтому изукрашенные ими жертвы напоминают одновременно и то и другое. Там, где оформление должно подчеркнуть женственность, в несчастных воткнуты петушиные перья, чтоб «смотрелось» и «выглядело». (Кстати. Когда этот, с позволения сказать, идеал проник в порнографическую индустрию — малые экраны наполнили силиконовые метеозонды и неснимаемые сандалии с мега-каблуками. Насколько ужасное впечатление несообразности производят их обладательницы вблизи — знает каждый, кому случалось иметь с ними дело. Впрочем, об этом мы поговорим в другой раз).

Таким образом, сегодня мы имеем два совершенно противоположных канона женской красоты. Один — официальный, не имеющий к реальной красоте никакого отношения. Разумеется, вивисектированные до моделей женщины не могут быть объектами длительной привязанности — для этого у них недостаточно привлекательности и слишком изувеченная психика.

Второй — подпольный, обзываемый вежливо «эротическим» — соответствует мужскому представлению о женской привлекательности. Однако он почти не имеет коммерческой ценности, и ему позволено существовать лишь в давно маргинализованном искусстве живописи.

…Я уже слышу возражения: "Но Учитель! Ведь на моделей всё-таки есть спрос! Вот и олигарх Прохоров набрал их в Куршевеле целую пачку!"

И что, он на них женился? — насмешливо отвечу я. Нувориши (а также те, кто хотел бы ими быть) — суть существа тщеславные и послушные правилам. Они по-анекдотному ориентируются скорее на цену, чем на ценность. Поэтому каждая заполученная модель для них — планка на брежневском кителе достигнутого. Собственно, явление, которое моя несчастная пациентка-модель ошибочно принимала за мужское приставание, — обычная погоня за нашивками. Поев устриц в выпендрёжном ресторане, мужчина вовсе не обязан его покупать.

…Космос призывает освободить индустрию женской красоты от геев. Всё равно они в ней ни пса не смыслят. Что касается их жертв — то их следует перевоспитывать с помощью умеренного физического труда на свежем воздухе.

Вчера вечером Истинному Учителю Истины (то есть мне) пришлось вплотную заняться вопросом русофобии. Причиной стал визит пациента — обычного московского мужчины лет тридцати пяти. Сперва мне показалось, что у него обычная же форма "бледной кампанеллы". Он ругал РФ и мрачное быдло, с его точки зрения населяющее российские просторы, и ныл, что жить трудно. Моя рука уже потянулась к ящику с рецептурными бланками, когда пациент вдруг интимно поднял брови, слегка наклонился вперед и вполголоса, будто вокруг были враги, заявил:

— Ну вы-то меня понимаете, Авраам Болеславович.

Автоматически отметив, что моё второе имя снова приняли за отчество, я тут же сменил мнение о пациенте. Он страдал от совершенно особого штамма инопланетного вируса. Это заболевание мы можем смело назвать лукьянизмом — от фамилии фантаста Лукьяненко, отца т. н. «Иных» и изобретателя блестящей формулы утешения для унылых московских жителей.

Симтоматика лукьянизма проявляется в том, что больной объявляет себя частью некой немногочисленной, но неимоверно «тыдыщной» общности, превосходящей окружение наголову. Это позволяет инфицированному приобрести внешний взгляд на окружающую реальность, скинуть с плеч личную ответственность за происходящее и сколько угодно воображать о себе.

Одними из первых жертв лукьянизма стали в начале семидесятых гг. минувшего века граждане еврейского происхождения — что было неудивительно с учетом мощнейшей инопланетной пропаганды, направленной именно на их гипнотизацию.

В подавляющем своем большинстве они евреями были не больше, чем Абрам Ганнибал — африканским охотником с кольцом в носу. За исключением кучерявости и ошмётков дореволюционных этнических традиций (вроде скрипичной повинности, проклятия всех мальчиков Борь и Лёв того времени) они были совершенно типичными представителями городского советского класса, прямого потомка русской городской культуры.

В их душах жил мультипликационный Иван-Царевич и три васнецовских богатыря, а вовсе не Навин или ветхозаветные Маккавеи, и Лев Толстой, а не Шолом-Алейхем (последнее вполне объяснимо: уровень фигур несопоставим). Однако шанс отказаться от причастности к происходящему показался для многих из них так сладок, что они совершили над своим чувством общности внушающее жалость насилие, оттяпав от своего огромного и заслуженно гордого «мы» унылую заоконную повседневность. Правда — вместе с победой в Великой Отечественной, вместе с Гагариным, Королёвым, Толстым и, кстати говоря, Эйзенштейном. Что они приобрели взамен, кроме сомнительного утешения и комплекса национальной инвалидности — Космосу неизвестно.

Одно время лукьянизм считался болезнью исключительно кучерявых очкариков. Однако в 80-х гг им принялись заболевать все: от мордвы до ижоров и от ассирийцев до армян. Желание не нести ответа за реальность было так сильно, что даже непоправимо русские люди принимались фантазировать о папе-принце, пропавшем на задании на секретном заводе. Те из Друзей Гармонии, кто был взрослым уже в те годы, наверняка помнят о фантастических «казацкой» и «пермяцкой» нациях. А один из тяжелейших случаев и сейчас ещё чадит — я говорю, разумеется, о гордом племени укров.

К слову, именно влияние лукьянизма заставляет многих наших современников преувеличивать число и силу Понаехавших Инородцев. Для того, чтобы комфортно чувствовать себя Иным и лучшим, совершенно необходимо ощущение, что чурки и жиды составляют в мироздании внушительное большинство — верхом на носорогах наезжающее на наши Фермопилы. В этом случае по умолчанию «мы» — это немногочисленная сознательная элита нации, триста мужей в тельняшках в красных плащах, защищающая наших женщин в туниках и суровых серьезных детей.

…Выборочная терапия лукьянизма невозможна. Требуется время и немало вполне сознательных усилий. Однако Космос верит в ассимиляционный потенциал русского супернарода, нечувствительно растворившего в себе уже десятки наименований Избранных Общностей и миллионы Иных, бегавших с волшебной палочкой в кармане.

P.S. Разумеется, в названии термина нет атаки на писателя. Он лишь обрисовал контур болезни:)