Результатом этого буйного невмешательства больного в собственный разум становится то, что его, вместо объективных представлений о реальности, начинает населять цирк уродов. Скучные факты из контекстного поиска в их памяти легко выпихивает занятная чепуха. В результате об Александре Великом больные твёрдо помнят, что он был голубой, об Иване Грозном — что он загрызал людей медведями в цирке, об Атлантиде — что там разработали ядерную бомбу, о мозге — что мы используем его на 10 %, о Марсе — что на нём есть сфинкс, а о пирамидах — что в них затачиваются ножики. Александр не был голубым, Иван Грозный не держал цирка с медведями, Атлантиды не существовало, мозг вполне активен, даже когда мы этого не осознаём, на Марсе нет никакого сфинкса, а в пирамидах ничего не затачивается — но эта унылая правда не имеет никаких шансов против остренького фрик-шоу.

Линкантропия — это эскапизм, выдающий себя за реальность, и этим всё сказано. Она не просто превращает человека в диковатое существо, верящее в духов и корень мандрагоры. Она ещё и работает бомбой замедленного действия, отложенной под человеческую жажду открытий. Случайно выяснив, что на Марсе нет никакого сфинкса, — привыкший к цветастым чудесатостям мозг линкантропа разочаровывается отчего-то не в чудесатостях, а в космической тематике. И, как следствие — бессознательно рвётся туда, где сфинксы, эльфы и прочая красотища по-прежнему в наличии. Если это произошло — человек оказывается потерян для собственного и общего Будущего. Он уже не раздумывает о том, что в его мире не в порядке и что можно исправить. Он убивает свою тревогу и свои мечты, дёргая себя за самые простенькие рецепторы перед монитором (занятие это современная этология называет онлайнизмом, и бром тут бессилен).

В результате долговременного воздействия вируса линкантроп становится существом, бессильным против собственной лени. Потребляемые им целлулоидные знаньица таковы, что ими не растопить паровоз деяний — ведь из них ничего не следует. А настоящие многотомные дрова, дающие волю к движению, больному уже не переварить. Он проводит жизнь в гипнозе, уверенный, что не прячется от жизни, а познаёт в ней самое интересное.

К сказанному остаётся добавить, что Космос знает способ излечения. В колхозе им. Баграмяна организовываются лекции по ликвидации вторичного мракобесия, в которых проф. Инъязов с удивительной проницательностью сообщает об устройстве человеческого организма, последних успехах астрономии, океанологии и генной инженерии. После трудовых экскурсий, в среднем занимающих 10–20 месяцев, больные открывают для себя поистине новый удивительный мир — наш с вами.

Dzis Prawdziwy Nauczyciel Prawdy (czyli ja) zlozyl kondolencje narodowi polskiemu i rodzinom ofiar awaryi pod Smolenskiem.

Будучи человеком, Истинный Учитель Истины (то есть я) не может оставаться безучастным к трагедиям. Будучи человеком, знающим цену словам, я стараюсь делать это уместно. Высказавшись о теракте в московском метрополитене, я не могу промолчать и о случившемся под Смоленском. Однако, выразив польскому народу свои глубокие соболезнования, я был бы лицемером, если бы не прокомментировал и те параллели, что проводят между двумя катынскими трагедиями в Польше, в России и во всём мире.

Трудно отрицать, что катастрофа, в которой погибло разом политическое и военное руководство республики Польша, летевшее отметить катастрофу в Катыни, — есть роковая случайность. Однако обстоятельства, в которых эта случайность произошла, действительно заставляют нас по-новому рассматривать само понятие случайного.

Необходимо прежде всего отметить, что давнишняя гибель 18 тысяч польских военных в Катынском лесу под Смоленском была для поляков последних десятилетий чем-то куда большим, чем может быть отдельная массовая смерть в годы войны, унесшей десятки миллионов землян. Катынь в Польше была предметом несомненного культа, близкого к культу избитых Иродом младенцев. Путешествуя несколько лет назад по этой стране, я то и дело натыкался на камни, доски и траурные мероприятия, посвящённые "збродне катыньской". Навещая ченстоховский монастырь, являющийся сердцем польской духовности, я неожиданно и там, в одной из часовен, упёрся в огромную мемориальную доску, на которой крупно было вывсечено слово "Катынь". Сопровождающий меня ксендз П. сообщил мне, что избиение военных в Катыни было актом геноцида польского народа. В ответ на моё недоумление он пояснил, что "Польша потеряла в лесу под Смоленском цвет нации". Позже я узнал, что это общепринятая формулировка во всей 38-миллионной стране.

…Опубликовав осенью 2007 года эссе о Комплексе Национальной Инвалидности, я получил множество неприятных откликов. Меня обвиняли в цинизме, шовинизме и пархатом казацком большевизме. Я позволю себе обширно процитировать:

"Внеземные Цивилизации, что исподволь невидимо опускают Человечество с целью обидного хохота над ним, придумали весьма действенный способ опускания целых наций разом. С помощью мутировавших личностей в массовое сознание народа внедряется ощущение собственной инвалидности, и народу кранты.

В моей психотерапевтической практике был любопытный случай. На прием записалась упитанная, здоровая девушка лет 28–30. Через 15 минут разговора выяснилось: она настаивает на том, чтобы я признал ее жертвой родительской педофилии. По ее словам, есть все основания полагать, что ее покойный отец ее домогался. "Мне нужно это всё переработать, актуализировать, поднять блокированный травматический материал и абсорбировать его", — убеждала меня пациентка. — Тогда я избавлюсь от внутреннего конфликта и смогу выстраивать нормальные отношения с людьми. Сейчас люди меня раздражают, я легко срываюсь на крик, рву отношения. Я боюсь привязаться к какому-то конкретному человеку из-за подавленного страха перед отцом, понимаете? Из-за этого у меня постоянные конфликты… Вы же врач, вы должны понять."

— А если вы будете уверены, что папа вас мацал в детстве — вы что, сразу добреть начнете? — изумился я.

…Моя терапевтическая концепция проста: если вам кажется, что когда-то давно вас покусала собака — рисовать маслом картину нападения, восстанавливая мельчайшие детали — это явно не то, что вам требуется. Ведь вы имеете дело с собой нынешним, а не с собой двадцатилетней давности. Ну так с нынешним собой и работайте.

В противном случае вместо того, чтобы спокойно пробираться к собственным вершинам, вы превратитесь в помесь безумного кладоискателя с палеонтологом, копающего бульдозером собственные глубины в поисках костей. Полем работ станет ваша собственная душа — и излишне объяснять, на что бывают похожи места раскопок. К тому же там, в глубинах, ничего интересного и поддающегося изменению нет, а времени это отнимет кучу.

Перенеся этот случай на целую нацию, мы увидим: в последние 20 лет по Восточной Европе со скоростью калифорнийского пожара распространяется вирус национальной инвалидности. Всякий народ, от самых маленьких и деревенских до самых больших и начитанных, изобретает себе какое-нибудь "не забудем-не простим" и детскую травму. Многомиллионные нации объявляют себя тяжко ранеными при операции жертвами геноцида, "с памятью о котором нам надо жить всегда".

Тут я уже слышу вопль жителей умственно отсталых мегаполисов, наделенных одноразовым восприятием: "Учитель! Вам что, тысячи расстрелянных в 1940-м — это тьфу?!!!" В ответ я интересуюсь: А вам эти тысячи расстрелянных — что? Ну что конкретно вы с ними будете делать? Пиаря жертвы прошлого века, как Музтв Сергея Зверева, вы лишь убеждаете свою страну в том, что она — страна-инвалид. И что к ней нельзя, ну никак нельзя относиться как к здоровой. К ним и не относятся. Приведите пример нации, которую сделал счастливее и достойнее инвалидный самопиар. Прибалты и поляки сейчас моют полы, чистят унитазы и (…) во всех западноевропейских странах. Грузины сидят без света и сопредельных территорий. Ну а пока инвалидные нации проводят часы и годы на кушетке у психоаналитика, жалуясь на свои непростые отношения с Историей — государства, не делающие из себя жертв, управляют миром".