Шоумс захлопнул дверь перед физиономиями сгоравших от любопытства зевак.

— Что вы тут вытворяете с этими людьми? — строгим голосом спросил я.

Смотритель посмотрел на меня так, будто собирался ударить, но взял себя в руки и ответил как мог спокойно:

— Эллен нужно было преподать урок. Благодаря вам она возомнила себя ответственной за судьбу Адама Кайта и дошла до такой наглости, что пытается диктовать мне, как его лечить. А теперь перенесла свои заботы и на других пациентов. Несет всякую околесицу относительно того, что старую дуру Сисси нужно освободить и выпустить под присмотр ее родственников.

Шоумс злобно зыркнул на старуху, которую от этого взгляда словно ветром сдуло.

— Можно подумать, что родственникам она нужна. Как же, держи карман шире! Она нужна им не больше, чем Эллен — своей родне.

Шоумс повысил голос.

— Вы все еще не поняли, что это за место, мастер Шардлейк? Это помойка, в которую зажиточные люди выбрасывают своих свихнувшихся родственников. Иногда объявляются филантропы, иногда больные выздоравливают или прикидываются выздоровевшими, чтобы выбраться на волю. Но Бедлам все равно остается мусорной ямой, предназначение которой — приносить золото директору Метвису. Бедлам буквально рождает золото, как любая выгребная яма рождает полчища крыс.

— Эллен служит в вашей больнице, даже если когда-то она являлась ее пациенткой. Так какого же дьявола вы с ней так поступаете?

Шоумс расхохотался мне в лицо.

— Это она вам сказала, что когда-то была пациенткой? Она и сейчас пациентка! И всегда ею будет! Я позволил ей выполнять кое-какие обязанности смотрителя, поскольку у нее получается находить общий язык с пациентами, хотя она и проявляет по отношению к ним излишнюю мягкость.

Он посмотрел на женщину.

— Но иногда она начинает задаваться, и тогда мне приходится напоминать ей, кто она такая, вышвыривая ее за дверь.

Шоумс перевел взгляд на Эллен, которая все так же стояла, прижавшись к стене. Она тяжело дышала и старалась не смотреть на закрытую дверь.

— Вот именно в этом и заключается ее безумие, — с жестокой откровенностью продолжал говорить Шоумс. — Она не может выходить на улицу, твердит, что окружающий мир крутится и шатается и хочет проглотить ее. Эллен такая с тех пор, когда банда молодых людей напала на нее в Суссексе, откуда она родом, и до срока сделала ее женщиной. Ну что, разве не так было дело, Эллен?

Эллен заставила себя отлепиться от стены и молитвенно сжала руки на груди.

— Да, мастер Шоумс, — тихо проговорила она и перевела взгляд на меня.

Ее удлиненное лицо залила краска стыда.

— Теперь, мастер Шардлейк, вы знаете обо мне все.

Один бог знает, какую жалость я испытал по отношению к этой несчастной женщине, но какое-то внутреннее чувство подсказало мне: если я покажу это, ей будет только хуже.

— Не важно, Эллен, — проговорил я. — Послушайте, бедный Адам в отчаянии. Не могли бы вы пойти вместе со мной, чтобы помочь ему? Вам лучше других удается общаться с ним. Если, конечно, вы в состоянии…

Она с благодарностью посмотрела на меня и тихо ответила:

— Да, конечно.

Эллен шатко пошла по коридору, нащупывая на поясе связку ключей. Я повернулся к Шоумсу.

— Надеюсь, Адам не слишком встревожился из-за этого инцидента. В противном случае я буду вынужден поставить в известность суд.

Шоумс окатил меня злобным взглядом. Посмотрев на Гибонса, стоявшего за его спиной, я увидел в глазах верзилы что-то сродни восхищению.

Я подошел к Эллен, стоявшей у закрытой палаты Адама.

— Эллен! — кричал он изнутри. — Что они с тобой сделали?

— Со мной все в порядке, — откликнулась женщина. — Я здесь.

— А доктор Малтон разве не приехал? — спросил я.

— Нет, сэр. Мы его ждем, но он до сих пор так и не появился.

Голос и поведение Эллен были уже почти нормальны, хотя в ней еще чувствовалась неуверенность, словно она приходила в себя после дурного сна.

Женщина открыла дверь. Прямо за порогом стоял Адам. Он подошел к двери настолько близко, насколько позволяла ему цепь, которой он был прикован за лодыжку. Его лицо было красным от напряжения, но при виде Эллен на нем появилось облегчение. Она вошла в палату.

— Как ты? — спросил он. — Я слышал, как ты кричала.

— Все хорошо, Адам, не волнуйся, — сказал я и, увидев, что в палате появилась табуретка, добавил: — Садись-ка сюда.

Мальчик нерешительно сел.

— Это доктор Малтон придумал принести сюда табуретку. Пусть, дескать, парень лучше сидит, чем валяется на полу во время своих молитв.

Только сейчас до меня дошло: а ведь Адам впервые проявил заботу о ком-то другом! И тут же он повернул ко мне свое блеклое лицо и произнес нечто, чего я не смог понять:

— Мое беспокойство об Эллен было богоугодным. Подтвердите это, сэр, если вас спросят. Я больше не грешил — даже в помыслах! Я не такой, как женщина этого богомерзкого викария.

Тут Адам безобразно раззявил рот и упал бы на колени, если бы Эллен его не подхватила.

— Ну же, Адам! — проговорила она.

Мальчик закрыл лицо руками и заплакал.

И тут кусочки головоломки в моем мозгу встали по местам. Его викарий, отец Мифон, дружил с преподобным Ярингтоном. По словам Тимоти, парень, навещавший Абигайль, был высоким и темноволосым. Точь-в-точь как Адам. Сейчас, правда, он напоминал ходячий скелет, но, по словам его матери, до того, как парень впал в состояние этой сумасшедшей одержимости, он был хорош собой.

Я шагнул вперед.

— Адам, имя Абигайль тебе что-нибудь говорит?

Мальчик вырвался из объятий Эллен, упал на пол и отполз к стене, с ужасом глядя на меня.

— Мой грех открыт! — зашептал он. — О Боже, прости меня! Не отвергай!

— Что вы делаете, сэр? — с возмущением спросила Эллен.

— Поворачиваю ключ, который должен быть повернут.

Присев на корточки рядом с мальчиком, я спросил как можно более спокойным голосом:

— Адам, как-то раз ты пришел в дом преподобного Ярингтона с посланием от твоего викария.

Он смотрел на меня глазами, полными ужаса.

— Да.

— Абигайль увидела тебя и зазвала к себе. Ей был нужен молодой. Она научила тебя вещам, о которых ты грезил, но никогда не испытывал. Я прав?

— Откуда вы это знаете? — шепотом спросил Адам. — Господь назначил вас орудием своего возмездия?

Я позволил себе улыбнуться.

— Нет, Адам. Мальчик из конюшни Ярингтона кое-кого видел, и я только что понял: он видел тебя. Вот и все. Абигайль сбежала, и мне необходимо найти ее, чтобы распутать дело.

Я не сказал Адаму, что Ярингтон убит.

— Это мой великий грех, — проговорил Адам. — Я знал: если мои родители и церковь узнают о нем, они отвергнут меня, поскольку тогда я утрачу право быть среди Божьих избранников. Вы не расскажете об этом моим родителям, сэр?

— Нет, не расскажу. Обещаю тебе.

— В ее руках я превращался в податливый воск, — продолжал свой рассказ Адам. — Господи Иисусе, я оказывался совершенно беззащитным. Ее, должно быть, прислал сам дьявол!

— Она была всего лишь бедной девушкой. Беспомощной жертвой в руках этого фарисея Ярингтона.

— Верно, — исступленно закивал Адам, — он был фарисеем! Я знал, что должен рассказать обо всем своим родителям, церкви… Я обратился к Богу, прося у него наставления и совета, но не чувствовал ничего… Ничего! Он что, покинул меня?

— Я не теолог, Адам, но одно для меня очевидно: ты не покинул его. Разве что пытался достучаться до него не самым правильным способом.

Для мальчика это оказалось чересчур. Он закрыл лицо руками и снова принялся всхлипывать. Поглядев на эту скорбную картину пару минут, я повернулся к Эллен.

— Мне пора уходить. Да будет вам известно, сведения, которые сообщил мне Адам, имеют чрезвычайную важность. Когда появится доктор Малтон, я не знаю. Могу ли я оставить Адама с вами?

Губы женщины искривились в горькой улыбке.

— Вы беспокоитесь о том, не безопасно ли будет ему со мной?