— Я понимаю.

— Обо всем происходящем вы будете немедленно информировать меня. Будете приходить только сюда и иметь дело только с моим секретарем, Ральфом Морисом. Больше я никому не верю.

— Да, милорд.

Кранмер встал. Мы с Харснетом последовали его примеру и низко поклонились.

— Грегори, Мэтью, — сказал Кранмер, — я буду молиться нашему Спасителю о том, чтобы ваши труды увенчались успехом.

— Аминь, милорд, — с чувством откликнулся Харснет.

— Вы, вероятно, вынесли дело Адама Кайта на рассмотрение суда прошений? — неожиданно для меня спросил Кранмер.

— Да, милорд. Я подал прошение о том, чтобы ему обеспечили должный медицинский уход, а его родителям не выставлялись счета. Кроме того, я добился медицинского освидетельствования на предмет определения его психического здоровья.

— Я позабочусь о том, чтобы Тайный совет не чинил вам препятствий. Что касается счетов за содержание парня в Бедламе, то вчера этот вопрос поднимался, и при упоминании вашего имени сэр Ричард Рич пришел в крайнее возбуждение. Кто будет производить освидетельствование? Доктор Малтон?

— Да, милорд.

Кранмер кивнул, подумал и опять воззрился на меня своим всепроникающим взглядом.

— Ни лорд Хартфорд, ни я не хотим, чтобы мальчика выпустили. По крайней мере, до тех пор, пока его не вылечат, чтобы он больше не доводил окружающих до исступления своими сумасшедшими выходками. Пока его следует держать в безопасном месте.

— В годину испытаний христиане должны быть мудры, как змеи, и просты, как голуби, — проговорил Хартфорд.

У него было очень грустное лицо.

— Я понимаю, милорд.

Кранмер улыбнулся.

— Вот и хорошо. Позаботьтесь о том, чтобы этот ваш старый экс-монах не превратил его в паписта.

Значит, ему известно о прошлом Гая, подумалось мне. Он наверняка навел справки.

Лорд Хартфорд бросил на меня любопытный взгляд, прошел мимо, поклонившись на прощанье, и удалился, оставив меня наедине с Харснетом. Мы вышли одновременно. Как мне показалось, Харснет чувствовал себя со мной немного не в своей тарелке. После некоторых раздумий он все же сказал:

— Я приношу извинения за то, как мне пришлось вести слушания. Надеюсь, теперь вы понимаете, что так было нужно.

— Я понимаю, почему вы сделали это, сэр, — нейтральным тоном ответил я и, искоса взглянув на него, невольно подумал: каково будет работать с этим человеком?

Когда десять лет назад король порвал со Святым престолом, чтобы жениться на Анне Болейн, он позволил Томасу Кромвелю допустить в королевское окружение людей, которые были даже большими реформаторами, чем он сам, даже лютеран. После падения Кромвеля король постоянно шел на попятную, двигаясь к прежней религиозной практике, и реформаторы в большинстве своем вели себя подобно флюгеру, по крайней мере публично. Но некоторые радикалы все же остались на своих постах благодаря недюжинным способностям и хитрости.

— Я боюсь за леди Кэтрин Парр, — признался Харснет. — Я встречался с ней. Она хорошая, милая женщина. Надеюсь, убийца подобрался к доктору не через кого-нибудь из ее близких.

— Он и к Роджеру не так подобрался.

— Нет, но в чем тогда связь между двумя этими случаями? — Он серьезно посмотрел на меня. — Мы должны выявить ее, адвокат Шардлейк. Я согласен, вам стоит поговорить с человеком, обнаружившим тело доктора Гарнея. Я устрою эту встречу и пришлю вам весточку. А вы тем временем приготовьте список всех, с кем был знаком мастер Эллиард: клиентов, друзей, возможных врагов.

— Да, я поговорю с его клерком. — Я тяжело вздохнул. — И с его вдовой. А что с телом? Можно ли забрать его для похорон?

— Разумеется.

Харснет снова почувствовал себя неловко.

— Благодарю вас.

Где-то один раз пробили часы. На сегодня в Линкольнс-Инн у меня была назначена встреча с Кайтами, и еще я должен был зайти к Дороти.

Мы вышли во двор дворца Ламбет, и на нас повеяло запахом мокрой травы, забытым за долгие месяцы, в течение которых на земле лежал снег.

Я повернулся к Харснету.

— Я не понимаю, для чего вы привлекли к этому сэра Томаса Сеймура. Он выглядит…

— Ненадежным? Безмозглым хамом? — Коронер холодно усмехнулся. — Он сочетает в себе не только все эти качества, но и многие другие, куда более непривлекательные. Это человек невиданного самомнения и зазнайства, рожденный, чтобы повсюду приносить вред. Он сидит на шее у брата. Но без него нам не обойтись.

— Почему?

— Томас Сеймур хотел жениться на Кэтрин Парр, а она была влюблена в него. Почему? Это только богу известно. Видимо, иногда ум за разум заходит даже у самых здравомыслящих женщин. Из-за короля ему пришлось уйти в тень, но теперь он заставил брата привлечь его к этому делу. По его собственным словам, ради ее безопасности. Если у лорда Хартфорда и есть слабость, то это привязанность к брату. Но Томас — хуже любого паписта.

— Чем?

На лице Харснета появилась гримаса отвращения.

— Он атеист. Человек, отрицающий Бога.

Харснет оставил меня у реки. Отыскав свободную лодку, я вернулся к причалу Темпл, а оттуда — в Линкольнс-Инн. Необузданная злость, которую я испытывал после окончания слушаний, сменилась рассудительным страхом. Стоило мне вспомнить о могущественных людях, с которыми я только что сидел за одним столом, мои внутренности начинали скручиваться в тугой болезненный узел. Но, по крайней мере, успокаивал себя я, на сей раз нет никакой неопределенности. Мы все на одной стороне и едины в желании поймать убийцу.

Для меня было облегчением увидеть, что Барак находится в конторе и работает за своим столом, рядом с молодым Скелли. Я мотнул Бараку головой, делая знак пройти в мой кабинет. Скелли посмотрел на нас сквозь толстые стекла очков, которые он носил по причине слабого зрения. Выражение его лица было грустным. Вероятно, он чувствовал себя лишним, исключенным из каких-то важных событий, происходящих вокруг Линкольнс-Инн. Ну и ладно, так было безопаснее для всех, в том числе и для него.

Я пересказал Бараку все, о чем мне стало известно во дворце Ламбет, полагая, что он обрадуется перспективе новых волнующих приключений, но он выслушал меня молча и долго сидел, задумавшись.

— Этот Томас Сеймур, — сказал он наконец, — очень опасный тип. Лорд Кромвель не доверял ему и всячески препятствовал его возвышению, хотя при этом весьма уважал его брата.

— Его романтическая увлеченность Кэтрин Парр усложняет дело.

— Он известен как бабник, который к тому же не делает тайны из своих похождений. А болтун в данном случае опаснее любого врага, особенно если Кранмер хочет сохранить все в тайне от короля.

— Это понятно, но я вынужден помогать им, я дал обещание Дороти. — Я посмотрел на Барака. — А вот ты вовсе не обязан влезать во все это, если у тебя нет желания. Тебе нет резона подставлять голову под топор.

— Это верно, — ответил он, — и все же я вам помогу.

Однако было видно, что Бараку тоже не по себе.

— Я не могу понять сути произошедшего. Одно убийство, совершенное столь необычным способом, — это дико само по себе, но два?

— А может, убийца — сумасшедший? Может, он возненавидел Роджера и того доктора, решив, что они каким-то образом навредили ему?

— Сумасшедший не смог бы столь тщательно спланировать и выполнить эти преступления.

— Это точно. Убийца очень ловко обманул Роджера своими письмами. Возможно, что-то подобное он проделал и с доктором. Заманил их в безлюдное место, накачал каким-то образом наркотиком, а потом отнес к приливной луже и фонтану и перерезал глотки.

Я с растерянным видом пожал плечами.

— Помните ту ночь, когда вы спугнули какого-то неизвестного, который шастал рядом с жильем Эллиардов? Не исключено, что он осматривался на Гейт-хаус-корт, готовился к осуществлению своего плана.

— Это означало бы, что территория Линкольнс-Инн ему не знакома. Но зато он неплохо разбирается в тонкостях юридического дела, если сумел изготовить фальшивые письма к Роджеру, и достаточно — в медицине, чтобы рассчитать нужную дозу двейла.