— Я только что проведывал Билкнэпа, — сказал Гай. — Ему лучше, вот только он замучил слуг миссис Эллиард жалобами на то, что они недостаточно часто опорожняют его ночной горшок. Я взял этого несносного человека в качестве своего пациента только потому, что ты попросил меня об этом. И по этой же причине я ввязался в эту вашу сумасшедшую гонку за убийцей. И вот чем ты платишь! А ведь я так верил тебе, Мэтью!

— Мне не показалось, что ты способен трезво оценивать Пирса. А дело было срочным. К тому же он действительно оказался вором.

— А теперь он пропал!

— Мне очень жаль. Что еще я могу сказать!

— Ничего!

Гай сидел, свесив голову на грудь и комкая в руках мокрую тряпку. В комнате повисла звенящая тишина. Это продолжалось с минуту, но мне показалось, что прошла целая вечность. Наконец я проговорил:

— Случилось новое убийство.

Я рассказал про Локли и про записку с адресом Годдарда.

Гай поднял на меня глаза.

— От меня что-нибудь нужно?

— Нет.

— В таком случае желаю вам удачи в Хартфордшире.

Гай посмотрел на меня ледяным, почти ненавидящим взглядом.

— Если Пирс попадется, я не позволю, чтоб его привлекли к ответственности. Я не допущу, чтобы восемнадцатилетнего парня повесили за кражу каких-то грошей, как то предписано законом.

Он схватил со стола кожаный кошель, который я вытащил из-под матраца Пирса, и сунул его в карман.

— Вот! Никаких улик! Я хочу, чтобы ты ушел, Мэтью. Надеюсь, ты найдешь Годдарда.

Глядя на Гая, я понял, что больше он в этом деле не участвует.

— Гай…

Он воздел руку.

— Нет, не надо! Уходи, пожалуйста! У меня назначен визит. Я должен навестить Адама Кайта в Бедламе.

Я перехватил тревожный взгляд, брошенный Гаем на Барака, и понял: он беспокоится, не рассказал ли я своему помощнику о его неурядицах с подмастерьем.

— Мне не хотелось… — начал я.

— Уходи, Мэтью. Пожалуйста.

Холод и злость, которыми был наполнен его голос, пронизали меня насквозь.

Мы с Бараком вышли из лавки, а когда отвязывали лошадей, Барак спросил:

— И о чем же вы мне не рассказали?

— Да так, это касается только Гая.

Дальше мы ехали в молчании. Я едва не стонал от мучительной боли, которую доставляла мне мысль о том, что я, возможно, разрушил нашу многолетнюю дружбу.

Людей на улицах было видимо-невидимо. На мостовые вышли, казалось, все лондонские констебли, которые несли дежурство совместно с людьми епископа Боннера. Прохожие поглядывали на них либо с испугом, либо с враждебностью. Я невольно подумал о тех, кто уже был арестован, и об опасности, грозившей Кранмеру. Я размышлял о том, чем в эти дни занимаются затаившиеся праведники. Может, дожидаются, когда уляжется буря, надеясь на наступление новых времен? Безусловно, в результате последней волны гонений они окончательно сочтут себя мучениками. Мне подумалось, что Харснет, являясь королевским чиновником и при этом радикалистом, и сам находится в постоянной опасности. Достаточно ли ему будет заступничества со стороны Кранмера и лорда Хартфорда, чтобы защитить себя от преследований?

Я валился с ног от усталости, поэтому, вернувшись домой, сразу поднялся к себе, проспал несколько часов кряду, а потом поужинал в одиночестве. Барак и Тамазин оставались в своей комнате. К этому времени люди Сеймура уже должны были находиться в Хартфордшире. Спать я лег рано, но утром никаких новостей не было. Завтракали мы вдвоем с Бараком.

— Что же происходит? — воскликнул я.

— Может, люди Сеймура решили сами разобраться с Годдардом? — предположил Барак.

Я отрицательно мотнул головой.

— Они не стали бы этого делать, не сообщив прежде нам. А где Тамазин? Она снова не захотела завтракать?

— Тамазин еще не встала. — Барак серьезно посмотрел на меня. — Она каким-то образом догадалась о том, что произошло новое убийство, хотя я ей ничего не рассказывал. Она в последнее время вообще часто стала хандрить. Вот и сейчас просто лежит в постели и выглядит такой… грустной.

— Как ты считаешь, почему у вас испортились отношения?

— Не знаю, — ответил Барак и, как обычно в таких случаях, поспешил сменить тему: — Так вы не станете доносить властям на Пирса?

— Нет.

— Что у них за отношения со старым мавром? — Барак смотрел на меня, не скрывая любопытства.

— Я думаю, желание Гая заботиться о ком-то и передавать свои знания настолько овладело им, что затмило собой все остальное, в том числе и здравый смысл. Но в конечном итоге это уже не имеет значения, ведь теперь он избавлен от этого парня. Надеюсь, Пирс сбежал окончательно и находится далеко от Лондона.

— Если у него есть хоть капля мозгов, он поступил бы именно так. Должен же он понимать, что, если его обвинят в воровстве, не миновать ему пенькового галстука.

Я резко встал из-за стола.

— Я еду в Бедлам. Гай сказал, что он заглянет туда сегодня, чтобы проведать Адама. Попробую снова поговорить с ним, воззвать к его рассудку.

Барак с сомнением покачал головой.

— Вчера он здорово разозлился.

Мне хотелось ответить колкостью, предложив Бараку уделить побольше внимания собственной жене, которая тоже здорово злится, но я прикусил язык и лишь пробурчал:

— Я не могу оставить все как есть.

— Мне поехать с вами?

— Нет, я один.

Барак посмотрел на меня с тревогой. Мне были понятны его опасения. Он думал, что события последних дней могут стать для меня слишком тяжелым испытанием. Да и у него самого вид был измученный. Я положил руку ему на плечо.

— Не волнуйся, у меня все будет в порядке. И извести меня, если появятся какие-нибудь новости из Хартфордшира.

До Бишопсгейта я добрался без происшествий, но когда въезжал во двор Бедлама, услышал странные звуки. Мне показалось, что это заходится в рыданиях насмерть испуганная женщина. На несколько ужасных секунд меня сковал безотчетный страх. Я подумал: а может, убийца снова перехитрил нас и седьмое убийство совершается здесь и сейчас? А потом я увидел женщину, которая и издавала эти ужасающие звуки. Она кричала и колотила в двери больницы, требуя, чтобы ее пустили внутрь. Вокруг уже начали собираться любопытные. Некоторые смеялись и показывали пальцем на несчастную, сочтя ее буйнопомешанной. Меня удивляло, почему никто не открывал дверь. Подъехав поближе, я увидел, что женщина — не кто иная, как смотрительница Эллен.

Спешившись, я торопливо привязал Бытие к коновязи.

Эллен не обращала внимания на зевак. Она билась в дверь всем телом и страшно кричала. Весь ее облик дышал ужасом.

— Впустите меня, мастер Шоумс! Пожалуйста, ну пожалуйста!

Я протолкался через толпу, положил руку на плечо женщины и негромко позвал:

— Эллен!

Женщина не обернулась, а только вся сжалась и перестала кричать.

— Кто это? — прошептала она.

— Это я, мастер Шардлейк. Что тут произошло?

— Во имя всего святого, мастер Шардлейк, велите ему впустить меня внутрь!

Произнеся это, Эллен, продолжая всхлипывать, сползла по двери, словно ей отказали ноги. Я забарабанил в дверь и закричал:

— Шоумс! Открывайте! Что тут у вас творится?

Я услышал, как за дверью кто-то перешептывается. Откуда-то из глубины здания донеслись крики, и мне показалось, что среди них я услышал голос Адама.

Повернулся ключ, дверь открылась, и передо мной предстал Шоумс. Позади него хмурился здоровенный Гибонс. Лицо Шоумса было злым. Как только дверь открылась достаточно широко, Эллен скользнула внутрь и, тяжело дыша, прижалась к стене вестибюля. Из открытой двери гостиной выглядывали головы других пациентов. Старушка Сисси сделала несколько неуверенных шагов вперед, протянула дрожащую руку и пролепетала:

— О Эллен! Бедняжка Эллен!

Я обратил внимание на то, что двери других палат закрыты. Из-за одной из них доносились вопли сумасшедшего, считавшего себя королем. «Его величество» громко призывал своих «подданных» к порядку. Другой больной, свихнувшийся ученый, судя по звукам, несшимся из его узилища, разбегался и изо всех сил гулко бился телом в дверь. А еще я услышал голос Адама. Он громко призывал Господа «спасти и сохранить бедную Эллен».