— К леди Кэтрин пожаловали гости, — заметил я. — Возможно, это сам архиепископ.

— Если и так, то его направляет Господь, — ответил Харснет. — Истинная вера нуждается в помощи этой женщины.

Он спустился по ступенькам и отвязал свою лошадь. Я было двинулся за ним, но Барак удержал меня, ухватив за руку.

— Что дальше? — спросил он. — Что произойдет, когда изольется шестая чаша?

На его вопрос ответил Гай:

— В Книге Откровения говорится о том, что пересохнут великие воды. Евфрат.

— Какую же подлость придумает этот гад, чтобы она символизировала такое? Осушит Темзу?

— Он что-нибудь придумает, — мрачно ответил я. — Но в любом случае еще один невинный человек умрет страшной смертью. А вот какой именно, это только Богу известно.

До Смитфилда Гай ехал с нами, а потом мы остановили лошадей, чтобы попрощаться.

— Так как, Мэтью, увидимся завтра в Бедламе? — спросил он. — Я буду там в девять утра.

Я согласился приехать. Гай тронул лошадь и свернул налево. Некоторое время я смотрел ему вслед, наблюдая, как удаляется его одинокая фигура. Чем дальше он отъезжал, тем заметнее становилась его сутулость.

— А теперь, Мэтью, рассказывайте, — мягко потребовал Харснет. — До чего вы там додумались? И что это за деревянные коробочки везет Барак?

Я повторил свои предположения относительно того, что и Локли, и настоятель, и, возможно, Кантрелл что-то скрывают.

— Может, сначала попробовать надавить на Кантрелла? — предложил Барак. — Пусть подтвердит это.

— С Кантреллом мы успеем побеседовать, а сейчас я хочу взять за шиворот настоятеля, — проговорил Харснет тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

— А ты можешь отправляться домой, — сказал я Бараку. — Побудь с Тамазин.

— Ну уж нет! — решительно мотнул головой мой незаменимый помощник. — Я поеду с вами. Хочу посмотреть, чем все это кончится.

Я видел, что, как и мы с Харснетом, Барак был потрясен тем, как поступили с несчастной миссис Бьюнс.

— Как жаль, что мы не смогли спасти ее! — сказал он.

Мы ехали по направлению к Вестминстеру. По случаю субботы парламент и суды были закрыты, а улицы — малолюдны. Торговцы и лавочники провожали нас взглядами, двое или трое — окликнули, но мы не обратили на них внимания.

Оказавшись в убежище, мы проехали мимо большой телеги, груженной досками. Запах свежеструганой древесины казался сладким среди дурных городских ароматов. Двери собора были закрыты, но изнутри доносились мужские голоса, распевавшие церковный гимн. Без сомнения, соборный хор оттачивал свое вокальное искусство, готовясь к мессе.

— Где же настоятель? — спросил я.

— Поедем прямо к нему домой! — принял решение Харснет.

Миновав ворота, мы въехали на монастырское подворье и вскоре снова оказались у красивого деревянного дома, стоявшего посреди хаоса разрушения и нового строительства.

Расспросив слугу, мы выяснили, что настоятель Бенсон сегодня будет весь день занят в соборе, но у нас на этот счет были другие планы. Харснет написал настоятелю записку, в которой просил немедленно явиться домой, поскольку речь якобы идет о его, настоятеля, безопасности.

— Теперь он наверняка прибежит, — удовлетворенно сказал Харснет.

Слуга взял записку и поторопился к хозяину, а мы остались ждать в просторной прихожей.

Вскоре на садовой дорожке послышались торопливые шаги. Вошел настоятель. Он хватал воздух ртом. Должно быть, получив записку, возвращался домой чуть ли не бегом. Взгляд его был злым и колючим.

— Ну, — спросил он, — что случилось, во имя всего святого? Почему вы написали, что мне грозит опасность?

— Мы можем поговорить в вашем кабинете? — осведомился Харснет.

— Ладно, — вздохнул настоятель и повел нас по коридору.

Пройдя несколько шагов, он остановился и посмотрел на Барака, который нес деревянные коробочки Локли.

— Вы хотите, чтобы при разговоре со мной присутствовал ваш слуга? — высокомерно спросил меня Бенсон.

— На сей раз Барак пойдет с нами, — отрезал Харснет, посмотрев на настоятеля тяжелым взглядом. — Он должен кое-что показать вам.

Настоятель поглядел на коробочки в руках Барака, пожал плечами и пошел дальше.

Когда мы оказались в кабинете, Харснет рассказал настоятелю про убийство Этель Бьюнс, исчезновение Локли и нападение на Кантрелла.

— Как вы сами можете видеть, господин настоятель, — резюмировал он, — убийца сфокусировал свое внимание на тех людях, которые так или иначе были связаны с монастырскими больницами.

— Но каким образом это может представлять угрозу для меня?

Настоятель снова взглянул на коробочки, лежавшие на коленях у Барака, и вдруг сделал резкий выдох. Я понял: он догадался, что находится внутри.

— Вы обладали безграничной властью над монастырской больницей и лечебницей для мирян, и по этой причине между вами и теми тремя — Годдардом, Локли и Кантреллом — существовала некая связь, невидимая другим. Я думаю, именно это вы и скрывали.

Барак открыл коробочки и продемонстрировал вставные челюсти. По тому, как округлились глаза настоятеля и как он откинулся в своем кресле, я понял, что мои догадки оказались верны.

— Позвольте мне изложить свою версию того, что здесь происходило, — размеренно начал я. — Годдард применял двейл, сильный и опасный наркотик, который он давал пациентам, чтобы усыпить их перед хирургической операцией. Тем временем у богачей в моду вошли искусственные челюсти, изготовленные из дерева. Зубы обычно брали у здоровых молодых людей, причем предпочтительно все сразу, полным, так сказать, комплектом. Совсем недавно один зубодер предложил жене мастера Барака, чтобы она продала ему свои зубы, причем был готов хорошо заплатить.

— Для чего вы рассказываете мне все это? — злобно спросил настоятель, не отрывая глаз от коробочек.

— Не знаю, часто ли вы бываете в заброшенных частях монастыря, но лично я дважды встречал там нищего, который бродит по окрестностям и пристает ко всем с расспросами, не видали ли они его зубов. У него во рту действительно не осталось ни одного зуба. Этот бедняга, конечно, сумасшедший, но почему он лишился разума? Ведь что-то свело его с ума? Может быть, то, что, когда он находился под действием двейла, кто-то вырвал у него все зубы? И может быть, сейчас они находятся в одной из вот этих коробочек, которые мы нашли в сундуке Локли? Одна из причин, по которой зубодерам трудно уговорить людей расстаться с зубами, — это боль. Ведь рвать зубы очень больно. Но бедным людям, которые приходили сюда со своими болезнями, можно было дать приличную дозу двейла и таким образом сделать эту процедуру безболезненной.

В кабинете повисла тишина. За окном снова застучал молоток, и настоятель вздрогнул от неожиданности. Сделав глубокий вдох, он произнес:

— Если Годдард, Локли и Кантрелл и занимались какими-то неблаговидными делами, то я об этом ничего не знал. И вообще, какое отношение это имеет к вашему расследованию?

— Нам необходимо знать все, настоятель. А то, как вы смотрели на эти коробочки, доказывает, что для вас все сказанное не является новостью.

К первому молотку присоединился второй. Настоятель закрыл глаза.

— Этот шум, — тихо проговорил он. — Этот непрекращающийся шум. Разве можно спокойно думать, когда так шумят?

Он снова открыл глаза и еще раз глубоко вздохнул.

— Вы правы, адвокат Шардлейк. Четыре года назад, в тысяча пятьсот тридцать девятом году, я узнал, что Годдард кладет в больницу пациентов для того, чтобы продавать их зубы. Вставные челюсти тогда только входили в моду, и он вступил в сговор с местным брадобреем-хирургом. Тот жил в Вестминстере, в гостинице «Красный куст», и звали его Снит. Как я слышал, он покупал и зубы, и многое другое.

Настоятель перевел дух и продолжал, тщательно выбирая слова:

— Локли орудовал заодно с Годдардом. К тому времени уже ни для кого не являлось тайной, что монастырям скоро придет конец, поэтому многие монахи, как могли, пытались заранее обеспечить свое будущее. По такому же пути пошел и Годдард, хотя при его знаниях он мог сохранить свое положение даже в случае закрытия монастыря. Локли, я полагаю, тратил все, что получал, на выпивку.