— Да, он действительно сделал мне очки, но лишь потому, что я был ему полезен.

В голосе Кантрелла я уловил горькие нотки, но выражения его лица понять не мог. С толку сбивали две расплывчатые голубые лужицы за толстыми линзами очков.

— Ему не хотелось взваливать на себя обузу и заново учить кого-то другого, если я не смогу работать, — продолжал молодой человек. — Тем более что аббатство со дня на день должны были прикрыть.

— Как долго вы были монахом?

— Я принял послушничество еще до того, как мне исполнилось шестнадцать. В обитель меня привел отец, поскольку он плотничал для монастыря. А чтобы я работал у него, он не хотел. Говорил, что я неумеха криворукий.

Голос Кантрелла звучал монотонным речитативом.

— Это, конечно, из-за моих глаз.

— Как случилось, что вы стали работать в монастырской больнице?

Он пожал плечами.

— Годдарду был нужен ученик, а я был единственным молодым монахом. Я не возражал. Решил, что это интереснее, чем переписывать старые тексты, а именно этим я тогда занимался. После закрытия монастыря все эти рукописи, естественно, сожгли.

Он горько усмехнулся.

— Вы скучаете по той жизни?

Кантрелл уже в который раз пожал плечами.

— Она мне нравилась. Ведь я верил всему, что они говорили о нашем служении Богу. А теперь те же люди твердят, что все это было неправдой. Служить заупокойные по мертвым, говорят они, так же бесполезно, как кидать солому против ветра.

Он помолчал.

— Мир перевернулся с ног на голову. Вам так не кажется, сэр?

— Расскажите мне про доктора Годдарда, — попросил я. — Вы сказали, что он убил двух пациентов. Каким образом?

— А у меня из-за этого не будет неприятностей? — насторожился Кантрелл.

— Будут, если вы не ответите, — с грозным видом пообещал Барак.

Собравшись с мыслями, Кантрелл принялся рассказывать:

— Доктор Годдард был очень нетерпелив. Иногда он выписывал лекарства в таких лошадиных дозах, что я боялся, как бы пациент не помер. Был у нас один старый монах. Так вот, как-то раз он свалился с лестницы и здорово разбил руку. Так разбил, что ее нужно было отрезать. Доктор Годдард обычно делал операции сам, поскольку приглашать брадобрея-хирурга со стороны было слишком накладно. Перед тем как резать, Годдард дал монаху снотворного снадобья. Во время операции монах спал, и все вроде было нормально, да вот только потом он так и не проснулся. Годдард сказал, что, наверное, переусердствовал с дозой. А еще сказал, что, может, оно и к лучшему, поскольку больше никогда не придется выслушивать его скрипучее нытье.

— Это снадобье называлось двейл?

— Да, сэр, — ответил Кантрелл, удивленный тем, что мне известны такие вещи.

— Если вы видели, как доктор отправляет на тот свет пациентов, то почему никому ничего не сказали?

Кантрелл неловко поерзал на стуле.

— У меня не было уверенности, сэр, ведь я же не врач. Тем более что, если бы я кому-то пожаловался, Годдард наверняка бы отговорился, а у меня были бы неприятности. Вы не представляете, какой это человек! Иногда он глядел на меня так, как человек глядит на жука, ползущего по столу. Бывали случаи, когда я работал молча, поскольку Годдард не любил разговаривать с теми, кто ниже его по рангу, а он вдруг как набросится на меня, причем из-за какого-то пустяка, из-за сущей мелочи.

Кантрелл грустно усмехнулся.

— Я думаю, он делал это лишь для того, чтобы напугать меня.

Бывший монах умолк, а затем поднял на меня глаза и спросил:

— Так что же он натворил, сэр?

— Боюсь, этого я сказать не могу. Как ваше зрение? По-прежнему слабое?

— Я даже в очках едва вижу. Говорят, теперь и король носит очки. Готов биться об заклад, что он видит лучше моего.

Кантрелл еще сильнее ссутулился.

— Когда монастырь закрыли, я вернулся к отцу и стал помогать ему в работе, но от меня было мало проку, а после того, как он умер, я и вовсе забросил это занятие.

Он взглянул на дверь во внутренние помещения.

— Там располагалась его мастерская. Не хотите взглянуть?

Мы с Бараком переглянулись, и он пожал плечами. Я встал.

— Спасибо, как-нибудь в другой раз. Благодарю вас за помощь. Если вы вспомните что-нибудь важное, все, что угодно, меня можно найти в Линкольнс-Инн.

Поколебавшись, я добавил:

— Очень жаль, что у вас такие проблемы со зрением. Вы показывались врачу?

— С этим никто ничего не может поделать, — бесцветным голосом ответил он. — Со временем я ослепну.

— У меня есть один знакомый…

— Я не верю врачам, сэр. — Его рот скривился в саркастической ухмылке. — После работы под началом доктора Годдарда… В общем, сами понимаете.

Когда мы вышли, Барак сказал:

— Вы готовы отправить к старому мавру даже воробья, который свалится с дерева.

Я рассмеялся. И почти сразу же Барак прикоснулся к моей руке.

— Посмотрите вон туда. Видите: та старая женщина машет нам.

На противоположной стороне улицы пожилая женщина вполне респектабельного вида, в белом чепце, держа в одной руке корзину с тушками двух кроликов, призывно махала нам. Мы подошли, и она ощупала нас цепким взглядом.

— Вы были у Чарли Кантрелла? — осведомилась женщина.

— А вам-то что? — не очень любезно спросил Барак.

— У него какие-то неприятности?

— Нет, он ответил на наши вопросы и таким образом помог в одном юридическом деле, вот и все.

— Бедный мальчик. Думаю, он перебивается с хлеба на воду. Его отец умер в прошлом году, и Чарли унаследовал его дом и мастерскую. Я была дружна с его батюшкой. Но Чарли с его зрением не может плотничать, поэтому вынужден обходиться одной только монашеской пенсией.

Она перевела взгляд с Барака на меня и обратно, ожидая услышать какие-нибудь новости, о которых потом можно было бы всласть посплетничать.

— Вы живете поблизости, добрая женщина? — спросил я.

— Через пять домов отсюда. Я предлагала Чарли помощь в уборке. У него в доме ужасная грязища, а чтобы нанять кого-то, нет денег, но он отказался. По-моему, он просто постыдился пускать меня внутрь.

— Действительно, бедный мальчик.

Я смотрел на кумушку ничего не выражающим взглядом, и, поняв, что ей из нас ничего больше не вытянуть, женщина развернулась и вразвалку пошла восвояси. Мертвые головы кроликов, свисавшие из корзины, болтались из стороны в сторону.

— Настырная старая сплетница, — процедил Барак.

— Похоже, молодой Кантрелл не входит в число тех, кто зажил припеваючи в результате закрытия монастырей.

— Бедный дурачок. Вряд ли нам удалось бы выжать из него больше, чем он сказал, даже если бы он лучше видел.

— Да, но ясно одно: Годдарда он ненавидит всей душой.

— Нам осталось только найти этого самого Годдарда.

Я вздохнул.

— Поглядим, что нам расскажет его второй помощник.

Путь к Смитфилдскому рынку лежал через сельскую местность, которая возвращалась к жизни после долгой зимы. Скот, несколько месяцев простоявший в тесных загонах, уже пасся на лугах, мужчины пахали, а женщины медленно шли между парами мохноногих лошадей и бросали в землю пригоршни зерна из мешков, висевших у каждой на поясе. Я думал о том, что может представлять собой Локли. Не часто встретишь бывшего монаха, живущего в таверне и, возможно, управляющего ею. Но после того как тысячи монахов были выброшены на улицу, случалось и не такое.

Наконец мы добрались до широкой площади Смитфилда. День был не рыночный, поэтому временные загоны для скота были разобраны и в виде досок сложены вдоль стен. С одной стороны возвышалась огромная церковь Святого Варфоломея, где три года назад Барак спас мне жизнь во время нашего первого совместного задания. Я обратил внимание на то, что все монастырские здания, возвышавшиеся раньше в окружении высоких стен, снесены. Рядом располагалась пустующая ныне больница, напомнившая мне о мечте, которую лелеял Роджер. До его похорон оставалось всего несколько часов.