— Не прихватил сегодня с собой своего телохранителя, горбун? — издевательски осведомился он. — Что ж, тогда я и с тобой разберусь, причем с большим удовольствием.

— Нет! Если ты причинишь вред Гаю, клянусь Богом, ты не выйдешь из этого дома живым. Гай говорит правду, тебе ничего не грозит. Он забрал деньги, которые ты украл у него, так что против тебя нет никаких улик. Уходи, убирайся отсюда и никогда больше здесь не показывайся. Поверь, это лучшее предложение, на которое ты можешь рассчитывать по эту сторону могилы.

Меня переполняла холодная ярость. После того как я лицом к лицу столкнулся с Кантреллом, это жалкое существо казалось мне просто насекомым. Мой тон, поведение и взгляд, которым я смотрел в его безжизненные глаза, должно быть, произвели впечатление, поскольку Пирс опустил нож.

— В таком случае отойдите от двери, — сказал он.

— Сначала ты брось нож.

Поколебавшись, парень положил нож на рабочий стол Гая. Я отодвинулся от двери, и, пройдя мимо меня, он вышел в лавку. Там он схватил со стола том Везалия и опрометью выбежал из дома. Вскоре его шаги затихли в конце улицы. Гай судорожно перевел дыхание.

— Спасибо, — сказал он. — Хотя вряд ли он убил бы меня. У него на это попросту не хватило бы смелости. И все равно приятно, что в этом не пришлось убедиться на собственной шкуре. Еще раз спасибо.

— Он стащил твоего Везалия.

— Да, он получит за него неплохие деньги. Что ж, придется потратить то, что он украл, на покупку нового экземпляра.

— Утром я сомневался, стоит ли ехать к тебе, и очень рад, что все-таки решил это сделать.

Гай кивнул. Я обратил внимание на то, что его темные руки, лежавшие на коленях, заметно дрожат.

— Пирс постучал в дверь примерно с час назад, — стал медленно рассказывать мой друг. — Когда я открыл ему, он отшвырнул меня в сторону, ворвался внутрь, вытащил нож и привел меня сюда. Раньше, работая со мной, он всегда улыбался, был приветлив и услужлив, но сегодня его лицо выражало лишь холодную решимость и злость.

Гай покачал головой.

— Прости меня за то, что я не давал о себе знать, Мэтью, но я оставался в обиде на тебя. Прежде чем разоблачать Пирса, ты должен был обратиться ко мне, и я обязательно согласился бы устроить ему перекрестный допрос, ты знаешь.

— Я приношу тебе свои извинения.

Гай с усилием улыбнулся.

— Что ж, сегодня наконец все точки над «i» расставлены. — Он указал на второй стул. — Присядь. Я пока не чувствую себя в силах подняться на ноги.

Когда я сел, он долго смотрел на меня, не произнося ни слова, а потом спросил:

— Кантрелл мертв?

— Да.

— Расскажи мне обо всем, что произошло, и как закончилась эта история. Если, конечно, ты в состоянии говорить об этом.

Он сидел, внимательно слушая мой рассказ о том, как мы взяли приступом дом Годдарда, как я догадался, что убийцей является Кантрелл, о часах, полных отчаяния, проведенных мною в канализации дома леди Кэтрин Парр.

— Я и думать не мог, что на твою долю выпали столь ужасные испытания, — тихо проговорил Гай, когда я умолк. — И вот что: перед тем, как ты уйдешь, я должен осмотреть твою спину.

— Буду тебе весьма признателен. Она до сих пор беспокоит меня. Послушай, Гай, кем все-таки был Кантрелл? Он убил семь человек, чтобы исполнить пророчество о семи чашах гнева, двоих — просто так, между прочим, и, возможно, еще раньше лишил жизни собственного отца. Я пытаюсь представить его в квартире Роджера и Дороти, как он чинит их деревянный фриз. Может быть, он даже оставался наедине с ней. Он пытался казаться обычным человеческим существом. При мысли об этом у меня просто кровь в жилах стынет. Я много думал, но так и не смог понять, почему он творил все эти вещи. Под конец он выглядел сконфуженным, растерянным существом, а вовсе не расчетливым зверем, которого я ожидал увидеть. Но Кантрелл не был одержим. Он искренне верил в то, что выполняет миссию, возложенную на него Богом.

— Не знаю я, кем он был, — тихо ответил Гай. — Хотел бы, да не знаю. Точно так же я не знаю, кем был Жиль де Рец и Стродир. В их головах произошли какие-то глубокие изменения, превратившие их из людей в хищников, рыскающих в поисках добычи. Возможно, когда-нибудь наука позволит нам проникнуть в те темные закоулки человеческого мозга, где гнездятся подобные твари.

— И все же мне кажется, что Кантрелл стал жертвой дикого, необузданного фанатизма, который распространился сегодня по всей нашей стране, отчего Англия пожирает собственных детей. Я отчасти извиняю его хотя бы за то, что он хотел сделать.

Гай печально кивнул.

— Мы все оказались между молотом и наковальней в жестоком конфликте двух религий. Это доводит людей до крайности, заставляет их высокомерно полагать, что только они в состоянии разгадать многочисленные тайны Писания, а то и помыслы самого Всевышнего. Такие люди неспособны понять даже самих себя, поскольку путают собственную потребность в уверенности или власти с гласом Божьим, который якобы обращается к ним. Я удивляюсь тому, что на этой почве не свихнулось еще больше людей. Сам я по мере моих скромных сил пытаюсь следовать путем смирения, который гораздо труднее, чем любой другой. Особенно когда видишь на каждом шагу ужасы жестокости и страдания и начинаешь сомневаться в том, что через молитвы ты правильно понял волю Господа, услышал его голос или вообще ощутил его присутствие. Да, я считаю смирение величайшей человеческой добродетелью.

Я покачал головой.

— А я, как мне кажется, уже оказался за краем веры. На протяжении последнего месяца мне снова и снова приходилось перечитывать Книгу Откровения. Она устрашила меня. Я понял жестокое, варварское послание, содержащееся в ней, и испытал отчаяние.

— Нет, — твердо ответил Гай, — отчаиваться нельзя, Мэтью. Не позволь Откровению искорежить и твою жизнь. Ну что ж, давай взглянем на твою бедную спину.

Я уехал от Гая, находясь в состоянии душевного покоя, хрупкого, но окрыляющего. Гай смазал мои ожоги какими-то чудодейственными мазями, отчего мне сразу стало легче.

Я направился прямиком в Линкольнс-Инн, поскольку Дороти просила навестить ее. Еще находясь в постели, я успел отправить ей письмо, в котором сообщал, что Чарльз Кантрелл мертв. В ответном письме Дороти спрашивала, можно ли ей навестить меня, но я не хотел предстать перед нею больным и беспомощным и поэтому пообещал прийти сразу же после того, как немного поправлюсь.

Дверь мне открыла Маргарет.

— Ваш гость наконец-то убрался восвояси? — с улыбкой спросил я, поскольку из письма Дороти уже знал, что Билкнэп покинул их дом.

— Да, он ушел в тот же день, когда вы в последний раз приходили к нам, причем в великой спешке. Он даже не потрудился поблагодарить хозяйку.

— Поблагодарить кого-то для Билкнэпа — все равно что лишиться зуба. Ты не знаешь, прислал ли он после этого твоей хозяйке какие-нибудь деньги?

— Вот уж нет!

— Я на это и не рассчитывал, но это ему с рук не сойдет.

Дороти была в гостиной. Мне сразу бросилось в глаза, что резной фриз над камином исчез. Хозяйка дома наконец сняла траур и теперь была одета в серое платье с высоким воротником и красной вышивкой на рукавах.

Увидев меня, она улыбнулась, поднялась навстречу и протянула руки.

— Мэтью! — обрадованно проговорила она. — Я так за тебя волновалась! Ты выглядишь усталым, но, благодарение Богу, не больным, чего я боялась.

— Нет, я крепче, чем может показаться. Я вижу, ты избавилась от фриза?

— Я сожгла его на заднем дворе и с удовольствием смотрела, как его пожирает пламя. Поварята, должно быть, решили, что я тронулась умом, но мне было все равно. Тот зверь прикасался к нему. Если бы не этот фриз, он никогда не оказался бы в нашем доме и не избрал бы Роджера в качестве своей очередной жертвы.

— Да, бедный Роджер погиб в результате ужасного стечения обстоятельств.

— Что заставляло его убивать ни в чем не повинных людей?

— Я только что говорил об этом с Гаем. Для нас обоих это загадка, и пусть она ею и остается. Это не тот вопрос, над которым стоит слишком долго ломать голову.