— Там… В небе. Среди звезд, — глухо говорил Волк. — Она рассказывала мне, какими они стали… Она рассказывала, а я угадывал в ее словах: они стали очень похожи на мать. Мария подробно описывала, как они выглядят. Слушая ее, я как будто сам повстречал своих детей, — Волк отвернулся и смахнул слезу. — Мария говорила, как им там, на небесах, хорошо. У них вдоволь еды и красивой одежды. Они гуляют на какой-то лужайке, собирают цветы, плетут венки.

Глеб посмотрел на Волка с сочувствием:

— Никогда бы не подумал, что можно увидеть все это.

— Да, но теперь я верю ей, — вдруг разволновался Волк. — Я и сам порой… сижу в ночи, слушаю тишину и, мне кажется, слышу голоса своих детей. А Мария говорит, что они с небес взирают на меня и кричат мне — хотят поддержать в трудное время. Я много раз это слышал сам. А Мария… не могла же она угадать!.. Значит, все так и есть. Правда.

Глеб покачал головой:

— Невероятно!..

Волк посмотрел на него как-то светло, не по-волчьи:

— И еще она сказала…

— Что?

Волк улыбнулся:

— Ты не поверишь, Глеб. Она сказала, что любит тебя…

Глеб вскинул брови:

— Любит? Она же ребенок!.. И знаем мы друг друга от силы несколько дней.

— Это ничего не значит. Мария говорит, что любит тебя давно. Быть может, с самого рождения… Она видела тебя в колодце.

— В каком колодце?

— Говорит: в колодце, среди звезд. Вы ехали вдвоем на коне.

Глеб не знал, что сказать. Мария была необычная девочка.

Они забирали все к югу и к югу и наконец вошли в земли, в которых страшный мор не свирепствовал. Жаровни выбросили за ненадобностью. Проезжая по деревням и селам, поражались их многолюдью — отвыкли уже видеть стольких людей сразу.

В одном большом селе, увидев церковь на холме, Глеб сказал побратимам:

— Надо бы войти в этот храм и поблагодарить Господа, что уберег нас от смерти.

Побратимы сказали:

— Вот не думали мы, что ты набожен. А думали мы, тебе капище милее церкви.

Глеб и сам признал:

— Я изменился как будто с некоторых пор.

А Мария сказала:

— От церкви исходит свет. Разве не понятно?..

Это были весьма разумные слова для девочки ее лет.

Они все спешились и, привязав коней к коновязи, вошли в храм.

Здесь царил полумрак. Какие-то люди молились коленопреклоненные, горели свечи. Слышался запах ладана.

Глеб прочитал молитву, которую помнил с детских лет, потом поклонился иконам. Крестился он не очень умело. Гораздо увереннее чувствовал он себя с мечом в руке, нежели со свечкой перед иконой. Поэтому не очень-то задерживался в церкви.

Зато Мария, заметил Глеб, оказалась очень набожна. Девочка молилась и плакала. Глеб сначала подумал, что плачет она по своим умершим родителям и родственникам, но потом увидел, что слезы ее восторженные и улыбка блуждает на устах. Мария как будто разговаривала с самим Богом.

Глеб оглянулся на икону. Бог, который только что смотрел на него строго, сейчас как будто улыбался Марии. Это очень поразило Глеба. Он вспомнил идолов на капище. Те всегда были одинаковы — холодны, мертвы, как мертвы были предки. А у Бога христианского были умные живые глаза.

Выходя из храма, Глеб узнал в молящихся людях тех четверых паломников, каких встретил однажды на дороге, — Иоанна, Матфея, Луку и Марка. Паломники тоже узнали его. Закончив молитву, они вышли за Глебом наружу.

Иоанн сказал:

— Мы не думали встретить тебя здесь. Но иной раз поражаешься: как быстро всходят посеянные семена.

Глеб ответил:

— Не буду скрывать, меня смутили ваши речи. И некая неодолимая сила ведет меня сейчас. Я не знаю еще: хорошо это или плохо. Я просто иду.

Матфей сказал:

— Не сомневайся: это хорошо. Ибо сила, влекущая тебя, есть Бог. Иди, не останавливайся. И придешь, куда должен прийти, — Бог знает. А ты будешь в согласии с собой.

Глеб кивнул:

— Да, это очень мне нужно. Ведь я совершил много зла. Хотя, быть может, не по своей воле…

— Все в воле Божьей, — сказал Лука. — Ты грешишь, если думаешь иначе. Совершение зла — разве не искушение, с которым ты не справился? И разве ты уже не наказан за это?..

Глеб пожал плечами и обратился к Марку:

— А ты ничего не скажешь мне?

— Аминь! — скромно сказал Марк. — Ты уже задумался, ты ищешь. Значит, обретешь. Только с пути не сходи. Я говорю не об этом пути, — он показал на дорогу, — а об этом, — и он дотронулся Глебу до лба.

Тут вышли из церкви Волк и Щелкун. С ними была Мария. Щеки ее блестели от слез.

Волк с любопытством поглядел на паломников — худых, сутулых, оборванных и босых людей со смиренными лицами, и сказал Глебу:

— Охота тебе водить хлеб-соль с такими оборванцами!

Паломники промолчали. Они привыкли сносить и не такие обиды.

А Глеб ответил:

— Мне доводилось встречать на дорогах многих богачей, но никто из них не сумел сказать ни слова, какое могло бы запасть мне в душу.

Паломникам пришелся по сердцу такой его ответ. И они опять звали Глеба присоединиться к ним. Говорили, чтобы он отдал своим друзьям меч и коня, чтобы променял на старую хламиду свою красивую одежду и пошел бы пешком, испрашивая подаяния, размышляя о месте своем под Богом, угнетая постами, лишениями, а то и веригами собственное грешное тело…

Однако не в силах был воин отказаться от меча, доспехов и коня, как молодость не в силах была отказаться от красивых одежд.

Поблагодарив паломников за наставления, Глеб сказал им на прощание:

— Пусть прорастают те семена, о которых вы говорили. Посмотрим, что из этого выйдет. Сегодня мы встретились случайно, — быть может, потому, что идем одной дорогой. И я не могу поручиться, что однажды сам не начну разыскивать вас.

На этом они и расстались. Глеб и побратимы сели в седла и пустили коней по дороге на юго-запад. А паломники смотрели им вслед.

Глеб сказал Волку:

— Напрасно ты обидел этих людей.

Волк огрызнулся:

— Не люблю смиренных. Не люблю тех, у кого голос тих.

— Наверное, потому что сам не такой, как они. Но ведь люди могут быть разные. Не следует ко всем относиться одинаково.

Волк сказал:

— Человек, как и волк, должен уметь постоять за себя…

— А ты всегда умеешь постоять за себя?

Волк кивнул:

— Был ли бы я в ладах со своим сердцем, если б однажды не стал волком?..

Удивительно, у этого человека были очень белые, большие и острые зубы. И глаза у него были поистине волчьи.

Глеб и побратимы забирали все к югу и к югу, оставляя волынские земли, в коих был мор, по правую руку, а престольный Киев-град, в коем черниговский князь мог их еще поймать, ибо имел там немало своих людей, — по левую.

Любопытно было побратимам видеть новые земли.

Волк говорил:

— Только дорога приносит покой моей душе.

Мария хорошо переносила дорогу. Она уже достаточно окрепла и не была столь худа, как в тот день, когда ее подобрали. И не была столь печальна. Это известная истина: дети скоро забывают печаль.

Мария, сидя на коне впереди Глеба, совсем освоилась со своим новым положением. Седло Глеба — теперь был ее дом. Мария без умолку, как птичка, щебетала. То она выспрашивала у Щелкуна про повадки зверей, то с Волком говорила о его далекой северной родине. Когда Глеб иной раз умерял ее любопытство, девочка недовольно фыркала, на некоторое время замолкала, потом не выдерживала и снова начинала щебетать. Кое-что рассказывала о себе.

Глеб как-то спросил ее:

— Часто ли видятся тебе сны, какие можно было бы назвать вещими?

Мария без раздумий ответила:

— Это вовсе не сны. Я просто вижу, что есть.

— А как видишь? — спросил Щелкун. — Глазами?

Девочка пожала плечами:

— Вижу и все!.. Где-то внутри…

— Не понимаю, — говорил Волк.

Чего они хотели добиться от ребенка?

Мария рассказала им, как впервые ощутила, что она не такая, как все, и познала свое «внутреннее око»… В их деревне пропал ребенок. И его искали дней семь. Но не нашли. Кто-то из людей при Марии горько посетовал: «Не найти нам нашего малыша. Нет его в живых — это ясно!». Тут Мария как бы увидела этого ребенка: он, неподвижный, смотрел вверх и будто тянул вверх руки, а вокруг него плавал большой сом. И Мария сказала: «Поищите в пруду». Люду пошли к пруду, ощупали шестами дно и вытащили утонувшего ребенка… С тех пор Марию расспрашивали о многом. Но она не всегда могла ответить, ибо «внутреннее око» ее порой бывало закрыто.