— И заметьте, ничего не просит.

Готфрид спросил Глеба:

— Откуда ты, рыцарь?

— Латиняне называют мою родину Рутенией.

Готфрид кивнул:

— Да, я слышал о твоей стране. Но бывать в ней не приходилось. Говорят, там вечная темнота, холод и снег. Как там умудряются жить люди?

Глеб улыбнулся:

— Нет, государь! Рутения — большая. Есть в ней и теплые прекрасные места, есть плодородные земли, где растет все, что только ни посадишь, есть реки и озера…

— Ах, этих рек и озер нам не хватает сейчас, — перебил его Готфрид, потом спросил: — Почему же ты ничего не просишь, рыцарь, за свои подвиги? Почему не пользуешься случаем? Ведь в другой раз я могy пройти, не заметив тебя.

Глеб пожал плечами:

— Мне не нужно больше того, что я смогу унести. А поклажи у меня и так достаточно.

— Что ж! Разумный ответ, — оценили герцоги.

А Готфрид Лотарингский тем временем велел рыцарю из стражи:

— Собери на площади перед дворцом всех рыцарей, каких сможешь найти, — тех, что не очень пьяны, что не заняты грабежом, — поищи самых достойных.

— Трудно будет найти, государь, — ответил рыцарь. — Все разбрелись по городу в поисках добычи. Люди устали за этот переход и теперь веселятся. Это их право. Они даже могут не прийти.

Герцог в раздражении повысил голос:

— Тогда скажи протрубить сбор у ступенек дворца.

— Ночь на дворе…

— Вели зажечь побольше факелов. Торопись, я хочу, чтобы было светло и людно.

— Будет исполнено!.. — рыцарь удалился.

А Готфрид опять повернулся к Глебу:

— И все-таки где-то я видел тебя. Но за последний год мне пришлось видеть стольких людей, что лица многих смешались у меня в памяти…

Глеб не успел ответить, ибо снаружи дворца трижды пропели трубы. Глас их был призывный и торжественный.

Едва смолкли звуки труб, послышались цоканье копыт, людской говор, смех, шарканье тысяч ног.

Готфрид, тронув Глеба за плечо, сказал:

— Идем, герой!..

И другие герцоги вышли за ними на крыльцо.

Горели факелы в руках многочисленной стражи. Площадь перед дворцом быстро заполнялась пешими и конными воинами. Становилось все шумнее.

Разумеется, рыцари выглядели сейчас далеко не так, как в первые дни похода. Доспехи их, — помятые, исцарапанные, — покрывали пыль и запекшаяся кровь; многие были ранены — светлели повязки в ночи; почти все — в большей или меньшей степени — пьяны. Рыцари вопросительно смотрели на герцогов и спрашивали друг друга, по какой причине протрубили сбор, — неужели опять в дорогу?

Герцог Готфрид поднял руку, и рыцари поутихли.

— Господа! — громким голосом обратился Готфрид. — День за днем мы приближаемся к заветной цели нашего похода. Нам осталось совсем немного до берега моря. И тогда будет легче… Там впереди, — герцог, возвышаясь над толпой, показал рукой на восток, — много, очень много красивых, богатых городов. Все они будут ваши, едва только вы войдете в них. И каждый дом будет ваш, едва вы ворветесь в него. Я гарантирую это неоспоримое право победителя.

Крестоносцы приветствовали слова герцога одобрительными криками.

Готфрид повернулся к Глебу:

— Хочу возродить старинный обычай! Хочу, чтоб все видели, доблестные воины, как на чело этого героя, первого поднявшегося на стену города, я возложу золотой венец, — и он тихо обратился к Глебу: — Склони голову, рыцарь. Ты так высок, что я не могу достать…

Глеб опустился на пару ступенек, и Готфрид под восторженные крики толпы надел ему на голову сверкающую в свете факелов золотую корону.

Затем, стараясь перекрыть шум толпы, герцог прокричал:

— Вот он! Венценосный рыцарь! Слава ему!..

И крестоносцы трижды прокричали славу.

Скоро крестоносное воинство вошло в пределы армянской Киликии. Увы, не всем рыцарям удалось добраться до этой благословенной земли. Многие тысячи истинных воинов, боголюбивых христиан, остались на пыльных, прокаленных палящим солнцем дорогах от пролива Босфор до города Тарса.

В Тарсе рыцари нашли столь необходимый им отдых. И остались в этом городе надолго, чтобы восстановить утраченные силы.

Устраивая молебны, христиане благодарили Господа, что Он не оставил их и не дал погибнуть в землях неверных. И просили крестоносцы у Господа, чтоб Он очистил им разум и душу и чтобы сотворил их достойными войти, когда придет срок, в Царствие Небесное…

Прошло два года. Много славных событий произошло за это время, много подвигов совершили отважные рыцари.

После армянской Киликии крестоносцы впервые столкнулись с сарацинами, которые были многочисленны и злы. Выносливые, легко переносящие жару сарацинские кони и верблюды не шли ни в какое сравнение с лошадьми христиан. Поэтому сарацинские конницы могли быть неуловимы для тяжелых конных отрядов крестоносцев. И неверные пользовались этим преимуществом. Они внезапно налетали на войско христиан и внезапно же отступали, нанеся рыцарям урон. И это продолжалось постоянно.

Также приходилось сражаться и с турками.

Но, казалось, никакая сила в мире не способна была остановить крестоносцев. Они неумолимо продвигались вперед. Осады, погромы, стычки и сражения, грабежи населения, буйные пирушки, новые побоища… Это продолжалось из месяца в месяц. Были пролиты реки крови с обеих сторон.

Крестоносцы захватили большой город Эдессу, что стоял на перекрестке многих караванных путей. Это был очень богатый процветающий город, восточная сказка; именно о таком городе рыцари грезили — о городе белокаменных дворцов, тенистых садов, великолепных прохладных фонтанов и бассейнов, о городе несметных сокровищ, о городе изысканных яств, о городе прекрасных женщин…

И многие пожелали в нем остаться. Расположившись хозяевами в сытых богатых домах, крестоносцы объявили местным жителям, что образуют здесь графство Эдесское, — с соизволения Господа на вечные времена.

В следующем году рыцари захватили другой известный всему миру город — Антиохию. Однако Антиохия далась крестоносцам не так легко, как Эдесса. Осаждали Антиохию не один месяц и, штурмуя неприступные, очень толстые стены, потеряли многих бесстрашных воинов. Несмотря на все жертвы, взять город не удавалось. Герцоги отчаивались, глядя снизу на высокие стены гордого города. Каждый рыцарь был на счету. Крестоносцам не приходилось рассчитывать на подмогу — слишком далеко от них был христианский мир. А войско с каждым днем таяло — болезни, смерть от ран, полученных в бою, делали свое дело.

Тогда латиняне пошли на хитрость и подкупили одного из начальников антиохийской стражи. И тот впустил крестоносцев в город.

Обозленные долгими неудачами рыцари сурово расправились с населением Антиохии: они врывались в дома и, не спрашивая ни имени, ни веры, убивали всех подряд — будто задались целью не оставить здесь в живых ни одного человека. Они и сам город бы разрушили, если б он не был так красив и если б не был им так нужен. Византия поглядывала на этот город с вожделением, но латиняне и не думали отдавать Антиохию грекам, — несмотря на все клятвы в верности императору Алексею. Боэмунд Тарентский сел в этом городе на престол и объявил, что образует здесь княжество Антиохийское, — с соизволения Господа на вечные времена…

Дорвавшись до богатой добычи, латиняне на какое-то время остановили свое продвижение на юг — вдоль берега моря. Военачальники крестоносцев, сделавшись правителями богатейших городов, могли бы и удовольствоваться этим и с легким сердцем позабыть о святых землях. Но простые рыцари взроптали и вынудили герцогов продолжить поход.

За эти два года византийские послы не раз являлись в лагерь к крестоносцам. Они оглашали герцогам требование Алексея Комнина передать империи завоеванные города; послы всякий раз напоминали латинянам о клятве верности, данной императору. Латиняне вежливо выслушивали послов, заверяли на словах в своей верности, клялись византийцам в вечной дружбе, сыпали обещаниями и вежливо же, а иногда и не очень, выпроваживали послов из лагеря. Ромеи наконец поняли, что крестоносцы им городов не отдадут, и тогда сами стали давить на турок с северо-запада и отнимать у них земли, ранее принадлежавшие империи. Турки, значительно ослабленные междоусобицей и тяжелой борьбой с крестоносцами, не могли противостоять грекам, как прежде. Они вынуждены были одну за другой оставлять византийцам цветущие густонаселенные области и отходить в бесплодные, безлюдные земли.