И ни в одной из них ни капли сахара.

И даже привыкнуть не получалось, скорее выработать некое безразличие. Жить в прострации.

Ну ударили тебя. Ну наорали. Ну лапают на людях. Ну отцу наплевать. Ну грозят пустить по кругу. Отдать за сделку. Убить, если не перестану дуть губы.

Наверное, я жила по наитию, пока не поняла, что младшую сестру хотят отдать замуж за зверя Ломоносова. Тот не просто бьет женщин. Он держит их прикованных к кровати и все время трахает. А когда ему они надоедают своими стенаниями, то просто отдает на растерзание своим парням.

Это все мне Беляев рассказал. Может преврал конечно, но проверять я не собиралась.

Ради этого я готова была даже переспать с незнакомым охранником, зная прекрасно, что Беляев больше не тронет меня после кого-то.

Слишком щепетилен.

Даже не знаю, как назвать. Но это невероятный факт, что я выбрала в тот вечер Илия был просто счастьем. А возможно моим единственным спасением.

Ведь я не глупая, понимаю, что рано или поздно Беляев со своими связями найдет даже иголку в стоге сена.

Из мыслей меня вырывает язык. Даже не сам мужской язык, а то, куда он нагло пытается пробраться.

— Илий, ты же поговорить хотел? – верчу я задницей, пытаясь скинуть его с себя и слышу басовитый смех.

— Ну это я так тебя от печальных воспоминаний отвлекаю.

Мог бы чем-нибудь и покрупнее отвлечь.

Так. Спокойно. Он ведь прав. Рассказать ему надо, как минимум то, что я знаю сама.

— Я убежала в ночь. Прихватила с собой ключ от ячейки в банке. Она принадлежит мне. По закону о наследстве.

— Так.

— И деньги.

— Его?

— Ну, — мне стало неудобно. – Из его сейфа, да. Но там немного было. Из-за такой суммы он искать бы меня не стал.

— Но ищет.

— Я правда не знаю, почему. Может гордость?

— Нет, — хмыкает Илий. – Он спокойно инсценировать твою смерть. А что за ячейка. Что там?

— Понятия не имею. Я же понимаю, что за банком следят. Прийти туда равносильно смерти. И я думаю, что Ломоносов сильно зол, что ему Лелька не досталась. Он давно ее хочет.

— Да, я слышал, — вздыхает сзади Илий и слезает с меня.

Прямо голым выходит на балкон и там закуривает.

— Уже жалеешь, что согласился? – спрашиваю, садясь на кровати и поджимаю ноги к груди. Осматриваю спальню в синих тонах и долго гипнотизирую тюль, что колышет уже прохладный вечерний ветерок.

— Нет, вишенка, — слышится после паузы. – Просто думаю. Тут либо в войну вступать, либо забирать вас с Лелькой и в другую страну везти.

— А уезжать тебе не хочется, — догадываюсь я и невольно сглатываю ком слез. Обидно, но верно. Кто я для него? Тем более, я уже отдалась. И, наверное, более неинтересна. Зачем ему рисковать жизнью.

— Цыц, — щелкает пальцами с балкона Илий и улыбается во все тридцать два. – Женщине много думать нельзя. Да, уезжать я не хочу, и в войну с бандитской группировкой вступать не намерен. Но даже не думай, что я не найду решение. Просто нужно время.

Меня подбрасывает от радости, и я тут же срываюсь и бегу к нему. Запрыгиваю, обнимаю ногами за бедра, и мы со смехом валимся на жесткую кушетку на балконе.

Целую его лицо, шею, грудь, пока его руки мнут мою задницу, гладят спину.

Наши тела трутся друг о друга, как камни, готовые выпустить искру. И в голове действительно искрит от его такого древесного, мужского запаха, а губы обжигает поцелуем.

Но мое состояние усугубляет его шепот.

— Никому тебя не отдам.

Внутри тела словно взрывается бутылка шампанского, такого сладкого, пузырящегося. Растекается по венам, опьяняя и снося все рамки разумного и правильного.

Я верю ему. Наверное, потому что такой искренний человек врать не может. А может потому что уже влюбилась.

И мне хочется подарить ему то, единственное, что у меня есть в полном безграничном владении. Тело.

И я чуть приподнимаюсь. Заглядываю в глаза, давая понять, что готова. Готова верить и быть его. Опираюсь рукой на покатое плечо, украшенное скалящейся мордой волка, нахожу рукой его толстое орудие наслаждения и направляю в себя.

Все его тело тут же напрягается. Становится почти каменным. В глазах резко пропадают игривые искры. Зажигается настоящее голодное пламя.

Он сжимает челюсть и стойко терпит, как медленно я насаживаю влагалище на его огромное естество. Как зажимаю зубками губу и прикрываю глаза, от наполняющего до краев тело, экстаза. А ветерок, что скользит по телу, с моим шипением усиливает остроту чувств, словно капелька воды, попавшая на раскаленную плиту.

— Блять, Лика, — сжимает он пальцами мой зад и одним точечным движением всаживает член до основания.

Потом толкает меня назад, заставляет прогнуться, встать в мостик, оперевшись на руки. Приподнимается сам. И в этой невообразимой позе, держит меня за талию и с рыком волка толкает член медленно и методично. Словно раздирая на части свою добычу. И я чувствую каждую вену его члена, трение стенок об ствол и сотрясаюсь от разодранных в клочья эмоций. Их так много, что выделить какую-то одну просто нереально.

— Вот так, вот так милая. Поглубже. Забудь обо всем, думай только как идеально мой член подходит твоему телу, только о том, как я схожу по тебе с ума.

*** Анжелика  ***

И если сначала темп медленный. Как метроном. Вперед. Назад. Снова вперед.

Жесткий отбойный молоток, проникающий в самую суть. Таран, поставивший своей целью пробить тазовое дно. Снести из головы все мысли. Оставить только острую нехватку воздуха и пронизывающую до основания эмоцию. Жажду.

То вскоре Илию становится мало. Меня. Скорости. Глубины проникновения.

Он выходит из лона с влажным, чавкающим звуком, легко поднимает и укладывает на кушетку. Задирает ноги высоко. Как он любит. Смотрит в глаза с хмельной улыбкой и приставляет огромную сияющую белесой влагой головку к половым вспухшим губам. Так грязно и развратно я не выглядела никогда. Но самое главное я никогда не чувствовала себя лучше.

И тогда, полгода назад меня испугал его напор бешеного быка в разгар корриды. Я не хотела быть красной тряпкой, не хотела, чтобы член сравнимый по твердости с рогом протыкал меня снова и снова, так жестко и грубо вонзался в мою плоть.

Не хотела.

Тогда.

Но сейчас кажется, что без этих толков внутри тела, когда все мышцы сжимаются тугим кольцом, когда сердце бьется барабанной дробью, когда шумные выдохи превращаются в крики самки под самцом дикого животного, я понимаю…

Нет ничего лучше.

Как раньше я жила без этого. Как раньше я жила без Илия?

Он толкается снова и снова.

Рычит диким зверем, рвет на части эмоции и чувства. Разрывает на двое с треском меня, как ткань и я теряюсь в ощущениях.

Цепляюсь за его дубленую, влажную кожу, за ниточку… Единственную возможность не провалиться в пропасть нирваны.

Но Илий сам, буквально силой толкает меня туда.

— Как же мне нравятся смотреть как трясутся твои сисечки.

Опускает голову, втягивает горошинку соска в рот и тянет.

Боже!

Словно хочет высосать оттуда молоко.

Сильно. Влажно. До пронизывающей все тело сладкой боли.

И сочетания оной с его остервенелыми рваными движениями бедер, члена, что продолжает таранить тугое нутро. Все это выносит меня на новый, сверхзвуковой уровень удовольствия.

И я взлетаю все выше и выше. Еще! Толчок! Закрываю глаза. Толчок! Кричу, раскрыв пересохшие губы. Тут же чувствую, как между ними вонзаются пальцы, а глубоко внутри вонзается последний раз молот. Замирает. И сильно пульсирует, исторгая обжигающую, влагалище, ртуть.

Пальцы на ногах сжимаются от экстаза волнами, прокатывающимися по телу. Губы скользят по твердым пальцам. Илий, словно зализывая рану ласкает мой сосок.

И внутри вдруг возникает шумящая ветром мысль. Носится по воздуху как осенний кленовый лист, но сколько не прыгаю. Мне не удается ее достать. Да еще и Илий отвлекает, медленно лаская влажную кожу рук, целует в губы и шепчет: