Смотрю недоуменно, тяжело дышу. Хочется разбить его ударом руки, хочется забрать и выплеснуть жидкость ей в высокомерное лицо.

И лучше бы это было что-то более мерзкое. Например, болтанка из яйца. Она бы стекала по ее лицу, дорогому платью.

Картинка, нарисовавшая в голове, была столь забавной, что мне становится легче.

Илий меня бесконечно обидел, и чтобы его увидеть и высказать все что думаю, придется сотрудничать. Возможно, слушаться.

Беру стакан и делаю глоток, поражаясь как простая вода может приводить в чувства.

Отставляю стакан и перевожу взгляд на Людмилу Ланскую. Не мамой же мне ее называть.

— Что вы от меня хотите?

* * *

Сидя в поезде, и смотря на свои вещи я думаю, правильно ли я поступила. Совместим ли мой поступок с поруганной гордостью, с доверием, которое просто втоптали в грязь. А с другой стороны о каком доверии между мной и Илием, может идти речь, если все что нас связывало это похоть? И вот когда не стало возможности ее выплескивать, заниматься нормальным сексом, начались проблемы.

Ревность, недоверие, разбитое сердце. Будь мы вместе подольше, разговаривай почаще Илий бы даже не подумал себя так повести.

Но порой казалось, что я вызываю в нем только животные инстинкты, которые напрочь перекрывают доступ к разуму.

Перевожу взгляд за окно. Там проносятся пейзажи, ранее мне не ведомые. С той же скоростью, как события последних трех месяцев.

Что я видела в этой жизни? Наверное, в этом возрасте хочется добиться чего-то, лететь куда-то путешествовать, а я мчусь на всех парах к человеку, который ясно дал понять, что ему никто не нужен.

Зачем?

Потому что люблю? Потому что обижена? Потому что не выплатила долг?

Или потому что мама Илия придумала поистине великолепный план, чтобы я не только поняла, как он ко мне относится на самом деле, но и научилась домашнему хозяйству.

Да, да, я сначала тоже была в шоке. Но оказалось, что из-за отсутствия ног, Илию необходима домашняя хозяйка и я поеду ее изображать.

Смешно…

— Но я ведь ничего не умею.

- Значит сделай вид, что умеешь, — напутствовала его мать, изменяя мою внешность. Откуда у нее такой талант она только заикнулась.

- Где я только не была с моим генералом. Чего только не испытала. И поверь мне, недоверие это последнее на что ты должна обижаться, учитывая…

- — Да, да… Я помню. Дырку.

Прокручивая это разговор в голове меня до сих пор удивляет, что она мне поверила. Вернее, не так. Она проанализировала ситуацию и пришла сказать, что знает, что я ношу ее внука.

Я продолжаю думать, что это мальчик, а назвать его мне очень хочется Илья. Почти как папу.

Тьфу ты. Порой этого папу хочется в грязи извалять, как меня в эти две недели.

Кладу руки на живот и прикрываю веки. Получится… — утверждала Людмила, а я даже не знаю, что именно должно получится. И страх перед встречей с НИМ серьезное препятствие. Особенно, учитывая, что я еду в Карелию.

Именно там в доме на выступе скалы засел Илий. Скрылся от всех. А в первую очередь от меня.

Подъезжая к дому на снятом внедорожнике я все сильнее чувствовала, что совершаю ошибку. Да и глупо было надеяться, что он меня не узнает.

Хотя надо признаться, я даже вскрикнула, когда увидела себя в зеркале. Полная, с короткой шапкой рыжих волос, большими очками и темной кожей, я напоминала огромную стрекозу восточной внешности.

Но до сих пор не была уверена, что этот маскарад проведет Илия.

Заглушив мотор возле двухэтажного каменного строения с подвалом, где держали врача, я долго сидела и не могла решится выйти из машины.

Но проделав такой путь, глупо поворачивать назад, и я, тяжело вздохнув, поправив костюм борца сумо грузно вываливаюсь из машины. Отряхиваю и без того идеально-чистую одежду и беру только дамскую сумку.

Остальные вещи я оставила в машине, на случай, если мне придется отсюда бежать.

*** Анжелика ***

Пройдя чуть вперед я заметила мужчину. По его спине стекал пот, пока он резво рубил дрова.

Волосы темные, кожа смуглая и я невольно прищурилась. В памяти всплыли воспоминания, как афганцем притворялся Илий, но эту мысль быстро отмели глаза, резко повернувшегося мужчины. Они были узкие и очень светлые.

Врач? До сих пор здесь?

Тогда почему он не подвале?

Врач долго меня рассматривает, прикидывая, кем я могу быть и потом с усталой улыбкой идет ко мне. Протягивает руку. Я автоматически ее жму.

— Вы наша домоуправительница.

— Верно.

— Я бы даже сказал, наше спасение. Потому что Леля и кухня вещи несовместимые.

Мне хотелось вскрикнуть, и я даже не знаю какими силами сдержалась. Только проглотила удивление, радость и миллионы вопросов. Лишь задаю один, самый главный.

— А кто у нас Леля? Ваша дочь?

— Упаси боже иметь такую дочь. Жена. И я все еще думаю, не совершил ли ошибку.

— Ты совершишь ошибку если не замолчишь, — слышу до боли знакомый, звонкий голос и вижу, как на пороге дома возникла тонкая фигура в ситцевом платье. Господи, какая же она стала красивая. Ушла бледность, появился румянец, в отросшие волосы делали ее поистине женственной. – Добрый день. Вы, наверное, Надежда.

Я смотрю на нее во все глаза и киваю.

— Пойдемте я покажу вам все, а то нам ехать надо.

Пройдя в дом за сестрой, которая меня не узнала, я осмотрела знакомое помещение. Ничего не изменилось, только кажется стало грязнее.

— Я конечно могу оправдываться, что у нас с Айаялом много работы, но на самом деле, — тут она мило улыбается и шепчет. – Я ненавижу уборку и готовку. Надеюсь вы мне поможете.

Хочется вцепиться в это счастливое лицо и расцарапать, спросить, когда она успела стать такой счастливой, когда меня саму разрывает на части от боли и обиды на весь мир.

Но я снова киваю и сразу иду к горе грязной посуды.

— Ну, мы поехали. Да и еще, — надевает она пальто и указывает на подвал. –Там у Айала экспериментальный пациент. Если он выздровеет, то мы станет богатыми.

В голосе слышна убежденность и восторг. Не забыла малышка, как хорошо иметь деньги. Тогда почему не пришла ко мне?

— Мне кажется вы здесь счастливы?

— Еще бы… Мы хотим открыть клинику в городе, потому что с медициной здесь, просто атас. Вот ездим, как можем, помогаем.

— Вы тоже заканчивали медицинский?

— Нет, меня всему муж учит, но я поступила, потихоньку учусь на вечернем.

Здорово, — улыбаюсь я так, что мои накладные, желтые зубы выставляются вперед.

Ольга кивает и рукой указывает на подвал.

— Он иногда рычит, но в общем-то безобидный. Он будет просить мяса, но вы не потакайте ему. Его меню на холодильнике.

Экспериментальный пациент. Такое страшное выражение. Больше напоминающее легенды о Франкенштейне. И меня держит страх, хотя я понимаю, что именно там лежит Илий.

Он не захотел смиряться с инвалидностью и пошел на самые крайние меры. С одной стороны, это ужасная глупость, а с другой возможный шанс. Разве имел он право его упускать?

Готовлю по рецепту нужные блюда и собираюсь с мыслями. Он меня не узнает это ясно. Будет ли разговаривать? Или просто поест и отправит. Как себя вести? Строго? Или может быть лаского? Под стать крупной форме камуфляжа.

Хотя после того, как он не поверил в свое отцовство, мне сложно не злиться на него. И даже его положение не мешает ощущать губительные эмоции.

Беру поднос, ставлю необходимые тарелки и открываю ногой приоткрытую дверь, за которой, кажется очень темно.

Иду вниз, медленно спускаюсь по ступеням и вдруг замечаю его.

Боже, боже, Боже….

Дыхание перехватывает, потому что он… отжимается. Вы можете в это поверить?

Потому что ноги его, не висят культяпками, а упираются в пол.

— Не стойте там, жрать хочется.

Сглатываю новый крик, унимаю бешенное бьющееся сердце и продолжаю медленный спуск. Только помнить, только помнить, что он экспериментальный пациент.