— Ничего, ничего. У них в десять уже отбой, — провожу носом по влажной после душа шее, вдыхая пьянящий аромат без капли примеси и тут же чувствую, как мой боец уже готов к новому бою. Тем более, что я не видел Лику целый день. Целые сутки без проникновения в густую мякоть ее влагалища, что тут же обхватывает меня со всех сторон, стискивает, сжимает до самого основания, стоит мне в нее погрузится.

— Ты опять игнорируешь мой вопрос…

— А ты еще не поблагодарила меня за спасение сестры.

— Учитывая, что именно ты был причиной ее кражи… — пытается, глупая, от поцелуя уклониться. Пытается быть правильной. Но приличной она пусть будет при посторонних, а мне нужна развратница, что я в ней открыл, которая не стесняется закрывать глаза, принимая член глубоко в горло. Только усиливая этим эффект сексуального удовольствия.

— Не вредничай, — задираю ее голову, прикусываю шею и толкаю с колен. К выходу. – Лучше покажи мне, как скучала.

Вывожу ее за дверь. В освежающую гималайскую ночь. Именно здесь на одной из вершин находится этот дом. Практически в облаках. На улице холодно и покрытая мурашками кожа доказывает это лучше слов, но я планирую согреть свою Лику. Планирую зажечь ее тело.

— Ты несерьезен, — продолжает она ворчать, пока веду ее вниз по склону, в беседку на краю скалы. Она сначала забывает о своем недовольстве, потому что тот вид, что открывается перед глазами убивает все мысли одним выстрелом. Полная луна в истинно звездном небе. Два горы с белыми шапками, а между ними мостик, прям над водной гладью. – Здесь великолепно, но это не отменяет того факта, что ты не хочешь со мной ничем делится.

— Милая, — садясь позади нее, пока она продолжает наблюдать за птицами в небе. – Я готов делиться с тобой всем, чем угодно. Кроме дел, тебя не касающихся. Мужских дел.

— То есть я должна, как и любая женщина сидеть и ждать, когда ты решишь все проблемы? — злится она, напрягается, отталкивает и меня самого начинает колотить. Что я должен ей рассказать? Как, убивая собственную гордость пришел к отцу чтобы дать обещание занять его место? Он этим мне весь мозг проел. Но я прекрасно знал, что без его поддержки мне нечего делать в доме Беляева. Даже с маскировкой. Рассказать, как лазил по грязным, канализационным трубам, чтобы спасти ее сестру? Как рисковал жизнью убегая от пулеметной очереди? Как, мне ранили бок? Как у меня до сих пор фантомные боли в голове после плена в Афганистане? Как я ненавижу, тот акцент которым смог ее обмануть и фактически изнасиловать? Может быть рассказать, как ненавижу отца, который всегда меня гнобил, и ставил в пример кого-то на стороне, а мной никогда не гордился? Зачем это ей? Зачем загружать красивую головку моими проблемами.

Лучше загрузить ее более приятными вещами. Например, потянуть за волосы, вылизать шею, содрать с плеч ненужную старческую тряпку, порвать на груди тонкую ткань футболки и вцепиться пальцами в соски, чтобы забыла обо всех своих вопросах. Чтобы просто перестала бурчать и заглушила мой гнев стонами.

— Придет время я все расскажу, но сейчас мне нужно от тебя совсем другое внимание.

— Пообещай, — вдруг требует она, упирая руку мне в грудь, пока я стараюсь уложить ее на один из диванчиков. – Пообещай, что все расскажешь. Когда будешь готов.

— А если я не буду готов? — врать то не хочется. – Мне крайне не хочется напрягать тебя ненужными рассказами.

Она закатывает глаза и умудряется вывернутся из моих рук. Встает поправляет одежду и упирает руки в бока.

— Это не нужные рассказы, это часть тебя. Эти рассказы ты сам. Я о тебе совершенно ничего не знаю! Ты знаешь практически всю мою подноготную. Это неправильно! Я не хочу снова оказаться в собственном доме на птичьих правах.

С этим эмоциональным заявлением она уходит, а мне хочется дать себе по морде, потому что буквально пара предложений могли бы не дать мне замерзнуть. Но я никого никогда не обманывал. Даже бабам не врал насчет их места в своей жизни. Один день. Одна ночь. Мне комфортнее держать все в себе, надевать маску балагура и прятать за ней ту тьму, что меня всегда окружала и странно видеть, что кто-то хочет в нее заглянуть.

Слышу тихие шаги за спиной и резко оборачиваюсь, но это снова Анжелика. Она все еще хмурится, но словно что-то для себя решила. А у меня на губах снова цветет улыбка, в груди что-то приятно щекочет.

— С завтрашнего дня я объявляю тебе байкот, пока не услышу полного рассказа о Василии Ланском.

— С завтрашнего? – поднимаю брови и полностью разворачиваюсь к желанному телу. Член в штанах приятно ноет.

— А сегодня я должна тебе благодарность за спасение сестры, — говорит она гордо и вдруг садится передо мной на колени. Вот так подарок перед байкотом.

— Я надеюсь благодарить ты будешь с удовольствием, — сжимаю челюсть, когда она достает бойца и за пару движений тонкой ручкой приводит его в боевую готовность. – А то боюсь придется повторить.

— Не придется. Ты сам учил меня это делать, — хмыкает она и достает юркий язычок, делает по крупной головке круг и не опуская ресниц, вбирает ее в рот.

 *** Анжелика ***

Илий. Он как мощный источник энергии. Отдаляешься от него и становишься слабой и безвольной. Рядом с ним в буквальном смысле живешь. Расцветаешь. Можешь кричать, ставить условия, а на лице все равно увидишь, лишь снисходительную улыбку. И чувствуешь себя маленькой девочкой. Очень пошлой маленькой девочкой, потому что держатся подальше от такого тела, подобно смерти.

От него исходит запах секса. Хочется спросить не душится ли он ферамонами.

Хочется спросить, не бросит ли он меня, если потребует отец. Потому что дело уже не в том, что страшно остаться одной. А потому что страшно остаться без Илия.

И вот я снова здесь. Снова пошла против своих принципов, снова стою на коленях и глажу языком фантастически твердый конец. Кажется, что раскаленный после стрельбы ствол обернули влажной тряпкой и дали мне в руки. Дали мне в рот. Илий пока не двигается. Стискивает спинку диванчика в беседке до побелевших костяшек, прикрыл глаза и просто стоически выдерживает мой медленный темп. А мне не хочется торопиться. Не хочется терять возможности коснутся каждой выпирающей венки на столь огромном стволе. А ведь он может оказаться во мне. Он может вновь достать до матки и вознести меня на высоту наслаждения.

Прикрываю глаза и увеличиваю темп, чувствуя, как меня саму начинает штормить. Тот край пропасти кажется близко. И я над ним. Стою и сосу как ошалелая, пытаясь доставить удовольствие своему герою. Тому, кто спас меня, спас мою сестру, тому, кто стал нечто большим, чем просто защитником.

И страшно это потерять. Страшно, что завтра в моей жизни его не будет. Что сама жизнь тут же закончится.

— Ты много думаешь, — слышу над головой бас и поднимаю взгляд. Он огромной лапой охватывает мои щеки, второй удерживает свой член и сам заталкивает мне его в рот. С точностью швейцарских часов толкается, наращивая скорость с определенной амплитудой. – Твои страхи беспочвенны.

Он двигается внутри все чаще, задевая стенку горла, не давая мне возможности даже вздохнуть, пока вдруг не покидает гостеприимного, на все готового рта, не разворачивает меня. Задирает халат и пронзает одним выпадом. Меня от напряжения и силы предвкушения тут же подкидывает, трясет, пробивает ту самую брешь в нервной системе. Господи! Одно проникновение, и я сотрясаюсь в беззвучных рыданиях, пока он с силой медведя сжимает мою грудь, пока прижимает к себе и что-то отчаянно шепчет.

А я кончаю. Зажимаю нижнюю губу зубками и кончаю. Так остро, словно уже падаю с этой самой скалы и разбиваюсь о ледяную воду. И только сквозь шум потоков крови в голове слышу:

— Я мечтал о тебе полгода, Лика. Дрочил на тебя. В каждой девке видел твое лицо. Я тот самый маньяк, которому ты попалась в руки. Не думай, что слова отца могут что-то изменить.