– Спокойной ночи, Ника, – рокочет его голос надо мной.

Он не делает попытки отстраниться. Я тоже стою, словно приклеилась к полу. Глаза боюсь открыть. Не хочу. Лучше его не видеть. Ненавижу. Нужно постоянно помнить об этом, иначе не выстоять. А я хочу всё же выиграть и победить.

Его дыхание дарит прохладу щеке. А губы, что касаются скулы, обжигают. Кому из нас труднее, интересно? Мне или ему? Я ведь просто стою, а он сдерживается. Его тянет ко мне.

Я слышу, как он вздыхает. И этот вздох – как выстрел. Оглушительный, выбивающий дух. У меня и без того колотится сердце, а после неймановского вздоха я перестаю понимать, как оно не разорвалось - слишком велик разгон. Это уже не пульс, а лавина.

– Открой глаза, Ника, – снова приказ. Но я слушаюсь. Нужно заканчивать с томительной паузой, которая не даёт отдыха, а закручивает пружину ещё сильнее.

Нейман берёт меня за руку. Пальцы его скользят по ладони. Он словно пытается узнать меня на ощупь – рисует только одному ему понятные узоры. А я вдруг понимаю: из нас двоих он опытнее и поднаторел в подобных играх. И вряд ли я смогу его побороть. Слишком много тёмных пятен на карте моего опыта общения с мужчинами.

Он открывает дверь – толкает её уверенно. Ведёт меня за собой за руку. Снова как школьницу. Но сегодня он не спешит – даёт возможность приноровиться к его шагам.

Ступням холодно. Туфли остались в столовой, но я ни за что туда не вернусь, потому что он меня не отпустит – пойдёт следом.

Он скользит взглядом по моим ногам. Я невольно поджимаю пальцы ног. Внимательный. Всё замечает. Но, к счастью, он не предлагает вернуться за туфлями, а чуть ускоряет шаг.

– Прими душ – и в постель, – командует он, и я снова теряюсь. Он собрался всё же остаться? Довести начатое до конца?

Глупости, конечно. Ещё и начала толком не было, а он не тот, у кого семь пятниц на неделе.

– Согрейся. Ты только что после болезни.

Забота? У меня голова кружится. Я ещё больше запутываюсь. Сложно ненавидеть такого Неймана. Тяжело подозревать, что ему «нужно только одно».

Он уходит. За ним закрывается дверь. Я падаю без сил на кровать и невидящим взглядом смотрю в потолок. Кажется, я устала. Запуталась. Не хочу думать. Это вредно – думать, искать смысл там, где его вообще может и не быть.

Чуть позже приходит Чертяка.

– Я тебя люблю, – не нарушаю свои ритуалы.

Кот довольно жмурится, трётся о ноги, а я не знаю, что мне со всем этим делать.

– Доживём до завтра, – погладила я чёрную башку ладонью. – Утром многое кажется проще.

Но утром запуталось всё ещё сильнее.

– Вы жулик! – обвинила я Матильду, как только мы снова попали в зимний сад. – Никогда больше так не делайте!

Мотя жмурит глаза. Сегодня она выглядит хорошо. Отдохнувшей, посвежевшей. Кажется, будто одна-единственная ночь что-то в ней изменила. Нет, она не выглядит моложе. Да и эликсир молодости не существует. Просто… она ожила. Вон, ходит как заведённая. Ей осточертело кресло.

– Не бойся Стефана, Ника, – поворачивается она ко мне и будто продолжает прерванный разговор. Она на своей волне, поэтому либо не слышит меня, либо делает вид. – Он хороший.

Ну, да. Такой хороший, что однажды убил своего друга. Предал и продолжил спокойно жить дальше. Я не должна об этом забывать.

– Он старше – да. Но для мужчины это только плюс.

Сводница. Старая сваха. Упивается тем, что мечтает его пристроить. И то, что её объект я, рождает глухую тоску.

– Мы слишком разные, – возражаю ей я. – И прекращайте ломать комедию, Тильда. Ваше молчание, кресло – глупости. Всё станет намного проще, если вы наконец-то перестанете притворяться.

– Я не притворяюсь, – вздыхает она и присаживается в кресло. Привычно поглаживает подлокотники. – Мне нужно немного времени. Это не прихоть, поверь.

Я смотрю на неё во все глаза.

– Может, вы всё же поделитесь? Потому что сейчас мне кажется, что вы чего-то не договариваете.

Она снова вздыхает и прикрывает глаза.

– Скажу, когда придёт время. Не торопи меня, ладно?

Пахнет тайной. И оттого, что мы в оранжерее, у тайны – запах цветущих растений.

– Ладно, – соглашаюсь я, давая себе слово смотреть за старухой в оба. Как бы она куда не влипла – такие вещи я чувствую шкурой. В воздухе плавает тревога. Как же непросто с этими Нейманами…

В тот вечер я вышла к ужину не переодевшись. Нейман не сказал мне ни слова. Только скользнул безразличным взглядом по толстовке и джинсам. По волосам моим, заплетённым в аккуратную косу.

Я ждала стычки и ошиблась. Никаких приказов – только ужин. Вот и хорошо, – подумала я и снова ошиблась.

Вечером следующего дня ко мне постучалась девушка. Никогда её не видела в доме.

– Я помогу вам одеться к ужину, – сказала она и открыла шкаф. Цепко осмотрела его содержимое. А я стояла, задохнувшись от возмущения и ярости.

– Я сама. Мне… не нужна помощь, – выдавила из себя, стараясь не вспылить.

– Стефан Евгеньевич считает иначе, – возразила Марина – так она представилась, как только вошла в комнату.

– Пусть Стефан Евгеньевич катится в ж…, – осеклась я, встретив её спокойный, но твёрдый взгляд.

– Да. Возможно, вы правы, – не стала она возражать и возмущаться. – Но это моя работа. И если я её не сделаю, то вылечу на улицу. Поэтому позвольте мне всё же вам помочь.

И я сдалась. Я не могла допустить, чтобы кто-то из-за меня пострадал. Позволила выбрать платье за себя. Причесать. Я будто в прошлое провалилась.

Трепетная дева на выданье с личной прислугой. А Нейман отыграл очко назад. Один-один. Счёт сравнялся.

– Чем бы ты хотела заняться в свободное время? – спрашивает он меня за ужином. Конечно же, я пришла красивая, элегантная, и даже туфли не так жали сегодня.

Я привыкну. Человек привыкает ко всему.

Мотя ест как аристократка. Будто не она день назад пальцы облизывала с наслаждением. Они сейчас похожи. Нейманы. Холодные, красивые, с отточенными естественными движениями. Победители по жизни.

О чём он? С трудом выныриваю из своих мыслей. Ах, да… слишком я болтаюсь без дела. Ну, что же…

– Я бы хотела научиться водить машину. Тут за мной парень приезжал. Красивый такой, белокурый. С ямочками на щеках.

– Нет, – отказ звучит так резко, что я сникаю на миг, а затем смотрю на Неймана с вызовом.

– Тогда не задавай дурацких вопросов.

– У тебя будет другой водитель, – заявляет он после небольшой паузы. – А учиться ты будешь в автошколе, как и положено. С инструктором, под присмотром.

– Я не очень люблю людей, – пытаюсь отвоевать независимость.

– Я это заметил, – кидает он на меня взгляд из-под ресниц. – И поэтому ты будешь учиться с индивидуальным инструктором на закрытой территории, где никто не помешает, не отвлечёт, не создаст неудобств.

Кажется, он стал разговорчивее. И я пока не решила, нравится ли мне это. Как и то, что он пытается руководить моей жизнью.

Где-то на десерте Мотя задремала. Или притворилась – как знать? Мы оба это заметили.

– Я отвезу её, – прошептала, потому что не хотела оставаться с Нейманом наедине. Спящая Мотя создавала иллюзию своего отсутствия.

– Я сам. Позже, – Нейман не шептал, но говорил негромко. – Как она?

– Как и обычно, – очень правдивый ответ. И лгать не придётся. Я не могу сказать, что Мотя притворяется. Хитрит ли, а может, есть у неё причины. Если захочет, сама перед Нейманом расколется.

– Выглядит лучше. Живее, – он почти нормально разговаривает – без своего холодного задротства. – У тебя получается.

– Это иллюзия, – кладу локти на стол. Не по этикету, но плевать. Сцепляю пальцы в замок и подпираю их подбородком. – Ты же реалист.

– Ты ничего не знаешь обо мне, – возражает устало.

Ждёт, что я начну его расспрашивать? Задавать вопросы, какой он?

Мучительно сжимается сердце. Я хочу знать. Понять. Что руководило им семь лет назад? Слепо ненавидеть уже не получается – слишком много всего свалилось в кучу. И вот это желание страшит куда больше, чем сидеть с ним – глаза в глаза.