Это не я опутывала его корнями. Это он связывал меня своими узорами по рукам и ногам, заставляя бесстыдно подставлять губы, стонать, выгибаться ему навстречу и дрожать от нетерпения, чувствуя его эрекцию.

То, что раньше меня отталкивало и пугало в мужчинах, в Неймане заставляло хотеть и безмолвно просить продолжения.

Он подхватил меня на руки и отнёс в спальню.

А дальше – калейдоскоп, где всё кружилось, менялось, обволакивало неймановскими фирменными узорами.

Он стянул с меня одежду, обласкал с ног до головы, до тех пор, пока я не обезумела, сгорая от неудовлетворённого желания. Но ни пальцами ни губами он в этот раз меня не удовлетворял. Просто касался, возбуждая, посылал по всему телу импульсы, и поэтому, когда он вошёл в меня, я уже была на грани.

Ему хватило всего нескольких толчков, чтобы я разлетелась на мелкие осколки оргазма, что поглотил, поработил меня, заставил кричать и дрожать в его руках. Но Нейман и не думал давать мне передышку.

Он брал меня снова и снова, доводил до пика, целовал в губы и рисовал узоры руками и губами, вызывая неизведанные ранее ощущения и чувства.

Какое-то сумасшедшее неистовство. Ураган. Смерч по имени Нейман. От его сдержанности и холодности не осталось и следа.

– Моя! – рычал он, кончая, сжимая в крепких объятиях и наконец расслабляясь.

Это была ещё одна точка невозврата.

Я немного страшилась. Представляла нашу встречу после недолгой разлуки, которая случилась слишком быстро после знаменательного для меня решения – стать его женщиной.

Мне всё казалось: он откатит назад, будет холоден, как всегда, хоть его звонки и разговоры говорили о другом. Но вот этого полного обладания, сумасшествия не ожидала.

– Ты не перенесла сюда свои вещи, – сказал он, когда мы немного отдышались и пришли в себя.

Я закусила губу. Об этом речь и не шла. Без Неймана я ночевала в своей комнате. Как-то не думала, что должна полностью перебраться в его спальню. Нейман, по всей видимости, считал иначе.

– Завтра займись этим, – произнёс он мягко, но за этой мягкостью я услышала лязг металла. – Мы больше не будем спать по разным комнатам.

– А как же жизненное пространство? – задала я волнующий меня вопрос.

– Осваивай его днём, Ника. А вечером и ночью я хочу, чтобы ты была рядом.

Вообще-то я имела в виду его жизненное пространство. Я знала, что такое долгое время быть одной. И знала, что невероятно трудно адаптироваться и привыкать к другому человеку, что в какой-то момент окажется рядом. Причём не на время, а на постоянной основе.

– Я не о себе, – помотала головой. – А если ты захочешь побыть один? Или мне вдруг приспичит почитать, порисовать? Я иногда не могу уснуть, а чтение, рисование успокаивают меня.

– Я не захочу. Никаких разных кроватей и побегов. Захочешь рисовать – рисуй. Не вижу проблем. Захочешь побыть одна – места в квартире предостаточно. Но спать ты будешь возвращаться сюда. Раз уж ты беременная, – скользнула по его губам улыбка, – смешно прятаться по разным углам.

Он пошутил, я понимала. Но по тому, как собственнически скользнула его ладонь по моему животу и погладила его, я почувствовала: его не ужасает эта мысль, не пугает. Он, наверное, хочет детей.

– А что мы будем говорить потом? Когда выяснится, что никакого ребёнка нет? – пролепетала я беспомощно.

Нейман лишь пожал плечами:

– А кто сказал, что ребёнок есть? Сами придумали, сами обманулись. Эта сенсация со временем потухнет. Такие сплетни рождаются каждый день пачками и умирают точно так же – быстро и тихо, как бабочки-однодневки. Меньше думай об этом, Ника. Однажды ты научишься не обращать на подобную чушь внимания.

Он говорил так уверенно, словно мне было место в его мире. Будто я задержусь рядом с ним надолго. И я не знала, хочу ли этого. Инстинкты кричали: так не бывает, не со мной. И не рядом с Нейманом.

Я не видела с ним перспектив. Но глупое сердце хотело большего и сжималось в груди так, что трудно было дышать.

Это был какой-то нереально сумасшедше-прекрасный месяц, что мы прожили с Нейманом вместе.

Не могу сказать, что у нас всё было идеально – нет. Мы часто не сходились во мнениях. Нередко он пытался меня подавить в силу своего властного характера. Но Стефан умел просить прощения, а порой извиняться без слов.

Больше он никуда не уезжал и не пропадал. По утрам мы пили кофе на кухне. Нередко его готовил Нейман. Мы сидели плечом к плечу, задевая друг друга локтями, но ни меня, ни его это не раздражало. Наоборот: нам без конца хотелось друг друга касаться. Я сдерживалась, а он нет. То волосы мне поправит, то по руке подушечками пальцев проведёт.

Иногда таких касаний хватало, чтобы вспыхнуть и заняться сексом. Секса было много. Я вообще не представляла, как он мог обходиться без него так долго, пока мы были с ним в непримиримых отношениях. Но, подозреваю, женщины у него были. До той самой ссоры.

А так… Стефан не давал повода думать, что ведёт двойную жизнь или игру. Каждый вечер он возвращался домой. Чтобы любить меня телом. Что у него в душе творилось, он не рассказывал и, к счастью, не лез в мою душу.

Бывали дни, когда мы просто лежали рядом. Рука в руке, с переплетёнными пальцами. Но таких дней между нами прошло ничтожно мало. Часть из них припало на вполне естественные процессы, которые явно указывали на мою небеременность. Но и в эти дни он меня от себя не отпустил. Не давал спрятаться или уединиться. Гладил мой ноющий живот, давая понять: он рядом и сделает всё, чтобы мне было хорошо.

За это время на город спустилась зима. Выпал снег, завыл ледяной ветер. Приближался Новый год – шагал к нам, перелистывая календарь.

Мы перестали появляться в обществе. Так, изредка, и не на помпезные мероприятия, куда он таскал меня ранее. На мой осторожный вопрос: «почему?», Нейман ответил в своей уклончиво-холодной манере:

– Больше нет нужды. Всё изменилось.

Что изменилось, он уточнять не стал, а я не допытывалась. Почему-то казалось, что либо он промолчит, либо ответ мне не понравится.

За это время мы дважды ездили за город, радовали Мотю. Она буквально расцветала на глазах. Хлопотала, когда мы появлялись. Никак не прокомментировала, что мы теперь спим вместе, на втором, хозяйском этаже. Но я уверена: не осталось в доме ни единого человека, который бы не знал, что мы перешли на новую стадию развития отношений.

Лия всё так же меня игнорировала и, наверное, ненавидела. Ещё более яро, чем до этого. И поэтому я не утерпела. Спросила Неймана о ней.

– Лия? – чуть дрогнули его брови. – Не обращай внимания на её заскоки. Впрочем, я с ней поговорю.

– Ты с ней спал? – задала вопрос в лоб, умирая от собственной храбрости. И глупости, наверное.

– Ни-ка, – процедил он сквозь зубы и окаменел, превращаясь в того Неймана, от которого я немного начала отвыкать. Забыть такое невозможно.

Я чувствовала себя под его холодным взглядом не просто неуютно, а словно… чужой. Будто зашла на ту территорию, куда хода мне нет. Позволила лишнее.

Вспыхнула жарко. В глазах появилась резь от слёз, которые не могут пролиться, потому что реки моих слишком сильных эмоций пересохли миллион лет назад. Но взгляд не опустила. Смотрела в его серые колодцы, где мешался лёд и снежное крошево. Умирала.

Кровь пульсировала в кончиках пальцев, которые я сжимала так сильно, что ногтями впивалась в ладони.

А потом я расслабилась. Попыталась отдышаться, но не шумно и надсадно, а незаметно, чтобы он не почувствовал моей боли. Не оттого что он когда-то трахал красивую Лию, нет. От недоверия и границы, что Нейман провёл между нами, словно говоря: не лезь, куда не просят. Не имеешь права.

И я глотнула это. Промолчала. Вышла тихо и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Это была наша первая серьёзная размолвка.

Я пряталась от него то в оранжерее, куда за мной пришла погрустневшая Мотя. От неё ничего не утаишь – слишком внимательно следит за нами, будто надышаться не может. То скрывалась в библиотеке, где яростно чертила на бумаге штрихи и линии, пытаясь выплеснуть из себя бурю, что разрушала меня изнутри.