— Когда это было! — протянул Малек. — Раньше и люди смелее были. А сейчас как услышали, что вдоль Тунса идут Чистильщики — сразу собрали манатки — и в леса!

— Кто? — враз спросили Егерь и Нисла.

— Чистильщики, — ватажник посмотрел на них с удивлением. — Не слышали? Странно. Они у патриканцев вроде карательных отрядов. Говорят, Чистильщики убивают всех, кто почитает Доминика и заселяют освободившиеся земли своими крестьянами. В Протекторате уже нет свободных наделов. Думаете, война просто так началась? А для этих уродов все едино: патриканцы или доминиканцы — всех режут. Отребье еще то.

Егерь встревожился. Что-то новое и враждебное появилось в Олдланде. Раньше о таких методах войны и слыхом не слыхивали. В мире становится неуютно и опасно. Не остается больше мест, где человек мог бы чувствовать себя в безопасности. А сам он, Егерь, куда приложит голову после утомительных походов? Уже сейчас ясно: такая жизнь не будет бесконечной. Если не сразит стрела и меч — он рискует дожить до старости. А дома-то и нет. Чистильщики…

Мысли опять перескочили на новое известие. Братство наверняка уже извещено о страшной напасти. Кто дал добро на массовую резню пафлагонцев?

— Сколько их?

— Никто не знает. Всякое болтают. То ли тысяча, то ли три-четыре отряда по пятьсот шестьсот человек. Они по всему Тунсу рассыпались.

— Много, — помрачнел Егерь. — Даже если убавить численность из-за обыкновенного людского преувеличения — все равно много. Можешь показать на карте их передвижения?

Малек неуверенно кивнул. Егерь подумал с подозрением, что ватажник ни черта не смыслит в карте, но расстелил на коленях небольшой сверток. Составлением карты занимался лучший землеописатель Братства Флобус, и не доверять ему фарогар не мог. Он пододвинулся к костру, чтобы лучше видеть, кивнул Мальку, чтобы тот сел рядом.

— Ты хотя бы имеешь представление о картах? — с надеждой, а скорее, для чистой совести, спросил Егерь.

— Знаком немного, — буркнул Малек. — У нашего атамана есть такая же, только больно потрепанная.

— Ладно, где вы их видели?

Малек вгляделся в карту, почесал затылок и ткнул пальцем в голубую жилу, обозначавшую Тунс. Потом чиркнул ногтем в определенном месте. Выходило, что Чистильщики вышли из Глинта и стали пробираться на север по обеим сторонам реки, огнем и мечом выжигая мелкие поселения и небольшие городки, а жителей беспощадно истребляя. Егерь сразу ухватил суть такой акции. Захватывался лесной массив. Лес пойдет на строительство кораблей. Затем новый флот Протектората обрушится на остатки Алой Розы, если к тому времени она сама не завянет. Имея мощную поддержку с моря, Протекторат возьмет всю Пафлагонию в цепкие лапы, и рано или поздно обрушится на Алам. По большому делу, Братству наплевать на потуги двух враждующих сторон свести дело к большой победе. Корона Мира призывает к себе нового Властителя, а значит, что все жертвы напрасны. Как бы в огненном валу не погибло все живое на Континенте. Вот почему Егерю необходимо спасти королеву Лацию, вот почему болит сердце от молчания Философа и Мастера. Не верил фарогар в гибель одних из лучших бойцов Братства. Только прошло уже полгода после неприятных известий, и до сих пор — тишина.

— Больше никуда Чистильщики не совали свой нос? — Егерь заставил себя заняться нужным делом.

— Не-а, — Малек еще раз взглянул на карту, но уже увереннее. — Они держатся Тунса, и идут полосой в две-три лиги, не больше.

— Я все понял, — Егерь свернул карту. — Давайте спать. Завтра попытаемся проскочить Тунс, если не дождемся твоего дружка.

Егерь без лишних слов привязал Малька к поваленному дереву, достал из сумки свое одеяло, похлопал по плечу ватажника, словно прибодряя его.

— Ты заботишься обо мне больше, чем о девушке, — попробовал пошутить Малек.

Нисла весело фыркнула, разворошила костер, подкинула хворосту.

— Она — боец, — напомнил Егерь не сколько ватажнику, сколько самой Нисле, намекая на суровость похода. Сама напросилась, вроде того… — А ты можешь закоченеть ночью. Не лето.

— Да какая разница! — воскликнул Малек. — Так подохну или от твоего кинжала! Метко кидаешь.

Егерь пожал плечами и подсел к Нисле. Она покосилась на него, помолчала, спросила:

— Будешь спать или шарахаться по кустам?

— Посплю. Завтра тяжелый день. Еще неизвестно, когда удастся выспаться.

— Ну, так ложись. Куда пошел? Оставайся со мной. Укроемся одним одеялом. А то действительно больше заботишься о каком-то головорезе, чем о человеке, которого знаешь не один день. Я тебя совсем не интересую?

Последние слова Нисла произнесла полушепотом. Ее глаза бесовски блестели ярко-оранжевыми всполохами костра. Из темноты раздался насмешливый голос Малька:

— Можете спокойно миловаться! Я все равно не смогу помешать!

— Заткнись, — нарочито лениво отозвался Егерь и с бешено бьющимся сердцем положил свою руку на плечо девушки. — Почему же нет? Очень даже интересуешь. Но вправе ли я…

— Молчи, глупыш, — Нисла обожгла поцелуем следопыта. — Все вправе. Жизнь у нас непростая и короткая. Не знаешь, что будет завтра. Так зачем же себя обманывать? Если я тебе нравлюсь — не робей, делай шаг вперед.

Увлекая Нислу к земле, Егерь мимолетно задумался, какими же струнами играют женщины на мужских чувствах. Но не успел закончить мысль. Податливое тело в его руках отвлекло от эфемерных блужданий в поисках ответа.

Рано утром он яростно погнал свой маленький отряд, не обращая внимания на ухмылки Малька и изменившийся взгляд Нислы. Нужно было торопиться, чтобы к вечеру успеть выйти к Тунсу. Предстояло пройти добрый участок густорастущих лесов на западном берегу реки, где возрастал риск нарваться на Чистильщиков.

Муфазар. Тракт. Гужан

Караван Элиарзу бин Сиарука свернул с оживленного тракта. Копыта лошадей, верблюдов и ишаков взметнули пыль нетронутую вот уже несколько десятков лет. Мимо нас потянулись унылые песчаные холмы, выдубленные жаркими ветрами. И ничего, кроме песков, подернутых белой пленкой. Солончаки. Дорога была усыпана мелкими камнями — острыми или округлыми — которые значительно мешали нашему продвижению. В грязно-голубом небе нет ни облачка. Лишь парил величавый орел, делая широкие круги над трактом. В общем — скукотища.

Помимо нас и бин Сиарука в караване находились пятеро погонщиков и еще трое мужчин в белых тряпках, обернутых по всему телу. Хозяин пояснил, что это его управляющие. По прибытии в Гужан один из них отправится в Одем. Оказалось, это три брата из Пахавара, и все трое служили у Сиарука, проявляя смекалку и умение в продаже товаров. Хен был самым старшим, и это налагало на него некие обязательства по заботе и опеке над младшими братьями. Хену недавно исполнилось сорок лет. Лицо его имело желтоватый оттенок; какая-то болезнь, вероятно, уже подтачивала организм. Тридцатилетний Самил все время улыбался и пытался заговорить с нами. Его можно было видеть то в голове каравана, а то и в лиге от него на вершине холма. Вечером он деловито проверял поклажу, а то и ругался с погонщиками. Хен, судя по его молчаливому неодобрительному молчанию, не слишком доверял Самилу, предпочитая держать все нити в своих руках.

Двадцативосьмилетний Шамир оказался на редкость просвещенным малым. Он декламировал мне стихи, называл авторов, и, мало того, хвастался знакомством с некоторыми из них. Я очень сблизился с Шамиром. Жгучий черноволосый красавец с большими глубокими глазами и чувственным ртом в обрамлении усов и бороды хвастался, что имеет трех жен, и после Гужана приведет в дом четвертую. Сил, уверял он, должно хватить. А иногда в минуты временного безделья хватался за свой кривой меч и с гиканьем носился на жеребце вокруг лагеря, виртуозно крутясь в седле, подныривая под брюхо скачущего животного, потом взлетал вверх и рассекал воздух этим оружием над собой.

— Он угомонится когда-нибудь? — Мастер с интересом следил за Шамиром.