Честно говоря, я так устал, что не стал интересоваться, чем таким интересным занимаются участники экспедиции во втором часу ночи, и почему нельзя было перенести это действо на утро. Хотя, думаю, пользы от такого сдвига графика было бы немало, особенно учитывая, какими измождёнными и усталыми выглядели сотрудники, мимо которых я проходил, стараясь не задеть приборы и столы тяжёлым рюкзаком, пока пробирался к стоящему почти у самого экрана, профессору, сосредоточенно поглядывающему то на цепочки цифр и графики, скользящие по натянутой у стены, белой ткани, то в свой планшет.

— А, Ерофей, приехал, наконец, — обернувшись, когда я коснулся его плеча, протянул Грац. А я едва не отшатнулся. Уж очень своеобразный вид был у Всеслава Мекленовича. Бледная, почти алебастрово-белая кожа лица, оттеняемая нездоровым "лихорадочным" румянцем на скулах, синие круги под глазами, заострившиеся черты лица… Иные покойники лучше выглядят, честное слово!

— Приехал, — согласился я и, кивнув в сторону перебрасывающихся сухими фразами участников экспедиции, спросил: — А что здесь происходит?

— Работаем, — индифферентно пожал плечами Грац.

— Во втором часу ночи? — удивился я, озираясь по сторонам.

— А уже второй час? — не меньше моего удивился Всеслав Мекленович и, глянув на часы, нахмурился. — Хм, кажется, мы несколько увлеклись. М-да… Господа! Заканчиваем. Время позднее, а у нас завтра по плану ещё четыре цикла испытаний.

Подчинённые профессора, выглядевшие едва ли лучше собственного начальства, на миг замерли, но тут же приняли распоряжение шефа к сведению, и абсолютно безмолвно принялись сворачивать свою работу. Это ж как надо было замотать людей, чтоб они начали действовать, словно бездушные механизмы?! Ну, зомби же, натуральные зомби!

С другой стороны, а чего ещё ожидать от этих фанатиков-исследователей, дорвавшихся до натурных экспериментов?

— Идём, Ерофей, покажу тебе, где будешь ночевать сегодня, — махнул мне рукой Грац, отвлекая от размышлений, и потопал куда-то вглубь шатра. — А постоянное место найдём тебе завтра утром. Думаю, это будет лучше, чем беспокоить сейчас коменданта. Он, наверняка, уже десятый сон видит.

— Да, с комендантом ссориться не надо, — едва подавив челюстевыворачивающий зевок, согласился я, следуя за профессором. Тот провёл меня в одну из изолированных секций шатра, эдакую маленькую комнатку два на два, единственной мебелью в которой была раскладушка с подушкой-валиком, застеленная суровым шерстяным одеялом.

— Это, вроде как, место для отдыха вахтенных, — пробубнил Грац. — Но до двадцатичетырёхчасовой части испытаний мы пока не дошли, так что здесь тебя никто не побеспокоит. Располагайся, и… спокойной ночи, Ерофей. Увидимся за завтраком.

— А во сколько здесь завтрак? — поинтересовался я, с вожделением поглядывая в сторону раскладушки. Спать хотелось зверски, но упускать из-за этого столь важную информацию? Вот уж дудки!

— В девять утра, в полосатом шатре, — бросил на ходу профессор и исчез за пологом. Ну и славно.

Закрыв клапан полога на молнию, я раскатал на раскладушке вытащенный из рюкзака спальник, после чего смерил долгим взглядом зерком… и ограничился лишь включением будильника, посчитав, что Света не поймёт столь позднего звонка, особенно, учитывая, что мы разговаривали с ней, чуть больше шести часов назад, сразу после посадки её ската на аэровокзале Хольмграда. В общем, нечего беспокоить барышню поздней ночью… С этой мыслью я и завалился спать. Правда, в голове ещё мелькнула мысль о том, что неплохо было бы хоть влажными салфетками протереться, раз уж искать душ недосуг, но тут же испарилась. Спа-ать!

А вот просыпаться оказалось тяжело. Нет, я, вообще, не дурак поваляться в постели, если выпадает такая возможность, но обычно, поднявшись, я чувствую себя довольно бодрым, сколько бы ни спал. Три часа или десять, роли не играет. Но сегодня всё было совсем иначе. Мало того, что моя голова с трудом оторвалась от подушки, что ещё можно было как-то оправдать вчерашним путешествием, но даже после душа, обнаруженного в соседнем шатре, расположившемся в каких-то десяти метрах от чёрного хода в тот, что стал моим пристанищем на прошедшую ночь, вожделенная бодрость ко мне так и не пришла. Да ещё и погода, как назло, испортилась. Небо заволокло серой пеленой, и та потянулась к земле холодной влагой, моментально напитавшей одежду стылой сыростью, от которой не спасали ни теплоконверторы в шатрах, ни горячий и ароматный кофе, любезно предоставленный мне рыжей толстушкой, командовавшей здешней кухней и, заодно, своим мужем, оказавшимся, в противовес супруге, высоким, костистым дядькой, совмещавшим должность коменданта лагеря с чином фельдфебеля-"яговича".

Вообще, среди здешней обслуги, явно призванной смягчить слишком суровый для нежных учёных организмов, бивачный быт, подавляющее большинство щеголяло погонами "серых". Меньшая же часть приходилась им роднёй. Это я узнал, пока исследовал лагерь, и пытался прийти в себя. Первое удалось и неплохо, а вот второе… какая там бодрость?! У меня было такое ощущение, словно я уже третий день гриппую. Нет, ничего не болело, сопли и кашель тоже отсутствовали, но голова! Её словно ватой набили. Мысли текли медленно-медленно, и так неохотно… а ещё, я с удивлением обнаружил, что моя эмпатия мне отказала. Ощутить эмоции окружающих мне не удалось ни разу.

Но, по крайней мере, я, кажется, начал понимать, почему окружающие выглядят, как зомби. Если они чувствуют то же самое, что и я сейчас, то мне остаётся лишь позавидовать их целеустремлённости, можно сказать, фанатизму, с которым эти господа продолжают делать своё дело, невзирая на собственное состояние. И ведь не первый день уже! Это я наслаждался отдыхом с подругой, а экспедиция здесь уже почти неделю кукует.

— Ещё бы понять, с какого перепугу, нас так накрывает, — пробормотал я, наблюдая как странно унылые Свен с Буривоем выкатывают из шатра тележку с установленным на ней прибором.

— Особенность этих мест, Ерофей. Близость Сдвига давит на ментальное поле и порождает целый "букет" эффектов. Один из которых, ты имеешь возможность ощутить на себе. Как и все присутствующие, — произнёс знакомый голос за моей спиной. Я резко обернулся и слабо улыбнулся Остромирову. А вот Переплутову волхву, кажется, всё нипочём. Он был как всегда подвижен, доволен жизнью и весел. И плевать "колобку" на все эффекты Сдвига.

— Доброго дня, Вышата Любомирич, — кивнул я своему учителю. — Рад вас видеть.

— Взаимно, Ерофей! — откликнулся он и, смерив меня долгим взглядом, щёлкнул пальцами. — Если не хочешь ползать как осенняя муха и чувствовать чуть больше, чем поднявшийся неупокой, советую заняться каким-нибудь делом. Сосредоточенность на определённом занятии весьма неплохо спасает от давления Сдвига.

— И чем же мне заняться? — развёл я руками. — По плану, моё участие в проекте начнётся не раньше чем через пару дней. Дрова колоть? Или устроиться помощником к нашей поварихе? Так, там все места уже заняты. Сам видел, как свободные от дежурства высоколобые картошку чистят. Заняться гимназической программой или конструированием? Так ведь я искренне рассчитывал отдохнуть здесь и от школы и от работы.

— Хм, значит, в лагере заняться тебе нечем, да? — протянул волхв. — А если я предложу тебе альтернативу?

— Какую?

— Поход к разлому, — с хитринкой в глазах улыбнулся Остромиров.

— Думаете, поможет? — вздохнул я.

— Если в моей компании и с учёбой Переплутовому пути в процессе… думаю, да, — кивнул Вышата Любомирич.

— А… — начал было я, но волхв меня почти тут же перебил.

— Считаешь, у меня нет той же проблемы? Есть. Дел у меня в лагере, в ближайшее время, как и у тебя, не предвидится, а спасаться от апатии как-то нужно, — Остромиров вздохнул. — Честно говоря, я уж и позабыл за давностью лет, как это место влияет на людей.

— И что, так везде? По всей длине разлома? — спросил я.

— Ты имеешь в виду ощущения? — уточнил волхв и покачал головой. — Нет, не везде. Собственно, я знаю лишь три места, где пролом как-то влияет на психическое состояние людей и животных. Но другие два достаточно далеко отсюда. Так что, как насчёт прогулки и учёбы?