Я опустил глаза и посмотрел на свою грудь. Нательная рубаха скрывала нечто непривычно тщедушное.

Сука, точно во времени перебросили. Таким доходягой я себя ни под какой наркотой представить бы не смог. В этом я уверен на все сто.

Еще одно нечто, выпирающее из кальсон, и недвусмысленно напоминающее о половой принадлежности и полном мочевом пузыре, я пока рассматривать не стал, хотя и очень хотел. Хватит с меня пока разочарований.

Значит это не я. Точнее внутри я, а снаружи он — Мальцев Василий Васильевич.

Ехарный бабай! Я теперь еще и Вася.

Так гимнастерка. А где кубари на петлицах? (квадраты, определяющие воинское звание среднего командного состава до 1943 года, в просторечии именовались «кубари» или «кубики») Что за странные петлицы? Малиновые с черным кантом и вышитыми желтыми нитками буквы ЛПУ. Мальцев вроде же лейтенантом должен быть?

Блядь, где ты Мальцев? Мне нужна твоя память. Как она включается?

Ну почему я такой дебил? Нужно было хотя бы разузнать у этого долбаного Минаева поподробнее обо всей этой ментально-временной херне. Все ведь должен был предусмотреть. Обязан был. Даже невозможное. Все-все. Не предусмотрел. Старею.

Я изо всех сил стукнул кулаком по металлической дужке спинки кровати. Боль пронзила руку до самой шеи, тем самым развеяв последнюю призрачную надежду, что я все же пребываю в наркотическом сне.

Не пребываю.

Из-под синего одеяла соседней койки высунулась стриженая носатая голова:

— Ты че, Вась? Приснилось что?

Это Мамука, мы вчера познакомились. Когда я из госпиталя прибыл. Он тоже после ранения.

Ну этого я помнить не могу. Значит память Мальцева работает одновременно с моей. И что здесь чье? Я невольно потряс башкой.

— Все нормально. — ответил я. — Голова что-то разболелась.

А ведь реально может разболеться. Я ведь контуженный. 15 июля дело было, когда наш командир — лейтенант Девятков, роту под Большим Сабском в штыковую поднял. Мы фашистов до самой речки гнали. А потом взрыв...

Так, а какого хера я здесь? Я еще в госпитале должен быть вроде? Собственно, Мальцев тогда этим тщедушным долговязым телом руководил. Значит это он решил, что хватит лечиться. Сделал мне подарок. По ходу головные боли мне обеспечены. Спасибо, господа Минаев и Мальцев, удружили, так удружили.

И почему я не лейтенант теперь тоже знаю. На июньском досрочном выпуске не присутствовал. Был в отпуске. Мать померла. Поехал на родину хоронить.Там на Кировоградщине меня война и застала. Прибыл обратно в Ленпех (Ленинградское Краснознаменное пехотное училище имени С.М. Кирова), аккурат, к первому июля, а восьмого нас на Лугу бросили. Ну, на Лужский рубеж, в смысле. На правом берегу этой речки наши позиции были.

Теперь я кубари получу только в августе.

Вот почему у меня петлицы такие интересные. Курсант я. Угораздило, так угораздило. Просто сумасшедший карьерный рост! Сногсшибательный!

В августе? Так сейчас август. Вот я попал.

Ладно, полковник-курсант Светлов, хватит сопли размазывать. Пора приспосабливаться к обстановке и приступать к выполнению боевой задачи. Начнем с реализации первого пункта. Осмотримся.

— Сколько время? — спросил Мамука.

Опаньки, у меня часы есть. Наручные. «Кировские». Я богач. Часы — это редкость по нынешним временам и статус, если верить памяти Мальцева. Самому мне откуда знать про часовое производство в СССР 30-40-ых годов? Я глянул на циферблат:

— Пять часов пятьдесят минут.

— Без десяти шесть. — перевел он на понятный себе язык.

Говорил Мамука по-русски, но с акцентом, как у товарища Саахова из культового советского фильма.

Он тоже сел на койке и потянулся.

— Когда подъем? — спросил я.

— Сейчас. — он кивнул в сторону выхода. — Через десять минут.

Я встал и пошел в туалет. Память курсанта Мальцева услужливо подсказала направление. Я уже знал, что нахожусь на Ленинградском ВПП, который расположен в здании военкомата, а тот в свою очередь в здании бывших царских казарм. Прибыл я сюда вчера поздно вечером, вручил предписание начальнику пересыльного пункта и был определен во второй взвод четвертой роты переменного состава.

Казармы, видимо, все строились по единому плану от веку. Наверное, со времен Гая Юльевича. Спальное расположение. От него на выход по правой стороне канцелярия, по левой сушилка и каптерка. За канцелярией, напротив выхода, оружейка, здесь отсутствующая за ненадобностью, и тумбочка с усталым дневальным — плюгавым мужичком лет пятидесяти в мешковатой гимнастерке и обвисших шароварах.

— Ты куда это собрался. — задал он мне вопрос.

— А тебе какое дело? — задал я ему встречный.

Не то, чтобы я имел что-то против этого престарелого заморыша, просто не люблю людей с синдромом вахтера.

Кроме указанного синдрома у него, по ходу пьесы, еще один имелся — синдром лакея. Мои петлицы намекали на будущие лейтенантские кубари, а мужичка 37-ой, а может и еще что научили с начальством не пререкаться. Даже с будущим.

— Так ить это, товарищ курсант, подъем скоро. — сообщил он мне уже несколько заискивающим тоном.

Я прошел мимо, шлепая босыми ногами по некрашенным, натертым мастикой, доскам.

Туалет, наверное, еще со времен царских гренадеров, или кто-там тут обитал, не изменился, если не считать неизменных напольных унитазов, гордо именуемых «чаша Генуя» — визитной карточки советских общественных уборных и российских армейских туалетов.

Хотя возможно они здесь и при царе были. Мне, когда-то один зампотыл рассказывал, что неизвестно, кто первым придумал это чудо сантехники: крестоносцы, османы, японцы или итальянцы.

Все они либо вырубали ямку в камне, либо сооружали встроенный горшок из фарфора или выплавляли из чего-нибудь. Чехи с незапамятных времен называют ее по—другому — «азиатский туалет», а гастеры-молдаване величают «турецким унитазом». Для нас русских просто «очко».

Но я не об этом, незабвенный зампотыл просветил меня, что название пришло к нам из Италии и оно типа, как-то связано с некой генуэзской чашей Il sacro catino — шестиугольным египетским блюдом из изумрудного стекла. Считается, что это был подарок царицы Савской царю Соломону, а позже жрецы Эфиопии пользовались ею во время жертвоприношения богу Солнца.

Зампотыл этот, также утверждал, что в те времена, чаша привлекала сотни паломников, а потом, во время Тайной Вечери из чаши лили воду на руки Иисусу Христу при омовении. После в нее собрали кровь из его распятого тела.

Это, короче, мол, и была та самая чаша Грааля, что так истово искали лучшие европейские рыцари.

Наполеоновские гвардейцы ее потом вроде бы взяли в качестве трофея. Оказалась обычной подделкой.

Так что, как оказалось, не только каждый российский срочник, но и каждый боец РККА уже имел возможность опорожниться в репродукцию бесценной реликвии.

Не знаю, может полкан-тыловик и припиздел слегка, но его версия мне так понравилась, что я ее даже запомнил.

В уборной, кроме вышеупомянутых Граалей, был оборудован умывальник. Шесть металлических эмалированных раковин с шестью толи бронзовыми, толи латунными кранами, начищенными до блеска. По одному над каждой. Понятно, что не с горячей водой. Мне не привыкать. Переживу как-нибудь.

Кроме того, над каждой раковиной на стене было по одному небольшому зеркалу. Весь я в него не поместился, но того, что поместилось было достаточно, чтобы напрочь убить мой моральный дух. На меня из зеркала смотрел долговязый, тощий, как велосипед, двадцатилетний пацаненок, стриженый под машинку. Лопоухий и нескладный, с едва пробивавшимся пушком на впалых щеках и глазами перепуганной дворняги.

Нихера не супермен, короче.

Мой внутренний Мальцев подсказал, что из физухи за два года училища у него были только десятикилометровые марш-броски с полной выкладкой, если таковой можно назвать ранец со скаткой, малую саперную лопату, флягу с водой и трехлинейку с отстрелом в конце марша упражнений по мишеням боевым патроном на огневом рубеже. Ну такое себе. Были конечно там и занятия по ОФП, но нормативы слабенькие. Да и чему можно за два неполных года научить?