— Я узнаю, — сказала Наташа.

Но едва она сделала несколько шагов, как дверь с грохотом распахнулась и появился пятившийся от какой-то неведомой силы начальник охраны бравый солдат Лазуркин. «Бравым солдатом» его прозвала Пунченок.

Ей в корпусе всё разрешалось — съезжать на перилах, дразнить Лазуркина, даже спорить с Громцевым.

— Назад! — кричал бравый солдат. — Осади назад!

В коридор хлынул поток ребят.

Они были возбуждены, что-то кричали, перебивая Лазуркина и друг друга.

Ионов и Тамара Владимировна схватились за руки и попытались сдержать ребят. Но куда там!

Их закрутило в водовороте, а потом унесло как соломинки в какую-то лабораторию.

И Наташу тоже как соломинку закрутило и унесло, только не в лабораторию, а в механическую мастерскую.

Громцев оказался прижатым к стене.

— Космос в колбе сегодня показывать будете?

— Почему минус двести семьдесят три, а не больше?

— Какая тайна у нуля?

Ошеломлённый Громцев придерживал на носу круглые очки, растерянно мигал. У него даже рот открылся, совсем как у бывшего школьника.

Пустая тележка колотилась о стену. Двери, которые не выдерживали натиска ребят, продолжали с грохотом распахиваться.

Всё произошло с такой стремительностью, про которую в народе говорят — ахнуть не успел, как на него медведь насел…

— Дети! Кто вас сюда звал?.. А! Марта Петровна! — закричал Громцев, увидев в конце коридора секретаршу. — Предпримите же что-нибудь! Вы меня слышите, Марта Петровна?

— Не могу, Вадим Петрович! Меня уносит! — И секретарша в бессилии подняла руки.

— Дети! Мы вас не звали! — крикнул тогда заместитель директора института, и голос его при этом прозвучал панически.

Вадим Павлович был добрым человеком. Детей он любил. Но в таком количестве он их просто испугался.

Никто Громцева не слушал, как не слушал и Лазуркина и его свистка, которым бравый солдат пытался воспользоваться.

Громцев начал потихоньку пробираться вперёд по стене, цепляясь за притолоки.

Вскоре уткнулся очками в афишу, в рисунок — мальчик и девочка, взявшись за руки, идут счастливые. Действуют.

По коридорам корпуса неслись, действовали в точности такие же мальчики и девочки, какими изобразил их художник. Совершенно не ученики старших классов, а ученики совершенно младших классов. Художник напутал! Убить его мало! Здесь вот, прямо в коридоре, дверью. Да и комсомольцы хороши, Наташа Сарафанова, комсорг. «Не беспокойтесь, всё в порядке, как вы просили, Вадим Павлович, с огоньком и комсомольским задором». Задор вон у них, которые штурмуют корпус. Да и он хорош: афиша два дня висит в коридоре перед его носом, а он не обратил внимания. А на рисунке что? «Первый раз в первый класс», что-то в этом роде. А где они, восьмые и девятые классы?

…Площадь перед институтом была заполнена толпой ребят. Тоненькой, но уверенной струйкой толпа беспрерывно лилась в корпус. Очевидно, так же в древние времена полчища гуннов устремлялись в пролом крепостной стены, сокрушая стражу с копьями, перекидные мосты, алхимиков и звездочётов в колпаках, вечные двигатели и пробирки с философским камнем. Переломный период!..

Возле корпуса притормозил «Москвич» с надписью «Радио». Из «Москвича» выглянул репортёр.

— Что случилось, ребята?

— В науку записывают! — ответил Гунн, пробегавший мимо. Он доедал на ходу мороженое.

Репортёр подумал, вылез из машины, схватил магнитофон и побежал вслед за Гунном в пролом крепостной стены. Профессиональное чутьё подсказало репортёру, что здесь сейчас массы творят историю.

В кабинете Громцева собрались все те сотрудники, которым удалось сюда пробиться. Громцев нервно шагал из угла в угол, словно римский центурион, который должен был возглавить битву за независимость.

Слышался ребячий крик, топот и свисток вновь ожившего Лазуркина. Бравый солдат со своим взводом пытался ликвидировать пролом в стене.

— Вадим Павлович! — сказала Марта Петровна, поправляя смятую причёску. — Не останавливайтесь, пожалуйста, под люстрой.

Громцев взглянул на люстру, которая вздрагивала от хода истории, и снова зашагал по комнате.

— Произошла элементарная ошибка по вине художника. Он нарисовал не тех ребят — младших, а не старших, — сказал кто-то из сотрудников. — Мы всё объясним этим, малышам, и расстанемся.

— А если они не уйдут? — спросила комсорг Наташа.

— Афиша есть афиша, — сказал старший научный сотрудник Ионов. — Документ.

— Афиша есть афиша, а дети есть дети, — сказала инженер Тамара Владимировна. После водоворота её халат перестал быть чистым и новым. — Летом их увозят на дачи, в пионерские лагеря. Через неделю их не будет.

— Верно, — согласился Ионов. Его халат тоже перестал быть чистым и новым. — Надо оттянуть время.

Щёлкнул, включился селектор.

— С лестницы удалили, — раздался голос Лазуркина. — Теперь удаляем по коридору к вестибюлю!

— А как лаборатория Главного Криогена? Отстояли? — спросил Громцев.

— Отстояли.

— Потери?

— Сломана одна дверь, одна тележка, опрокинута банка с клеем…

Громцев выключил селектор.

— Нужна система, — снова заговорила Тамара Владимировна. — Будем знать их возможности и наши.

— Их возможности мы уже знаем, — сказал Громцев. — Сверхпроводимость.

— Надо создать среди ребят общественный совет, — предложила Наташа. — Иметь вожаков, старост. Опираться на передовых, сознательных. — Наташа старалась быть серьёзной, но события её веселили и оставаться серьёзной было трудно. Очень хотелось смеяться. В особенности над Лазуркиным и его сообщением о ходе событий. А халат Наташи перестал быть и чистым, и новым, и целым.

— Правильно, — поддержал Наташу Ионов. — Сознательных легко высчитать на машине.

— Запрограммировать на перфокартах, — уже не выдержала и улыбнулась Наташа. Она ещё вспомнила, что Вадим Павлович хотел показать ребятам стеклодувную.

— «Запрограммировать»! — крикнул Громцев. — Вас, извините, надо было запрограммировать, чтобы не писали ерунды в афише! Тайна абсолютного нуля! Больше — меньше! А где чёрным по белому, что приглашаются восьмые и девятые классы? А рисунок?

— Да… рисунок… — сказала Тамара Владимировна.

— Может, проверим у них отметки? — предложил кто-то из сотрудников. — Отсеем?

— Они нас, кажется, отсеют.

— Но мы их, кажется, захватили в плен.

— А вам не кажется, что они нас захватили в плен?

— Кажется, но не хотелось бы.

Громцев стоял молчаливый. Проблема, с которой он встретился, была для него неожиданной и непонятной. Он упал с горы и теперь не может определить, где верх, где низ. Так часто бывает во сне. А тут не во сне, а наяву. И что обидно — в самом центре современного города и в самом центре современного века.

Какой тут сон!

— Вадим Павлович, — сказала Марта Петровна, — вы встали под люстру.

Вадим Павлович поглядел на люстру. Но было удивительно тихо — ни топота, ни голосов. И люстра больше не вздрагивала.

— Нам, кажется, повезло, — сказал опять кто-то из сотрудников. — Они сели на клей.

Громцев включил селектор:

— Лазуркин, где ты?

— Тут я! — раздался бодрый голос Лазуркина. — Детей вернули на исходные, Вадим Павлович. В вестибюль!

— Как они?

— Сломан один фанерный ящик, зонтик, опрокинута ваза с цветами. Будете с ними говорить?

— Буду.

Громцев подошёл к двери, осторожно открыл, выглянул. Потом все двинулись по коридору.

Шли молча.

Даже Наташа помалкивала, комсомольский вожак: слишком нервно был настроен Вадим Павлович.

Заведующий механической мастерской Иван Евтеевич катил по коридору тележку к себе в мастерскую. Тележка была погнута.

Стеклодув Николай и его помощница Пунченок снимали с полок различного цвета сосуды и колбы.

Митя Нестеров очищал от мусора отверстия вентиляции, проверял исправность климата.