— Я вас слушаю, — сказал Володя, садясь напротив Казимира Ивановича.

— Вы дали передачу… — снова начал Казимир Иванович.

— Да. Это был мой репортаж.

— О раннем запуске. Так, кажется. В газете — «Вторая молодость»… У вас — «Ранний запуск».

— Да. «Ранний запуск в науку».

— А их выгнали! — Казимир Иванович нервно подскочил на месте. Потом схватился за перевязанный платком бок.

— Я разделяю ваш справедливый гнев, — кивнул Володя. — Но, как во всяком учреждении, у нас имеется план. И мы просто физически не имеем возможности…

— Дети должны остаться на улице? — перебил его Казимир Иванович.

— Это вы напрасно. Передача принесла свою неоценимую пользу. — Володя достал из угла большой бумажный мешок с надписью: «Институт Холода». — Отклики, смотрите!

Выбрал наугад письмо:

— Из Воронежа. «Прослушали передачу об институте Холода. Приняли решение организовать общество юных друзей института при Холодильнике № 6». Или вот из Новосибирска. «Поздравляем самых младших коллег с приходом в науку. Учащиеся физико-математической школы». Поздравления от юных пожарников из Семипалатинска. От юных друзей милиции из Одессы. Вот из ГДР письмо. От юных друзей пограничников!

Глаза Казимира Ивановича вдруг заблестели алчным огоньком.

— Дайте!

— Письмо из ГДР?

— Нет. Весь мешок.

— Берите. — И Володя передал мешок Казимиру Ивановичу — С такими откликами можете действовать через общественность. И добьётесь своего.

— Добьюсь! — решительно сказал Казимир Иванович.

Володя проводил старика до дверей.

— Кстати, у меня в коридоре пионер сидит. Тоже пришёл насчёт института Холода. Он вам поможет нести мешок. Эй, мальчик! Помоги дедушке!

— Казимир Иванович! — удивлённо привстал Гунн. На этот раз он был ещё без мороженого. — Мы пришли в радиокомитет. Я уполномоченный от всех.

— А я уже здесь, — хитро засмеялся старик.

— Ух, ребята обрадуются! — радостно воскликнул Гунн. — Вас не заперли на ключ, не сумели?

— Нет.

— Красота!

— А в газете вы были? — спросил Казимир Иванович.

— Были.

— Что сказали?

— Сказали, что тема уже… как это…

— Отзвучала небось.

— Да. Отзвучала, и что…

— И что у них план забит на месяц вперёд. Пойдут заметки — «Всё про Васю», «Кладовые Сахалина», «Экспонаты возвратились в музей».

— А вы откуда знаете? Вы и там уже были? — удивился Гунн.

Казимир Иванович в ответ опять хитро засмеялся.

…В будке телефона-автомата Казимир Иванович набрал номер.

— Держись, академик! — хитро подмигнул он Гунну.

Только что был больной — и уже здоровый. Плащ вместо пояса перевязан шерстяным платком, и всё. Не ушёл, не уехал, не пропал без вести!.. Тут как тут. Конструкция его такая. Ребята в нём не ошиблись.

А ребята никогда не ошибаются.

— Марта Петровна? — бодро сказал Казимир Иванович в телефон. — Достопочтенная Марта Петровна, будьте так любезны, соедините меня с вашим Мельниковым. То есть как нельзя? Почему? Эксперимент? Дайте тогда его домашний телефон. Что?..

Казимир Иванович слушал растерянно.

— Нет, он нужен лично. Через месяц? И здесь через месяц. Везде через месяц. Нет, это поздно. Здоровье? Ничего. Уже здоров. Извините.

Казимир Иванович повесил трубку.

— Плохи дела. Академик не выходит из корпуса. И ест там и спит. Никого не принимает. Важный эксперимент.

Казимир Иванович и Гунн медленно пошли вдоль бульвара. Старик ни за что не хотел отдавать мешок и нёс его лично. Тогда Гунн купил себе мороженое, криоген за одиннадцать копеек. Съел кусочек, потом ещё — юный друг холода, всё правильно.

— Как же теперь быть? — спросил Гунн.

Казимир Иванович помолчал, потом сказал:

— Мудрость гласит: «Если гора не идёт к человеку…», то мы сами пойдём к горе…

— К какой горе?

— К той, которая повыше. К горе Науки. И спросим… Да, а как у него спросишь? К телефону не подходит, дома не живёт. Где он теперь?

— Всё равно полезем, — бодро сказал Гунн.

— Определённо, полезем. В институт Холода. А где остальные ребята?

— Будут тайно ждать около метро за корпусом.

Гунн и Казимир Иванович поравнялись с двумя пенсионерами, сидевшими на скамейке.

— Слыхал? — тревожно шепнул один пенсионер другому.

— Слыхал. Подозрительный старикашка. Одет как-то странно.

— И с мешком.

— Да.

— Баптист.

— Такие ребят и затягивают. Видел на прошлой неделе по телевизору?

— А как же. Купил мальчишке мороженое, а потом мальчишка и в школу перестал ходить.

— А этот… который хотел окна в институте сфотографировать… и забор…

— Ты про что, Макар Терентьевич?

— А ты про что, Василий Семёнович?

— Я про «Чёрные души».

— А я про «Ставку резидента» в трёх сериях.

— Яблоко от яблони недалеко падает.

Когда Макар Терентьевич и Василий Семёнович подняли головы и глянули вдоль бульвара, старика с мешком и мальчика с мороженым не было.

— Странно всё-таки.

— Н-да.

— О Криогенном корпусе говорили.

— Старик мальчика навёл на этот разговор.

— А мальчик наведёт его на корпус.

— По недомыслию, вполне возможно.

Пенсионеры, не сговариваясь, поднялись со скамейки и решительными шагами направились в сторону института Холода. Макар Терентьевич впереди, Василий Семёнович поотстал, он оглядывался, искал что-нибудь ещё подозрительное в двух или в трёх сериях.

Теперь мода — читатель сам должен додумывать книгу, а зритель додумывать фильм или пьесу. И читатели и зрители сидят на бульварах и додумывают.

…Пенсионеры разговаривали с Лазуркиным у входа в корпус. Тяжело дышали от возбуждения и оттого, что им удалось додумать. Василий Семёнович вытирал лицо и шею платком, а Макар Терентьевич обмахивался краем расстёгнутого пиджака.

— Испугали вы меня… — протянул Лазуркин. — Баптист, значит? Шпион, значит? В корпус, сказал, залезу?

Лазуркин неожиданно закатился громким смехом.

— Телезрители! — Он вытирал слёзы, хлопал себя по коленям. — Да известен мне этот старик. Очень даже хорошо. По играм специалист. От районо. Последнюю игру тут устроил, маршировал с ребятами. Плакат носил, чтобы я им двери открыл.

— Как знаешь, Лазуркин, — сказали пенсионеры. — Мы предупредили. Двери ты ему не открыл, он обманом залезет и украдёт академика. Не зря с мешком ходит.

И пенсионеры повернулись и пошли.

Обиделись.

— Мой взвод на доске Почета висит! — крикнул им вслед Лазуркин.

Он опять начал смеяться и хлопать себя по коленям. Бравый солдат. А тем временем за его спиной в корпус проскочили Казимир Иванович и ребята (сверхпроводимость!..): Гунн, девочка с косичками, концы которых были защёлкнуты пряжками, двое в летних шапках и, конечно, тот… с развязанными шнурками в ботинках. Он по-прежнему не сомневался, что физика ждёт его.

Казимир Иванович незаметно снял с доски связку запасных ключей.

Вот почему до сих пор его не могут запереть дома.

Связку ключей отдал Гунну. Гунн крепко зажал в руке: зазвенят — выдадут всех. И главное, чтобы не уронить.

А Лазуркин смеялся и хлопал себя по коленям: додумывать ничего не хотел.

Гунн шёл первым. В коридоре горели неяркие лампочки и было полутемно. За ним — остальные ребята. И, конечно, гуси на платье у девочки, они тоже шли, пробирались, вытянули шеи.

Последним пробирался Казимир Иванович с мешком.

— Назад, — вдруг прошептал Гунн. Но было уже поздно.

Гигантскими прыжками мчался человек, держа над головой большие шары — «Гелий». Шары помогали человеку так высоко подпрыгивать, и поэтому он единым духом перемахнул через ребят и Казимира Ивановича. Девочка с пряжками в косах тихонько взвизгнула от страха и присела. Мальчик, которого особенно ждала физика, быстро наклонился и опять безуспешно занялся шнурками. Летние шапки, даже от страха, закрыли глаза и ударились головами о стену. Возможно, это отомстила им тележка. Пришлось снять шапки и потереть головы руками. Зелёную и жёлтую.