Отто Лилиенталь с малых лет мечтал летать. С годами это превратилось в дело всей его жизни.

— Молодец, целеустремленный какой! — говорили родственники. — Что вот мы? Коптим. А он? Рвется в небо. Орел!

Лилиенталь смастерил себе крылья. Они были из реечек, обклеенных тонкой материей.

— На этажерку похоже, — говорили родственник, щупая сооружение. — Ты сам куда влезешь, в середину? А махать чем будешь? Не будешь. Думаешь так понесет. Ну-ну...

Для начала Отто взобрался на невысокий холм. Дул ветерок и у подножья холма шевелил клевер и кашку. Отто разбежался, ветер подпер снизу этажерочные крылья и снес авиатора в долину.

— Получилось! — удивились родственники. — Дерзай дальше. Кстати, на кого у тебя завещание оформлено, на жену?

Следующие крылья Отто сделал в два раза больше, а холм выбрал самый высокий.

— Палец послюни, ветер проверь, — советовали родственники. — Надо же, какой настырный. Все за что берется до конца доводит! Небось и к нотариусу успел сходить, все оформил?

Не успел Отто взлететь, как порыв ветра ударил в крыло сверху, перевернул этажерку. Кувыркаясь, человек полетел вниз.

— Безумству храбрых поем мы песню, — скороговоркой пробормотали родственники и побежали опротестовывать завещание. У них уже была на этот случай приготовлена бумажка, что Отто страдает навязчивой идеей — хочет летать.

Партия «Народная воля», отражая настроения прогрессивной общественности, приговорила императора Александра II к смерти.

Император ездил по городу всегда в одно и то же время по одним и тем же улицам.

— Мон шер, может быть вы измените время и маршрут? — упрашивала его императрица.

— Но что скажут подданные? — отвечал император. — Они привыкли к порядку. Нет уж, пусть все идет как шло.

Однажды он ехал в карете по набережной. Был первый день марта. Звенела капель. Улыбались люди. Из толпы вдруг выскочил человек с пакетом в руках.

— Бомба! — ахнул жандарм.

Раздался взрыв. Контуженного императора отвезли в Михайловский замок.

— Как вы себя чувствуете?

— Так себе.

— Вам следует находится здесь до вечера, пока не придет воинская часть, — настаивали придворные. — Толпа не расходится, в ней могут быть еще бомбометчики.

— Если я не выйду, народ подумает что я трус, — печально сказал император.

Он выехал на ту же набережную в той же карете. И снова из толпы выскочил человек. В руке у него было что-то завернутое в газету.

Снаряд полетел точно в цель...

Из смерти императора террористы быстро сделали выводы:

— Царизм не способен к предвидению. Всем своим существом он принадлежит прошлому, — разъясняли в кружках бородатые сторонники исторического прогресса и демократии.

Они глубоко знали предмет и не поддавались сомнениям: кто-что о них подумает.

Какая разница?

Французский писатель Александр Дюма был полукровкой (дед — негр) и как все люди смешанных кровей отличался необыкновенной ловкостью. Хотелось зарабатывать и издаваться.

Сперва дело шло туго. Александр усаживался за стол, макал гусиное перо в чернильницу и морща лоб выводил на листе бумаги: «В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга...» Сразу же начинались сомнения: вдруг Менг не городок, а большой город? Во второй фразе герой ехал на гнедой лошади. Что такое «гнедая» — черная, коричневая, серая? О, боже! Приходилось бросать перо и бежать в библиотеку к справочникам.

Еще хуже если попадалась фраза «в третьем браке с вюртембергской принцессой». Вюртембергская колбаса бывает, а принцессы? В мозгу шевелилась зеленая гусеница.

И вдруг, после третьего романа, Александра осенило. А что если перейти на бригадный метод? Пять голодных студентов, машинистка, запереть их на ключ...

Так утверждают злые языки. Романы посыпались, как дамские сапожки с конвейера. Уходя из дома Дюма теперь говорил:

— Что мы там пишем? «Учитель фехтования»... А это про что — про Индию? Ах, про Россию. История любви дворянина декабриста и бедной француженки? Пишите, пишите. С героиней поосторожнее: нравственность на высоте, никаких декольте и ножек. С Николаем можно не церемониться. Будете описывать Инженерный замок — не рассусоливать: «надо рвом возвышались стены, со скрипом опустился мост». И все. К «Гастроному N_1» я вас прикрепил. Аванс выдам завтра. Пошел на пленум кинематографистов, пробивать заявку. Сваляем телефильм.

— Звонил какой-то молодой прозаик из Рамбуйе. Просил принять.

— В шею!

В 1858 году Дюма приехал в Россию. В доме нижегородского губернатора Муравьева (тоже декабриста) хозяин сказал:

— А у меня для вас сюрприз. Познакомьтесь. Граф и Графиня Анненковы. Ее девичья фамилия Полина Гебль. Не вспоминайте?

— Смутно. Встречались с графиней на водах?

— Какие там воды? Иван Александрович и Полина герои вашего романа «Учитель фехтования». Теперь-то вспомнили?

— Ах, вот как!

Где уж тут вспомнить — несколько сот книг, кто что писал...

А вот «В первый понедельник 1625 года...» — отличная фраза, помнилась: ею начинались «Три мушкетера». Ее написал он сам.

Холера всегда была одним из самых страшных бедствий для человечества, людей она косила как траву.

Человек, который победил ее работал младшим врачем в доме для умалишенных в Гамбурге. Его звали Роберт Кох. Однажды жена подарила ему к семейному празднику микроскоп.

— Ишь, копошатся, — рассуждал он, разглядывая в трубку стеклышки с мутной водой. — Ползают. Ага, один разделился, второй...

О догадке француза Пастера, что все болезни идут от микробов он уже слышал.

Умалишенные были забыты. Маленький, востроносый Кох покупал мышей и заражал их. Начал он с сибирской язвы. Микроскоп показал, что внутри каждой мертвой мыши кишат какие-то палочки. Микроб был открыт.

Затем пошел — туберкулез. И снова палочки. «Проклятые палочки Коха», — горько пожаловался сто лет спустя поэт, умерший от этой болезни.

И наконец — холера. Она началась в Индии, проникла в Египет и подходила к Европе. Кох едет в Александрию, потом в Калькутту. В Индию он привез с собой в ящике полсотни белых мышей. Мыши умерли, но возбудитель болезни был открыт.

— Похож на запятую, — сообщил всему миру Кох.

Нашелся скептик. Доктор Петтенкрофер из Мюнхена написал:

«Пришлите мне ваших воображаемых зародышей холеры и я докажу вам насколько они безвредны».

Обязательный Кох послал ему пробирку. В ней копошилось несколько миллионов страшных запятых.

Получив посылку, Петтенкрофер вытащил из пробирки пробочку и опрокинул содержимое в рот. Им можно было убить полк солдат. Доктор погладил пышную бороду, икнул и пошел гулять. Болеть он и не думал...

С помощью того, что открыл Кох, научились лечить и сибирскую язву и туберкулез и холеру. Но бородатый чудак из Мюнхена тоже задал задачу. Не только гении, но и сумасброды учат людей. Теперь мы знаем: заболевают не все и не всегда.

Без него открытие Коха было бы неполным.