Не мой сегодня день. В смысле, вообще задуматься и что-нибудь осмыслить не дают.

— Капитан Демидов? — в дверях нарисовался щеголеватый адъютант.

Кто-то из пехотских. Чего им от меня надо? Вечеринку сломали, так ещё и поспать спокойно не дадут…

— Слушаю.

— Его превосходительство, генерал Дохтуров, просят вас к себе, — щёлкнул каблуками офицер, обозначив кивок головой.

Етиолапоть! Этому-то что от меня занадобилось?

— А по какому вопросу? — задал я дурацкий же вопрос. Типа адъютантов генералы подробно просвещают за чем и на предмет чего они должны пригласить к ним офицера…

— Не могу знать, господин капитан, — ещё раз боднул головой воздух визитёр, — его превосходительство ждут-с!

Бог с тобой, «златая рыбка», пошли уже.

— Следую за вами, господин штабс-капитан!..

Над лагерем темнело… В смысле, не только над лагерем — темнело вообще над всей западной частью России. Но меня в данный момент волновали корни деревьев и тому подобные «спотыкашки» именно в месте дислокации русской армии. А этого добра хватало. Конкретно тут никто не озаботился заранее протаптыванием тропинок по нужному мне маршруту. Так что следовал я к генералу, спотыкаясь и чертыхаясь…

Дмитрий Сергеевич Дохтуров вид имел совсем не героический и не аристократический — лицо одутловатое, с достаточно обвисшими щеками… Если бы не знал, кто передо мной, то почти наверняка решил, что этот мужчина злоупотребляет алкоголем. Но я знал также и то, что передо мной настоящий герой той (этой?) войны, один из самых славных «птенцов гнезда суворовского». Вероятно, что-то у него с почками неладно… Потому и умер в моём мире Дмитрий Сергеевич не старым ещё человеком.

Особой приветливости командующий Шестым корпусом тоже не проявил, сразу взял сугубо официальный тон:

— Здравствуйте, капитан. Командующий и граф Остерман рекомендовали вас как мастера минной войны. Не скажу, что мне нравится сама идея минирования поля сражения, но ситуация заставляет идти даже на это.

Я молча поклонился и стал ожидать продолжения.

— Шестому корпусу поручено защищать Смоленск и прикрывать отход армии. Неприятель значительно превосходит нас по численности. Раз уж так сложилось, то придётся не гнушаться любыми разумными средствами, чтобы выиграть хоть какое-нибудь время. Готов выслушать ваши предложения.

— Для этого, ваше высокопревосходительство, мне необходимо знать место боя и дислокацию наших полков.

— Разумеется. Прошу. — Дохтуров развернул передо мной карту, где уже было предварительно обозначено развёртывание наших сил.

Приблизительно ситуация ясна. Узнав, где, что и как ещё организуется для обороны, уже можно было подумать и о своих сюрпризах для незваных гостей.

— Кроме того, мне потребуется осмотреть собственно рельеф и изучить характер земли, чтобы определиться с местами закладки фугасов и прочего. Каким временем для этого я располагаю?

— Никаким (а кто бы сомневался!). Завтра с рассветом нужно прибыть на место, а к вечеру всё уже должно быть готово. Желательно — раньше. Совсем не уверен, что Бонапарт любезно предоставит нам необходимые часы для подготовки к встрече.

— Будет исполнено, ваше высокопревосходительство!

— Теперь ознакомьте меня с собственно тем, что за мины вы собираетесь закладывать.

Растяжки не сильно возмутили генерала-рыцаря, идея о фугасах-камнемётах слегка поднапрягла, но когда он услышал о ещё одном предложенном новшестве, то немедленно вскипел:

— Никогда этого не будет перед моими позициями! Я вам решительно, слышите, решительно запрещаю устанавливать эти бесчеловечные мины на поле боя, капитан!

А воображение у генерал-лейтенанта живое: фантазия живо нарисовала действительно жуткую картинку результатов применения моего предложения. Да меня и самого слегка передёрнуло, как только попытался это представить.

Вспомнилась история про кого-то из древних полководцев (чуть ли не сам Александр Филиппович в виду имелся), который приказал казнить человека, предложившего набросать на поле боя досок с гвоздями, чтобы сделать его непроходимым для врага. Покоробило великого воителя, что так банально и неблагородно можно вести боевые действия.

Казалось, будь у Дохтурова соответствующие возможности, и слетела бы моя голова с плеч, чтобы я не смог сообщить о своей придумке кому-то ещё.

Насилу удалось убедить расходившегося генерала, что он всё не так понял и на самом деле никакого апокалипсиса на поле брани твориться не будет. Внял, в конце концов, и дал «добро». Даже слегка улыбнулся впервые за всё время нашего общения.

…Спалось этой ночью фиговенько — и мысли о завтрашней рекогносцировке с последующими работами спокойному отдыху не способствовали, и вспомнилось, как я практически лишил Давыдова одного из лучших стихотворений. Вот же зараза! Пусть мир и меняется, и, чего греха таить, уже изменился… Может, и не встретит теперь Денис Васильевич ту женщину, отношения с которой подвигли его на такие строчки, всё равно на душе погано. И сделать уже ничего нельзя. К тому же, глядишь, и при следующей встрече спросит ещё что-нибудь о своём творчестве. А я опять брякну нечто из ещё не написанного. Во влип! На кой чёрт было выпендриваться? Распелся, понимаешь, подарок боевому товарищу сделать решил в виде журбинской мелодии. И такая вот лажа получилась.

С тем и уснул.

На следующее утро вместе с ротой пионеров отправился «трудиться по специальности». А работа на позициях уже кипела — возводились батареи, строился земляной редут, а предполагаемые фланги, судя по всему, «засевались чесноком».

Нет-нет, не той самой приправой к мясу-рыбе-овощам. Значительно более неприятной для противника и особенно для его кавалерии «специей».

Конечно, глупо предлагать: «Представьте себе атом углерода в состоянии эс-пэ-три гибридизации…» В общем, по вершинам тетраэдра направлены четыре железных острия — как бы ни упала такая фиговина на землю, одно жало всегда торчит вверх. А теперь попробуйте пофантазировать, что будет с кавалерией, идущей в атаку через участок, где на каждый квадратный метр приходится несколько «чесночин»…

Лошадь со всеми своими скоростью и массой налетает копытом на «подарок», гарантированно падает, зачастую подминая под себя всадника, строй ломается, рисуется именно та самая картина: «смешались в кучу кони, люди…» Причём падают и те и другие на землю, где их гостеприимно встречают новые мини-пики.

Практически непреодолим для конницы такой участок. Пехоте, кстати, наступать по подобному полю тоже очень некомфортно — только и смотри себе под ноги, а не строй держи…

Ну да ладно — у меня своя задача. Места для закладки фугасов наметил заранее, но матушка-природа вносила свои коррективы: то пригорочек более удобный наметился, то почва очень даже труднокопаемая… В общем, «хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах». Но проблемы решаемые. И к вечеру решённые.

Нарадоваться, кстати, на своих пионеров и минёров не мог: без всяких матюков и прочего выражения недовольства копали, закладывали заряды (в том числе и те самые дурно пахнущие бочки, что являлись главным новшеством), аккуратненько резали дёрн и не менее аккуратно маскировали им необходимые места… И это всё в почти тридцатиградусную жару. Я, только бегая от места к месту и распоряжаясь, взопрел так, что мундир можно было выжимать… А они пахали, как проклятые. Страшно представить их чисто физическую нагрузку. Разум отказывался воспринимать такую семижильность русского солдата. А глаза видели. И не верить им повода не было.

А ведь мои минёры, являлись, можно сказать, «аристократами» среди других пионеров — они ведь не только «бери больше — кидай дальше», они и ещё кое-какие расчёты делать умели и заряды снаряжать. И работа у них более «деликатная» — перелопачивать грунта приходилось в разы меньше, чем однополчанам с гренадкой об одном огне на кивере.[2]