Сознание возвращалось к Рафайну неспешно. Сначала пришел холод. За ним боль и жажда. Голова у парня раскалывалась и пульсировала, словно ему череп набили ветошью. А рот пересох до состояния пустыни. Потом появились звуки, которые доносились будто бы сквозь вату. Кажется, это были чьи-то приглушенные разговоры и металлический лязг. Аристократу стоило огромных усилий заставить себя разлепить веки.

— О-о-ох… что за… у-у-у… — хрипло простонал Аурлейн, пытаясь потрогать гудящий затылок.

Но что-то помешало ему. Рывок, еще один. Безрезультатно. Черно небо Абиссалии, да его руки связаны! И ноги тоже! Какого…

— Как тебе спалось, друг мой? — раздался над ухом молодого человека голос.

Парень дернулся от неожиданности, резко повернул голову и узрел янтарно-желтые глаза, взирающие на него с плохо скрытой ненавистью.

— Р… Ризант? — пробормотал Рафайн, с трудом ворочая сухим распухшим языком. — Что всё это значит⁈ Где я⁈ Почему в таком виде⁈

— Её звали Улька, — произнес полукровка.

— А? Ты о ком? Я не понимаю…

— Девушку, которую ты зарезал. Её имя Улька. А монеты, находившиеся при ней, были дарованы из моих рук.

Аурлейн закрутил головой, оценивая антураж глухого помещения и набор инструментов на стенах. Страх ледяной когтистой лапой так стиснул сердце, что молодому аристократу стало тяжело дышать.

— Нет-нет, всё не так! Я никого не убивал! Я это выдумал ради бахвальства! — затараторил узник.

— Врёшь, Рафайн, — покачал головой нор Адамастро. — Лучше расскажи, ты действовал один или с подельниками? Назови мне имена.

— Да говорю же, ничего такого не было! П… п… просто я неудачно пошут-т-тил…

Дворянин подумал, что желтоглазый сейчас его ударит, но тот вместо этого отошел куда-то за спину. Аурлейн принялся выворачивать шею, пытаясь рассмотреть, что происходит сзади. Но ничего толком так и не увидел.

— Эй… Ризант, подожди, давай обо всем забудем! Похищение высокородного суровое преступление, но я клянусь, что никто и ничего не узнает! Я согласен, что у нас возникло недопонимание по моей вине!

— Улька была доброй и наивной, — проигнорировал мольбы пленника Адамастро. — Она мечтала жить в домике у океана…

— Эй, ты разве не слышишь, что я говорю⁈

— Я вознаградил её за помощь, которую она мне оказала. А ты не только отобрал у неё все деньги, но и лишил жизни, — продолжил монотонно бубнить Ризант. — Зачем? Неужто тебе, отпрыску знатной фамилии, они были так необходимы?

— Да я ничего не…

— И ведь тебя сподвигла на убийство не какая-то острая нужда. В этом случае я б хоть как-то понял твой поступок. Не простил бы, но принял. Однако ты незатейливо спустил все монеты со своими друзьями-повесами.

— Риз… Ризант, прошу, поверь мне! Я не понимаю, о каком золоте ты ведешь речь! Если бы ты позволил…

Рафайн по-женски взвизгнул, когда затянутая в перчатку пятерня прилетела откуда-то из-за спины и звучно ударила его по уху. Узник жалко скукожился, рефлекторно пытаясь заслониться и подтянуть колени к груди. Но путы держали крепко…

— А откуда ты тогда знаешь, что я наградил её именно золотом, мразь? — прошипел Адамастро.

— Так… ты же… сам… — промямлил Аурлейн.

— Нет, получше напряги память, недоносок. Про желтый металл я и словом не обмолвился. Поэтому ты сам себя выдал.

Поняв, что действительно допустил фатальную оплошность, Рафайн решил сменить тактику:

— Э-э-э-э… ладно! Хорошо! Я всё компенсирую! Мой дед глава рода, он занимает высокий пост в патриаршей канцелярии! Я могу вернуть деньги!

Желтоглазый аристократ усмехнулся, но ничего не ответил. Он вновь встал перед молодым дворянином, и тот узрел в руках у полукровки обычную деревянную кадку, которой простолюдины черпают воду из колодца. Ризант приладил её под ноги пленнику, а затем посмотрел куда-то ему за спину.

— Лиас, будь добр…

То, что произошло потом, ввергло Рафайна в настоящий шок. Адамастро сделал несколько пасов пальцами, после чего в его ладонях возникло какое-то явно магическое воплощение! Но что поразительно, он сотворил его без использования колец! Да как такое возможно?!! Этот парень слишком молод, чтобы быть столь искусным магистром!

— Я подсмотрел этот конструкт у алавийцев, — доверительно сообщил пленитель. — Даже успел испробовать на себе. Однако я внес в него кое-какие изменения, так что тебе должно понравиться, Аурлейн…

— Ч-ч-что т-т-ты соб-бираешься д-д-делать⁈ — выдохнул узник, стуча зубами.

Мутный пузырь, парящий в воздухе, подчиняясь движению рук полукровки, облепил обнаженные и посиневшие от холода ступни Рафайна. А потом…

— Й-й-й-я-я-а-а-а-а-а!!!

Пронзительный вопль вырвался из горла убийцы. Его рассудок утонул в бездне боли и ужаса, оставляя вместо себя только первобытные животные инстинкты. Каждая пора на коже стонала, терзаясь невыносимой агонией. Но когда сознание попыталось трусливо сбежать, оставив тело страдать в одиночку, на кончике пальца Адамастро воссияло новое плетение. Оно погрузилось в лоб бьющегося в припадке аристократа, заставляя сердце биться еще чаще, а кровь быстрее бежать по венам. И спасительное беспамятство предательски отступило.

Когда немыслимая пытка закончилась, молодой дворянин едва мог дышать. Вместо ступней он ощущал два колючих комка, изнывающих от боли. Но она была значительно легче уже пережитой. И тут сам претёмный Драгор дёрнул пленника посмотреть вниз. От открывшегося зрелища у Рафайна перехватило дыхание. И он понял, зачем ему подставили под ноги кадку.

Дьявольское заклинание пережевало его плоть от кончиков пальцев и до щиколоток. Сочащиеся кровью лоскутья торчали во все стороны, медленно наполняя багряной влагой деревянную ёмкость…

— Я развяжу твой язык, Аурлейн, — бесстрастно констатировал Ризант. — Клянусь тебе. Даю тебе последний шанс. С кем ты был?

— О… один! Я был один! Поверь, умоляю! Я все расскажу! Без утайки, как на духу! Только… пожалуйста… не надо-о-о больше-е-е…

Рафайн разрыдался в голос, как не плакал даже в детстве. Он не рассчитывал разжалобить мучителя, просто не мог больше себя сдерживать. Однако, слава Кларисии, Адамастро вполне удовлетворила реакция узника.

— Теперь он твой, Насшафа, — произнес полукровка. — Делай с ним, что пожелаешь, но проследи, чтоб твареныш раскаялся.

— Как с-с-скажешь, мой шаас…

Не успел Аурлейн облегченно перевести дух, как в поле его зрения возникло новое действующее лицо.

— О, боги милосердные! Кьерр! Это же кьерр! — захрипел Рафайн, неистово дергаясь всем телом. — Ри-и-иза-а-ант! Не оставля-я-яй меня ту-у-ут!

Высокородный даже не счел нужным удостаивать пленника ответом. Он молча развернулся и ушел, уведя за собой незнакомца в черном плаще. Дворянин остался наедине с парой алых глаз, сияющих жутким кровожадным блеском.

— Не волнуйся, ч-ч-человек, от меня еще никто не сбегал в царство вечной тени раньш-ш-ше срока… — прошипела нелюдь.

Аурлейн завопил, из последних сил напрягая голосовые связки. Но его отчаянных криков никто так и не услышал.

Подкованные каблуки моих сапог звучно колотили по дубовым ступеням. Я спустился по широкой лестнице, прошел мимо миниатюрного алтаря с фигурками богов и мазнул взглядом по статуэтке Ваэриса. Покровитель обмана и торговли стоял на почетном месте в самом центре, задвинув на задний план даже всеми обожаемых любимцев вроде Кларисии-защитницы и Сагариса-мудреца. Интересно, это кто-то из домочадцев балует или мой наниматель сам так развлекается? Хотел бы я сейчас с ним встретиться, чтобы передать парочку ласковых…

Повернув в левое крыло, заселенное преимущественно слугами, я приблизился к кладовой, которую не посещал уже много месяцев. Аккурат с тех пор, как она стала местом заточения Илисии. Пора бы проведать, как там моя дражайшая мачеха поживает.

Кивнув безмолвному стражу, вытянувшемуся при моем появлении в струнку, я повернул массивную щеколду, выточенную из толстой доски. Внутри царил полумрак, который не стал препятствием для моего острого зрения. На медном блюдце тускло горел огонёк дешевой кривой свечки, бросая отсветы на ссутулившуюся возле крохотного столика фигуру. Стоило только скрипнуть петлям, как силуэт вздрогнул и резко обернулся. Н-да… домашний арест очень плохо сказался на вдове экселенса Адамастро. Она заметно исхудала. Глаза запали внутрь черепа, утонув в черноте синяков. Без дорогостоящих масел, которые ранее неслабо били по казне рода, кожа Илисии утратила былую упругость и красоту. Без услуг дамских цирюльников её волосы иссохли до состояния соломы и пушились, торча неопрятной копной. Я, конечно, не запрещал узнице иметь пусть и совсем простецкий, но гребешок. Однако его оказалось недостаточно для полноценного ухода за капризной прической высокородной миларии.