Ее прикосновения были быстрыми и нервными, а тело – легким и гибким. В темноте я мог разглядеть только вспухшие соски крохотных грудей и почти вдавливающийся внутрь корсет живота.

Сколько же мучительных диет и выматывающих спортивных упражнений было выдержано, чтобы изгнать последний грамм жира! А когда, наконец, желанное было достигнуто, от женственности не осталось и следа.

Узкие, изнуренные жестокой самодисциплиной ягодицы по-птичьи скользили по моим бедрам. Казалось, под ней не мужчина, а вибратор. Тихонько постанывая, Мишель ритмично вибрировала: мазок – отскок, мазок – отскок! Что-то не позволяло ей нормально нырять: вагинизм, что ли?

Внезапно вздрогнув и замерев, она чмокнула меня в губы.

– Хочешь продолжить? Нет?.. Хорошо, тогда в другой раз… – Вибратор сделал свое дело: теперь его можно выключить и спрятать в коробочку.

Пружинисто спрыгнув с меня, Мишель смешными кукольными шажками проскакала в душевую. Я, кажется, догадался, в чем дело. Нисколько не сомневаясь, я открыл ее сумку и нашел там маленький несессер. Щелкнув замочком, обнаружил там пудреницу со стеклышком и маленькую лопаточку: кокаин! Теперь мне не надо было объяснять, что делали мои девицы в туалете и почему так блестели их глазки.

Я вдруг вспомнил Чарли: на короткое время наркотики обостряют либидо, но потом их действие притупляется. Нужны уже более сильные раздражители. Наркоман не замечает этого, пока не обнаруживает, что секс стал для него бледным и анемичным.

Минут через десять Мишель вернулась. Она была в халате, а волосы – закутаны в полотенце. По лицу, поблескивая на свету, сползала капелька воды. Сев на кровати, она поджала под себя ноги и, приоткрыв сумочку, достала пилочку.

– Мы с тобой оба – жулики, Руди, – кинула она, ловко орудуя пилочкой. – Нет-нет. Ты меня не понял! Мы хоть и мошенничаем, но делаем это интеллигентно: не оставляем жертву голой и босой.

– Кого это я, прости, обжулил? Династическую семейку? Тебя? Пачелли?

Она обезоруживающе улыбнулась и вернула пилочку в несессер:

– Ты не должен обижаться. Я ведь не сказала «ты», я сказала «мы»… Разве ты не жулишь со Временем, дорогуша?

Я скривился:

– Француз Шампольон в девятнадцатом веке разгадал египетские иероглифы, а больше чем через полтора века ты пытаешься понять клинопись моей души.

Она довольно хмыкнула:

– Неуклюже, но впечатляет.

Пилочка в ее руках мелькала, как бабочка. Ноздри плотоядно вздрагивали. Ей было хорошо.

– Софи повезло, – оглядев ее с голых лодыжек до полотенца на голове, сказал я. – У нее опытная учительница.

– Не язви, Руди. Я и вправду учу Софи блефовать. Иначе она всегда была бы в проигрыше. Ведь вчерашние короли давно уже стали рядовыми гражданами, а сокровищ у них осталось не так уж много. Посмотри, сколько принцев и принцесс женятся на простых смертных…

Она положила назад пилочку и вытащила из сумки пачку сигарет. Достав одну и чуть помяв ее трепетными пальцами, она щелкнула зажигалкой:

– Хочешь?

Я бросил взгляд на пачку. Она покачала головой:

– Не беспокойся. Это не травка…

Внезапно она снова раздвинула ноги и, приоткрыв полы халата, оседлала меня. Но теперь я держал ее крепко и действовал сам. Пару раз вздрогнув и тихо взвизгивая, она вдруг заметила, что на меня накатывает волна оргазма. Тогда, резко оттолкнувшись, она отскочила в сторону. Корчась от судорог, я видел, как она за мной наблюдает широко расширившимися глазами.

– Сучка! – глухо выдавил я. – Пошла вон!

– Руди, – вздрогнула она, – прости, у меня не было таблеток. Не успела купить. Больше этого не будет…

Я кипел от бешенства.

Весь день потом я делал вид, что ничего особенного ночью не произошло. Мишель с радостью мне подыгрывала. А вечером, увидев дверь в комнату Софи приоткрытой, я зашел туда без стука.

– У этих таблеток – превосходное качество, – услышал я голос Мишель.

– Можно не сомневаться, – громко произнес я.

Мне показалось, что сидевшая на стуле Софи съежилась.

– Как вы вошли? – ошарашенно спросила моя внучатая племянница.

– Если не ждут гостей, то закрывают двери, – сказал я, стараясь подчеркнуть беззаботность тона.

Из туалета вышла Мишель. На ней был халат, а на голову намотано полотенце. Смерив меня взглядом, она прошла к зеркалу.

– Между прочим, в приличном обществе, перед тем как войти, принято стучать, – голос у Мишель был ровный и спокойный.

– Я бы на вашем месте покраснел, – зло отрезал я.

– Хотите присоединиться? – как ни в чем не бывало спросила она. – Так и быть: мы – добрые. Поделимся…

– Вы – настоящий друг, милочка..

– Конечно! А вы сомневались?.. Кстати, с тех пор как я вас увидела, вы помолодели еще лет на пять…

Она сняла с головы полотенце и швырнула его на подоконник. Лицо Софи сковало от внутреннего напряжения.

– Не удивляйтесь, племянница, – хмыкнул я. – Ваша подруга принадлежит к избранному дамскому обществу. Для таких, как она, сказать гадость – все равно, что глотнуть пару таблеток.

В руке Мишель появилась расческа. Чуть наклонившись, она стала расчесывать волосы, глядясь при этом в зеркало.

– Тоже мне – дистиллят добродетелей. Духовный оборванец!..

– Даже у духовных оборванцев есть свои принципы, – рассмеялся я.

Я смотрел на загнанное выражение на лице Софи и чувствовал прилив острой к ней жалости. Всю свою недолгую жизнь она прожила в выдуманном, калечащем своей пустотой и изолированностью мире. В тесной золотой клетке, откуда нет выхода. Не знала сверстников в детстве. А став взрослой, была лишена возможности общаться с теми, кто был ей интересен.

Какое будущее ей предназначено? Вечное одиночество во имя давно изживших себя династических интересов? А чем это отличается от участи собаки-медалистки, которой, в отличие от дворовой шавки, полагается случка с премированным псом? О господи!

В общем, все было ясно, как в заключении психолога: когда человек лишен чего-то полнокровного, настоящего, он хватается за любые суррогаты. Не мог я оставить ее в этот момент одну. По глазам было видно, как муторно у нее на душе.

– Мы – в казино. Надеюсь, вы с нами? – не спросила, а как бы приказала Мишель.

И я кивнул…

Через час мы снова были там. И, как и в прошлый раз, тот же дородный европеец в золотых очках провел нас к игорному столу. Что было потом, я не помню.

Очнулся я от тупой, но тяжелой головной боли.

– Сэр, – услышал я его голос с немецким акцентом, – прежде чем продолжить игру, вам придется расплатиться за свой долг.

– Какой долг? – ошалело мотнул я гудящей головой.

– Восемьдесят пять тысяч триста семнадцать долларов…

Неподалеку застыли двое горилл. На их откормленных азиатских физиономиях застыло выражение скуки и ожидания. Я заметил, как один из них сжимает и разжимает в руке теннисный мячик.

Единственно, что мне удалось вспомнить: мы с Софи взяли у девицы в мини-юбке по бокалу желтоватого коктейля. Он, кстати, показался мне слабоватым…

– Софи! Софи! – слышался рядом голос Мишель.

Она легонько постукивала по щекам совершенно бесчувственную подружку.

– Вы вместе должны больше ста семидесяти тысяч, – безучастно произнес распорядитель. – Разница во времени со Швейцарией – шесть часов. Там сейчас – около шести вечера. Свяжитесь с банком и подтвердите перевод денег на счет казино. Вы и эта мадемуазель, – показал он на Софи.

Двое горилл чуть придвинулись в нашу сторону. Тот, у кого был в руке мячик, сунул его в карман, и тот оттопырился.

– Завтра, если хотите, можете отыграться, – уже голосом потеплее ободрил он меня.

Софи мучительно открыла глаза и стала приходить в себя.

– Что с тобой? – заботливо спрашивала ее Мишель.

Опасность глядела на меня желтоватым взглядом хищника. Только позже я сообразил, что это сфокусированный в очках распорядителя острый электрический блик. В оптических стеклах отражалась яркая настольная лампа на столе. Я чувствовал себя как пешеход, оказавшийся в середине автомагистрали. Подскок адреналина в крови отозвался провальным скачком страха: