Заканчивалось Время Всходов, которое должно было уступить место Засухе — Шему. Жизнь царского двора текла своим чередом, наполненная церемониями и пирами. Государственные дела требовали бдительного внимания Мхотепа: жрецы предсказывали затмение, северным номам снова грозил неурожай и волнения, а царская усыпальница должна была быть закончена к началу следующего года.

Богоподобный Рахотеп внимательно выслушал доводы визиря, по поводу замужества своей дочери. Он дал свое согласие на выбор царственного спутника для нее и как всегда доверился в этом непростом деле Мхотепу.

Предстоящие празднества должны были быть пышными и многодневными, их подготовка так же была возложена на джати. Он выберет ей в мужья самого сильного, красивого и умного юношу из тех, что соберутся во дворце по случаю Праздника Долины.

Вот только мысль о том, что его чистая и нежная Афири окажется в чьих-то мужских руках, была почти не выносима. И в такие минуты Мхотеп до боли сжимал в ладони Золото Фараона — знак высшей милости правителя великого царства, висевший на его могучей груди.

В один из дней, наполненных многочисленными хлопотами, когда визирь, наконец, вернулся в царский дворец, чтобы предстать перед Богоподобным с очередным донесением, в его покои ворвалась служанка юной царевны. Еще издалека он услышал ее крики, позволив стражникам допустить женщину на порог.

Глаза ее были полны неприкрытого ужаса, а плечи сотрясала мелкая дрожь. Мхотеп содрогнулся от страшной догадки. Что-то стряслось с Афири, иначе его не посмели бы тревожить под страхом неминуемой смерти.

Прислужница кинулась под ноги визирю, не смея поднять глаза.

— Богоравная… там, в саду… скорпион… — задохнувшись от быстро бега, только и смогла произнести она.

Мхотепу не потребовались расспросы, он в считанные секунды понял, что произошло, ринувшись в сад. Он бежал, не помня себя, расталкивая попадавшихся на пути замешкавшихся слуг и собирая за собой стайку любопытных вельмож, которые тут же поспешили к месту действия.

Увидев ее среди бессильно суетящихся, причитающих служанок и нянек, визирь упал на колени рядом с маленькой, согнувшейся от боли фигуркой. Один опытный взгляд на лодыжку царевны, уже распухшую и красную, сказал все что нужно. Крупный скорпион, запоздало убитый слугами, лежал рядом, и Мхотеп мысленно возблагодарил богов, что посланник Сета был бурым, а не черным, укус которого почти мгновенно приносит смерть. Времени на раздумья не было. Если все сделать быстро и правильно, Афири еще можно спасти.

Он потребовал принести свой сундучок из сандалового дерева, в котором хранил лекарские принадлежности, а пока слуги выполняли его распоряжение, не медля ни секунды, потянулся к своему золотому поясу. В руках визиря сверкнул острый как бритва нож. По рядам окружившей их толпы придворных пронесся ропот ужаса. Но Мхотеп уже накалил кончик лезвия от поднесенного расторопным слугой факела, и крепко сжав лодыжку царевны, одним уверенным жестом рассек нежную кожу на месте укуса. Царевна закричала от страха и боли, придворные протестующе загудели вокруг.

Мхотеп, на миг оставив свое занятие, обвел тяжелым гневным взглядом галдящих вельмож и угрожающе прорычал:

— Возвращайтесь в свои покои! Кто здесь хочет смерти Богоравной?!

А затем прижался ртом к ранке на ноге Афири, быстро вытягивая смертоносный яд скорпиона. Оторвавшись, наконец он сплюнул яд и немедля прижег место укуса зажженной палочкой, обработал целебной мазью, наложив тугую льняную повязку. Он сделал все что мог, теперь нужно молиться Великим богам, чтобы те послали царевне сил справиться с действием яда.

После того, как праздные зрители из числа вельмож покинули сад, спеша рассказать о чудовищном происшествии правителю, Мхотеп осторожно перенес еще всхлипывающую от боли царевну в ее покои.

Он подносил ей питье и вытирал капельки пота с ее лба, смоченной в холодной воде тканью, которую по его знаку меняли прислужницы. Мхотеп и сам теперь чувствовал некоторую слабость — яд скорпиона проник и в его тело. Попросив для себя воды, он незаметно обтер лицо влажной тканью. Но его сердце практически не изменило своего ритма, в отличие от хрупкой молодой девушки, что лежала перед ним, временами сотрясаясь в слабых судорогах. Он прощупал пульс на ее тонком запястье — сердце толкало кровь слишком быстро. Она начала задыхаться. Приподняв Афири, он положил ее голову на своё плечо, растирая тёплыми ладонями спину — пытаясь углубить ее дыхание. Женщины заворожено смотрели на его действия, боясь приблизиться к ложу своей царевны или нарушить этот трагический момент хоть одним звуком. Мхотеп несколько раз встряхивал полуобмершую в его руках царевну, боясь, что заснув, она уже никогда не проснётся. Он шептал ей на ухо самые нежные, самые ласковые слова, призывая вернуться из мрака поглощающей ее ночи.

Но вот кто-то осторожно тронул его за плечо. Визирь обернулся и как в тумане увидел одного из царских слуг, передавшего, что ему следует немедленно явиться к Богоравному.

Великий визирь оставил царевну на попечение своего лекаря, обменявшись с ним парой слов на неизвестном наречии. Он не знал, чем могла закончиться для него предстоящая встреча, ведь Богоравный мог в одночасье сменить свое расположение на самую страшную кару, а потому вошел в покои царя с тяжелым сердцем.

По желтоватым белкам его глаз, одутловатому телу, тяжелевшему с каждым днем дыханию, Мхотеп безошибочно прочитал скорое и неминуемое угасание. " Будет чудом, если фараон протянет до следующего половодья" — невольно подумал он.

Матерью Афири была вторая жена царя — редкая красавица из северного нома, где поклоняются Сиятельной Нехбет — покровительнице власти фараона. Но Богоравный Рахотеп смотрел на дочь лишь как на сосуд, в котором была заключена его священная кровь, он до сих пор горевал о потере единственного, слабого и болезненного сына от любимой жены-сестры Сотис. Поэтому Афири почти никогда не вызывала на его лице улыбку радости или умиления. Теперь же, визирь явственно различил неприкрытую печаль и тревогу правителя, ощутившего на себе дыхание Вечности.

Рассказ о святотатстве, которое позволил себе Мхотеп, неподобающе прикоснувшись к божественному телу Афири, уже был красочно преподнесен фараону. И теперь Владыка Рахотеп желал знать правду из уст своего верного джати.

Он внимательно слушал его объяснения, пристально вглядываясь в лицо, словно ища малейшие признаки предательства. Мхотеп говорил, что не мог поступить иначе, упустив единственный шанс спасти царевну, что не желал причинить вред ее божественному телу. Но во взгляде повелителя все равно читалось недоверие.

Тогда визирь понял, что единственный способ заставить повелителя поверить ему — раскрыть тайну, которую хранил долгие годы. Сын придворного лекаря, казненного много лет назад, чудом спасшийся от страшной участи, но не растерявший драгоценных знаний древнего рода магов и врачевателей, что передал ему когда-то отец — вот кто ныне был правой рукой и всевидящим оком Великого Царя.

Измученный непростым разговором, с трудом отведя от себя подозрения, Мхотеп наконец получил милостивое дозволение вернуться в покои умирающей царевны и продолжить лечение. Теперь и его жизнь зависела от того, выживет ли юная Афири, но об этом великий визирь думал меньше всего.

Отослав прислужниц, он остался возле ложа своей юной госпожи, так же как в ее детстве, когда ему пришлось бороться с Великим мором, постигшим царский двор. Тогда ему удалось спасти царственное дитя, он не уступит ее Вечности и теперь.

Когда Сиятельный Бог направил свою Небесную Ладью за горизонт, роскошный дворец погрузился в тревожную и глухую тишину. Сегодня здесь не звучала музыка и веселые голоса пирующих вельмож, фараон запретил беспечные возлияния и развлечения, пока его единственная дочь находится на грани жизни и Вечности. Лишь изредка воцарившееся безмолвие прорезали предсмертные хрипы слуг и рабов, которые находились днем подле Афири и не заметили скорпиона на садовой дорожке. Тот, кто отвечал за покой и безопасность Богоподобных не имел права жить, допустив ошибку в своих обязанностях. Таков был жестокий и непререкаемый закон, державший устои Великого Царства.