Максимо допил виски и пошел к выходу, едва заметив, что толкнул в дверях нового посетителя.

– Эй, – начал тот, но, взглянув на него, быстро отвернулся.

Ослепленный яростью, Максимо бросился прямо во двор гостиницы, к группе мужчин, столпившихся в одном углу, моля Господа, чтобы среди них не оказалось Фабианы.

Он сразу услышал знакомый женский смех и, не обращая внимания на сердитые возгласы, грубо растолкал мужчин.

Фабиана сидела за железным столиком, на ней было новое красное платье, на голове красовалась тирольская шляпа с петушиным пером.

При виде Максимо она перестала улыбаться, быстро взглянула на вход, потом снова на него, и Максимо понял, что она уселась тут потому, что надеялась увидеть, как он входит в гостиницу.

– Слушай, я разговариваю с леди! – сердито воскликнул стоявший рядом мужчина и схватил Максимо за плечо, чтобы отпихнуть его в сторону.

Долго сдерживаемая ярость наконец вырвалась наружу, и Максимо выплеснул ее ударом в лицо нахала. Тот упал навзничь, опрокинув стол. Остальные возмущенно загудели, раздалась крепкая брань, кто-то замахнулся, но Максимо отбил поднятую руку.

– Она моя жена! – рявкнул он, рывком поднял Фабиану с места и потащил за собой.

– Отпусти! Ты не имеешь права…

В ответ Максимо взвалил ее на плечо, радуясь, что наконец-то можно сделать нечто такое, отчего его ярость немного утихнет. Фабиана колотила его по спине, осыпая непристойной испанской бранью. Он с грохотом захлопнул дверь номера и швырнул свою ношу на кровать.

– Чем ты занималась? Продавала свою благосклонность тому, кто богаче меня?

Лицо у Фабианы исказилось от злобы, она попыталась вскочить с кровати, но Максимо ударом сбил ее обратно и схватил за ворот платья.

– Похоже, у тебя короткая память. Ты моя, как и черная лошадь.

– Нет. Мое новое платье…

– Его купил тебе я. И не для того, чтобы ты флиртовала, подыскивая себе нового мужа или любовника.

Он разорвал на ней платье сверху донизу, зло скомкал обрывки и швырнул в сторону, на миг отвлекшись от Фабианы. Та мгновенно выхватила у него “кольт” и хладнокровно направила ему в грудь.

– Я могу тебя убить, Максимо! Он застыл, не сводя глаз с оружия.

Фабиана отползла от него подальше, встала, для надежности держа “кольт” двумя руками.

– Теперь проваливай и оставь меня в покое, – приказала она.

Его минутная растерянность прошла, гнев ослабел, поскольку Максимо всегда любил храбрость и ненавидел хныкающих женщин. Бросив на Фабиану насмешливый взгляд, он шагнул к ней, но она решительно взвела курок, и он подумал, что в приступе гнева она запросто его застрелит. Он сделал еще шаг.

– И как же ты объяснишь убийство?

– Люди будут на моей стороне. Думаешь, они меня повесят? – Она гордо покачала головой, а он сделал еще один шаг. – Максимо, лучше уходи. Или я выстрелю.

Если он сейчас подчинится, его жизнь станет невыносимой, и тогда ему Действительно лучше умереть.

– Ты правда этого хочешь? – вкрадчиво спросил он, медленно поднимая руку.

– Да, – ответила Фабиана. Но “кольт” был слишком тяжел для нее, она устала его держать, поэтому дуло чуть заметно опустилось.

– Ты не желаешь ничего слушать… – вкрадчиво начал он и в следующий момент ногой ударил ее по руке.

Выстрел получился оглушающим. Пуля разбила оконное стекло, “кольт” отлетел в сторону, Фабиана закричала от боли. Максимо швырнул ее на кровать, подмял под себя и, не обращая внимания на отчаянное сопротивление, принялся расстегивать штаны. Он уже раздвигал ей коленом ноги, когда заметил в глазах Фабианы животный ужас, который, впрочем, тут же исчез. Максимо никогда не видел ее такой испуганной.

– Собирайся, – грубо приказал он, застегивая штаны и возвращая револьвер в кобуру.

– Нет! Прости меня, я же ничего не сделала!

Не удостоив ее ответом, Максимо вышел из номера.

К отъезду он купил новый фургон, в котором и поехала Фабиана, а сам отправился в путь верхом.

Первый день он скакал впереди стада, затем в хвосте каравана, поскольку нанятые работники хорошо справлялись с делом. Максимо нахмурился. Да, у него прекрасный сын, многообещающее будущее; не хватает только любящей жены, которой можно доверять. Но все решалось просто. Он горько засмеялся. Фабиана будет ему верна, если он станет самым богатым человеком в этой части Техаса.

Максимо снова начал гадать, уж не почудилось ли ему тогда в гостинице, что Фабиана испугалась. Нет, так оно и было.

Первые две ночи он спал под открытым небом и поднимался ни свет ни заря, чтобы никто не увидел, что он спит один. На третью ночь Максимо залез в фургон.

– Убирайся, – процедила Фабиана.

Но он заглушил поцелуем ее возмущенные протесты, затем подмял под себя и чуть приподнялся, чтобы взять ее за грудь. Вскоре Фабиана уже обнимала его.

Каролина глядела вслед Сойеру до тех пор, пока тот не исчез из виду. В душе осталась пустота, тупой болью ныло сердце, перед глазами все расплывалось. Потом она села на крыльцо, закрыла лицо руками и заплакала. Она до последнего надеялась, что Сойер не уедет, хотя ей пора уже было его узнать. Он такой же суровый, как неприветливые прерии Техаса, а тот, кто однажды вернулся к сгоревшему дому и убитой семье, привык уезжать, не возвращаясь с полдороги. Как же ей плохо!

– Сойер, – прошептала она, моля Господа защитить его в пути.

Каролина вошла в дом и занялась обычными делами в надежде, что работа заглушит боль потери. Но тщетно.

– Черт тебя побери, Сойер Дэй! – в тоске воскликнула она.

Дни текли за днями, одинаковые в своей пустоте. Сначала уволился Карлсон Макдермотт, а неделю спустя Рамон сообщил, что уехал Бен.

– И ты уходишь? – Девушка отвернулась, чтобы скрыть досаду.

– Нет, мисс Каролина, я останусь. Когда снова будем в городе, наймем других, а может, заглянет какой-нибудь странствующий работник.

– Ты очень добр ко мне, Рамон.

– Я вам помогу. Ведь скоро может вернуться ваш муж.

– И команчи тоже, – сухо произнесла она, подавляя желание крикнуть, что Сойер не вернется, он ей больше не муж.

Рамон пожал плечами и сел завтракать, а вскоре к ним присоединились Уилл с Куртом.

После этого разговора Каролина начала работать вместе со всеми. Кожа у нее загорела дочерна, волосы отросли до прежней длины; Рамон оставался вежливым, предупредительным, и она знала почему; ждал, что вернется Сойер.

В конце концов он начал расспрашивать о нем, и вскоре Каролина поняла, что Торрес считает ее брошенной женой. Он стал еще более внимательным, чаще разговаривал с ней, веселил историями о своих первых днях на ранчо или рассказывал о предвоенных годах, когда строили форты, а на границе было гораздо спокойнее; о том, как началась война, армия отсюда ушла и индейцы начали отвоевывать свои земли, как большая часть техасцев поддержала конфедератов; о том, как, после запрещенной дуэли сбежав от суда, Джон Брендон осел на ранчо, зная, что придет время и снова вернется армия, чтобы сражаться с индейцами. Ни Фабиана, ни Максимо, ни Джастин в разговорах никогда не упоминались.

Работая с ней бок о бок, Рамон незаметно стал называть ее просто по имени, без “мисс”.

Однажды, когда ливень переполнил высохший ручей, им пришлось вызволять корову с бычком, застрявших на островке посреди бурлящего потока. Каролина стояла на берегу, а Рамон сумел подобраться к ревущей скотине и попытался вывести бычка, но обезумевшее от страха животное столкнуло его в ручей. Торреса проволокло вниз по течению до упавшего дерева, которое отделяло от берега насколько футов несущейся мутной воды.

– Рамон, держи! – крикнула вымокшая до нитки Каролина, бросая ему лассо. Рамон поймал его с первого раза. Тогда девушка привязала другой конец к седлу и, взяв лошадь под уздцы, начала медленно отводить ее от берега, и Рамон с большим трудом выбрался из ревущего потока. Каролина хотела помочь ему, и оба упали. Она лежала рядом с Торресом, и сердце у нее будто споткнулось, когда она заглянула в его бездонные черные глаза.