— Да я сам ужасно перепугался! — воскликнул Паша. — Честно говоря, я думал, что ты разобьешь мне сердце. Мне казалось, что тебе нужен только секс, что ты сняла себе мальчика на ночь, а теперь не можешь успокоиться — как так, не вышло? А я уже все, втрескался дальше некуда, я подумал, что лучше остановиться, пока я еще жив. Я решил остановить все это, пока мы не зашли слишком далеко, но мне тоже было больно. Я и решил в конце концов: будь что будет, раз уж я люблю тебя так, что каждая секунда без тебя — это боль.

Я бросилась его целовать, а он меня.

Через полчаса мы лежали, все еще сцепившись, как в прошлый раз — я сверху, а он меня гладил по спине. Наконец, я пошла в ванную, помылась — очень халтурно, и вдруг вспомнила, что всего день назад лежала в обнимку с Егором. Было такое впечатление, словно мне в лицо плеснули ведро с кипятком — я узнала, что значит «гореть от стыда». У меня даже дыхание перехватило и в горле пересохло: меня на куски рвала совесть и хотелось провалиться на месте. Кое-как взяв себя в руки, я все-таки приняла душ, замоталась салатовой махровой простыней — подарок Ани на новоселье — и выползла из ванной.

Паша перемотал фильм на начало и пытался посмотреть его в третий раз.

— Знаешь, — сказал он, только я уселась на кровать. — Я… Не обижайся, пожалуйста… Конечно, страшно в таких вещах признаваться, но меня это гнетет. В общем, я думал, вдруг у меня проблемы, ну с потенцией… — Он затих.

— Ты спал с другой женщиной? — озвучила я.

— Э-э… — Ему было не по себе. — Д-да… Но только для проверки, и еще я думал, что мы с тобой расстались.

— Ура! — запрыгала я на кровати и рассказала о Егоре. Без имен, и преподнесла все так, будто это произошло не вчера.

Мы все друг другу простили, учитывая то, что тогда еще не были вместе — в смысле секса, и поклялись никогда друг другу не изменять, чтобы а) не причинять друг другу боль, б) самим не умереть от угрызений совести. Правда, через минуту во мне вспыхнула жуткая, татарская, низменная и уничижительная ревность, — я затряслась от негодования, представляя…

— Слушай, — заявила я. — Я в бешенстве! Давай ругаться!

— С дракой? — заинтересовался Паша.

— Подушками, — согласилась я и тут же заорала: — Ах ты похотливый козел, да как ты мог, сволочь, полезть своим членом в эту наглую дырку, ублюдок!

И тут же получила по голове подушкой.

— Поблядушка, — рычал Паша. — Только бы влезть под кого, ни стыда, ни совести!

Некоторое время мы самозабвенно переругивались, выдавая друг другу то, что на самом деле, в глубине души хотели сказать, и под конец так умотались, что рухнули и захохотали в голос.

— Я хоть надеюсь, что тебе с ней… ну с этой… не понравилось? Она же была толстая, страшная, с немытыми волосами и бородавкой на щеке? — напоследок спросила я.

— Да-а, конечно, — зевнул он. — Слушай, — забеспокоился он. — А ты правда не будешь мне изменять?

— Ни за что! — возмутилась я. Сама мысль была мне отвратительна. — А ты?..

— А ты расстроишься?

— Да я умру от горя! — чуть не пустила я слезу, представив Пашу с другой женщиной.

«Образцовый самец» пролетел в третий раз, глаза склеивались. После всех переживаний, после такого бурного вечера навалилась усталость, но не тяжелая, как после бестолкового, суетливого дня, а здоровая и приятная.

— Спокойной ночи, — пожелала я.

— Ага, — Паша чмокнул то, что было ближе, — мою левую подмышку. — Спокнок…

Он заснул почти сразу — нежно, по-детски засопел, а я приглядывалась к нему, замечая морщинки, неровности, пятнышки на коже, не очень правильную форму рук, волос в ухе… Но этот человек казался мне самым привлекательным на свете, и я бы выцарапала глаза любому, кто посмел бы заявить, что Паша — не идеал мужественности и красоты.

По-моему, я так и заснула — оперевшись лицом на руку…

— Мне компьютер нужен, — вызывающе заявила Алиса.

После эфира я сидела за своим столом и ждала звонка Паши. Мы собирались в кино. Сегодня — ура! ура! — последний день, завтра я наконец-то стану безработной и смогу всем жаловаться, что у меня нет денег, что ничего в этом мире не дается даром, и буду подолгу — времени-то куча — пересказывать детали увольнения, жаловаться на преступный сговор и на то, что нас, талантливых, никто не понимает…

С утра я сразу же отправилась в бухгалтерию. Мне казалось, стоит закончиться программе, как мне дадут от ворот поворот: извини, мол, деньги будут послезавтра. Получив всю сумму, я на полном серьезе собралась прятать ее в трусы, думала, сейчас отнимать бросятся.

В Интернете я искала какую-то ерунду, но Алиса нарывалась — она могла устроиться за любой машиной.

— Алис, — я оторвалась от мультиков «джо картунз», — если тебе нужен компьютер, купи его.

Она не сразу догадалась, что я имею в виду: если тебе надо поработать, попроси по-человечески, типа: «Не могла бы ты, пожалста, Вера, уступить мне место», а не вставать над душой и требовать. В конце концов догадаться-то она догадалась, но все равно поступила по-своему.

— Мне надо готовиться к завтрашней передаче, — произнесла она тоном, означающим «делать тебе здесь нечего, тебя же выгнали, ха-ха!».

Я все-таки встала и сказала тоскливо:

— Как вы мне все надоели! — и посмотрела Алисе в глаза. — А ты, дорогая, особенно. Знаешь, мне просто хочется тебя убить.

Она сначала обалдела, а потом, высокомерно скривившись, оглядела меня сверху донизу и села на мое место. Пока я вынимала из стола свое барахло — кучу ненужных сувениров, — Алиса, видимо, что-то там, внутри себя, соображала. Только я распотрошила последний ящик, она решилась на убийственное заявление.

— Ты видишься с Пашей? — спросила она.

Я кивнула.

— Передай ему, пусть сам приедет и заберет свои часы, мне некогда за ним гоняться.

Чтобы прояснить все детали, я прикинулась дурочкой и невинно спросила:

— А как у тебя оказались его часы?

Как я и ожидала, Алиса многозначительно хмыкнула, похотливо облизнулась и ответила:

— Случайно.

Я не была уверена, но пошла ва-банк.

— Так это он с тобой спал, когда мы поссорились? Это ты — толстая, страшная, с немытыми волосами и бородавкой на щеке? Можешь оставить часы себе на память.

Оставив ее сидеть с открытым ртом, я победно двинулась вон.

Домой! Домой!

Несмотря на то что последнюю неделю я очень сомневалась в том, что решение остаться без хорошей работы — такое уж правильное, но я чувствовала себя свободной! Я поняла, что сделала верный выбор, отказавшись от «всего этого», потому как «это» — не мое, я бы здесь погибла и превратилась в Алису, которая ради того, чтобы каждый день светить своей физиономией на всю страну, маму родную в турецкий бордель отдаст.

И вдруг я наткнулась на Наталью. Она была взволнована.

— Пока, — равнодушно бросила я, но она уже вцепилась в меня длинными, разрисованными под чешую ногтями.

— Мне надо с тобой поговорить, — объявила она.

Вид у Натальи был немного безумный.

— О чем? — спросила я.

— Пойдем. — Она поволокла меня за собой.

Я не сопротивлялась, мне было наплевать. Мы зашли в просторный кабинет. Я села в удобное кресло за стол переговоров, а Наталья заперла дверь, достала пепельницу, сигареты, зажигалку и затараторила:

— Во-первых, я просто обязана тебя спросить, не хочешь ли ты вернуться. Это я спрашиваю не только от канала, но и лично от себя. Если ты придешь обратно, я обещаю, что ничего подобного не повторится.

— Нет, — покачала я головой. — Спасибо, Наталья, не хочу. Не только из-за тебя, мне это больше неинтересно.

— Что ты будешь делать? — Она шумно затянулась тонкой сигаретой.

— Почему ты спрашиваешь? — Я тоже достала свои и потянулась к зажигалке.

— Мне стыдно, — ответила она.

— Да ладно! — Я поперхнулась сигаретным дымом. — Наташа, извини, но все это похоже на неуправляемую истерию. Ты теперь что, будешь меня благодетельствовать? Работать над ошибками?