Сказав это, я перехожу в Излом, делаю Скольжении на четыре метра вперед и выхожу в реальность. По сути, мгновение — и я уже стою не у трибуны, а нависаю над креслом, в котором сидит король Бразилии.

— Не так ли?! — Задаю ему вопрос.

Я выбрал именно его, потому как об этом праве говорил он сам, лично, всего несколько минут назад. Леопольд Седьмой внешне производит впечатление изнеженного человека с избыточным весом, но тот, кто посчитает его неженкой и дураком, сделает большую ошибку. Вот и сейчас он не отшатнулся от меня, не испугался. Его клыки удлинились, взгляд стал острым, словно бритва, и он произнёс одно слово:

— Так.

Делаю демонстративный шаг назад и спрашиваю, обращаясь ко всем правителям сразу:

— И за кем сейчас это Право?!

Молчание мне в ответ. И нет, они знают, о чём я, но не могут этого сказать вслух. Не могут, потому как это противоречит их сути, их воспитанию, их крови.

— Что такое Власть?

И вновь мой вопрос остается без ответа. Не о таких “уговорах” думал Медичи, когда произносил свои слова, не о таких. Но мне плевать на его ожидания.

— Хорошо… Что такое Истинная Власть?!

На мгновение мне кажется, что Оттон Четвёртый готов ответить, но нет, он всё же не произносит ни звука.

— Молчание. Что же, я отвечу сам. — Новое мигание, и я продолжаю говорить, находясь за их спинами. — Власть уничтожить нечто — это и есть подлинный абсолютный контроль над этим*. Это и есть Истинная Власть.

/* слова ГГ — дословная цитата из книги Ф.Герберта “Дюна”/

Несколько правителей при этих словах дёргаются в своих креслах, но остаются на месте, не делая попытки сбежать. Здесь нет дураков, и каждый из них прекрасно понимает, что от рейга им не убежать. Никому из них!

— И нет, я не говорю сейчас о том, что собираюсь убить вас всех здесь и сейчас. Убить и уйти безнаказанным. — Новое перемещение через Излом, и я снова стою около трибуны. — Могу, но не стану.

— Потому что это ничего не решит, сир. — Не вставая с места, совершенно спокойно отвечает мне никто иной как Лейр Глуатон.

Это высказывание настолько неожиданно, что все остальные правители переводят взгляды с меня на наследника Новильтера. Удивление монархов не в том, что он высказался, оно касается его последнего слова. Признания меня равным перед всеми здесь собравшимися. Будущий герцог спокойно выдерживает эти взгляды. И именно это его спокойствие многое меняет.

Обернувшись вновь ко мне, правители теперь смотрят на меня иначе. Не как на опасного психопата, а как на равного, на короля, который в данный момент оказался их банально сильнее и могущественнее. А эта позиция для них более чем знакома.

— Не решит. — Киваю Лейру. — Но я могу также легко уничтожить привычный вам мир. Как я это сделаю? — Щелчок моих пальцев подобен грому. — Так же легко. — И поясняю. — Как полноправный представитель одной из сторон Первого Договора я могу этот Договор аннулировать! Разорвать его здесь и сейчас! И что произойдёт потом… очень красочно вам описал недавно настоятель Обители Знаний. И я надеюсь, никто из вас не подумал, что уважаемый Созидающий что-то преувеличил или излишне сгустил краски?

Красноречивое молчание мне ответ. Все они понимают, что в своей речи Зан Кхем скорее преуменьшил последствия будущей всеобщей гражданской войны.

Выдерживаю паузу, но прежде чем я начинаю говорить, со своего места встаёт Лейр Глуатон. Кивком приглашаю его высказаться.

— И каким же вы, сир, видите Новый Договор?

С моих губ срывается только одно слово:

— Равноправие.

Почти на минуту весь зал погружен в молчание, видимо, правители ждали продолжения моих слов, но их нет, я сказал, что хотел.

— Простите… — Первым нарушает тишину Эктор Медичи. — Равноправие и… Что дальше?

— Ничего дальше. — Мой голос звучит немного устало.

— Но равенство — это иллюзия! — Вскидывает руками как истинный итальянец Медичи. — Никогда обычный человек не будет равен тому, в ком пробудилась Истинная кровь! Да даже среди обычных людей не бывает равенства! У кого-то есть идеальный слух, у кого-то его нет. И первый сможет поступить в филармонию и играть на скрипке, а второй нет! Нет, невзирая ни на какие потуги!

— Это мелко. — Сухо отвечаю я и поясняю. — Подменять слова мелко. Равенство и равноправие — это разные понятия и означают они разное. Если следовать вашему же примеру, то по принципу равноправия второй человек, тот, кто лишён музыкального слуха, всё же может подать документы на поступление в филармонию. У него есть на это Право! То, что его в неё не возьмут, в эту филармонию, из-за отсутствия слуха — это уже другой вопрос, к равноправию не имеющий отношения.

Договариваю я уже, стоя за спиной герцога Миланского и Неаполитанского. И эта очередная демонстрация возможностей рейга заставляет Медичи опуститься обратно в своё кресло. Опуститься молча.

— По Первому Договору обычные люди находятся изначально в подчинённом положении. — Вновь повышаю голос. — Я требую заключения Нового Договора. Договора, по которому изначально, с рождения, все люди нашего Мира будут обладать равными правами. И не важно, кем станет человек в дальнейшем: булочником, учителем, шахтёром, сенсом или перевёртышем, пробудив истинную кровь. Или… Или Рыцарем Излома! Не важно. Права у всех должны быть изначально равны. Что же касается равенства возможностей, о которых упоминал герцог Миланский и Неаполитанский, то я понимаю невозможность подобного равенства. Все люди разные. Всем нам отмерено разное. И знак равно нельзя поставить между любыми двумя людьми, даже близнецами! И это даже по-своему прекрасно.

Не пользуясь Изломом, подхожу к королю Бразилии.

— Вы недавно сказали, что правите потому, что вы лучшие.

— И мы не возьмём своих слов назад! — Упрямо набычившись, отвечает мне Леопольд Седьмой.

— Наверное, легко править и считать себя выше тех, кто, согласно Первому Договору, вынужден вам подчинятся. Это же так удобно, не правда ли…

— Нет! — Рявкает в ответ король. — Мы правим не потому, что есть какой-то Договор! Мы правим потому, что мы лучше!

— Да? Так докажите это! — Не скрываю своей усмешки. — Заключите Новый Договор! И если ваш род сохранит правление в условиях равенства, то значит вы правы и правите именно потому, что вы действительно лучшие!

— Я не сомневаюсь в своем роде! — Встав на ноги, Леопольд Седьмой нависает надо мной, словно скала.

В его тучном теле два метра росту, и весит он полтора центнера, а Изао всё же не вышел ростом. И тем сильнее контраст между его злостью и моим спокойствием.

— Слова, слова, слова… — Трижды повторяю я. — Даже тысяча слов не стоят одного доказательства.

Излом. Скольжение. Выход.

Я вновь стою у трибуны и смотрю на большие настенные часы.

— У вас время до девяти вечера, чтобы принять решение.

— Полчаса?!! — Удивляется Эктор Медичи.

— И этого достаточно! — Сказав это, я выхожу из зала.

Следом за мной помещение покидают Созидающие.

Открывая через полчаса двери общего зала, я был готов ко многому. Почти ко всему, но не к тому, что мне всё же пришлось увидеть.

Пятнадцать правителей сидели в своих креслах. Пятеро же лежали на полу. Если точнее, валялись с перекушенными горлами и вырванными кадыками. Мёртвые. Среди мертвецов были король французский Луи Девятнадцатый и герцог Миланский и Неаполитанский Эктор Медичи. И также у пятерых из сидящих в креслах и живых руки и одежда были пропитаны ещё свежей кровью. У Оттона Четвёртого, у Леопольда Седьмого, у вана Поднебесной, у султана Персидского и у Лейра Глуатона.

Как только наша тройка вошла в зал, император Австрийский поднялся со своего места.

— Это и правда было необходимо, сиры? — Задал вопрос Оливер де Санси, кардинал Новильтера, недовольно оглядывая зал.

— Наши небольшие разногласия можно было уладить только так. — Пожал плечами и ответил за всех Оттон Четвёртый, стряхивая крупную каплю крови с предплечья на пол.