— Да, она умеет резать все на свете. Я знаю. Но не сразу додумаешься — что нужно разрезать, чтобы покинуть Новогоднюю долину.

— Почему ты толкнул ее туда? — потребовал ответа Элиот.

— Потому что был вынужден. — Роберт резко отпустил руку Элиота. — Я заключил сделку. — Это прозвучало так, словно больше никаких объяснений не требовалось. Он сунул руку в карман и протянул Элиоту ключи и мобильный телефон. — За мной!

С этими словами он повернулся к двери в холодильную камеру. Отперев ее, он дал Элиоту знак следовать за собой.

Элиот повернулся к нарисованной двери, прикоснулся к ней. Ничего, кроме кирпичной кладки. Но он представил себе Фиону, которая мечется по другую сторону стены и ищет выход.

Он должен был остаться и придумать, как помочь ей выбраться. Но в кладовую могла вот-вот ворваться толпа людей, явно не желавших ему добра…

Он заглянул в рюкзак и увидел Леди Зарю. Он мог бы вызвать кошмарный туман, но даже тогда найдет ли он дорогу к Фионе? Роберт, или Луи, или кем он был на самом деле — только он мог знать наверняка, как открывается дверь.

Роберт стоял на пороге холодильной камеры.

— Идешь?

Выдержит ли Фиона такой мороз? Сможет ли дождаться брата, когда он вернется сюда с подмогой?

Элиот медлил. Он не знал, как поступить.

— Поверь мне, — сказал человек, похожий на Роберта. — Это единственный выход для всех нас. Я никогда не лгал тебе. И теперь не стану.

Элиот верил его словам, но доверять ему больше не мог. Прогремели выстрелы. В задней двери появилось несколько отверстий.

Нужно было решаться как можно скорее. Элиот вздохнул поглубже и последовал за Робертом в холодильную камеру.

Роберт побежал к дальней двери камеры. Она была покрыта таким толстым слоем льда, что тут нужен был ледоруб.

Роберт мгновенно сорвал дверь с петель.

Яркое солнце ослепило Элиота.

— Вон машина, — указал Роберт.

Элиот прищурился. Обшарпанный «линкольн» стоял на том самом месте, где Роберт припарковал лимузин.

— Иди! — крикнул Роберт.

Рядом с ветровым стеклом торчала антенна с желтым «смайликом» — Элиот ее хорошо запомнил. По всей видимости, и машина тоже на самом деле была не такой, какой казалась. Элиот посмотрел на ключи, которые держал в руке. Он все еще не был уверен в том, правильно ли поступает, покидая Фиону.

— Мы сможем помочь друг другу, — прошептал Роберт, — но сейчас ты должен побыстрее уехать, иначе я не доживу до конца дня.

Он мягко, но решительно подтолкнул Элиота к машине.

Элиот моргнул и увидел толпу мужчин, выходящих из-за угла. Они были вооружены бильярдными киями и разбитыми пивными бутылками.

Роберт побежал им навстречу.

Послышались выстрелы. Роберт дернулся на бегу, но не остановился. Он набросился на мужчин, мигом повалил на землю троих, но и сам упал.

Сердце Элиота бешено колотилось. Роберт или Луи… Этот неизвестный человек давал ему шанс спастись. Он должен был помочь ему — сыграть на скрипке или воспользоваться машиной, как тараном, повести ее на этих мерзавцев…

Но Роберт встал — целый и невредимый. А трое поваленных им мужчин остались неподвижно лежать не асфальте.

Элиот побежал к машине. Он твердо решил уехать — и от завсегдатаев бара, и от того, кто выдавал себя за Роберта. Потом он позвонит дяде Генри или бабушке и вернется сюда, чтобы спасти Фиону.

Он остановился около дверцы. Она не была заперта. Элиот быстро сел за руль, вставил ключ в зажигание (он запомнил, как это делал Роберт) и повернул.

Мотор «линкольна» чихнул и заработал.

Элиот обернулся, чтобы посмотреть, что происходит. Роберт выглядел иначе: его волосы стали длинными, подернулись сединой, лицо удлинилось. Теперь он больше походил на…

На Луи.

Мужчины отступили на несколько шагов. Наполовину Роберт — наполовину Луи погрозил им пальцем и усмехнулся. Но его улыбка тут же сменилась хищным оскалом, поскольку из бара выбежали еще несколько человек. Он расхохотался. Его смех звучал гортанно и зловеще и совсем не был похож на смех человека.

Элиот чувствовал: вот-вот должно случиться что-то ужасное. Что-то внутри его уговаривало его остаться и посмотреть на эту бойню. Он так крепко сжал руль, что побелели костяшки пальцев.

Элиот скрипнул зубами, прогнал чуждое ему предвкушение крови и нажал на газ.

«Линкольн» рванулся прочь от парковки. Элиот повернул руль и выехал на шоссе.

Роберт сидел в углу, скрестив ноги по-турецки, и плакал.

Он думал, что с ним этого никогда больше не случится. Он не плакал с самого детства, с тех пор, когда его отец и мать жили вместе. Странно — он с трудом мог вспомнить, как выглядел отец. Мама всегда говорила, что Роберт на него похож.

Он рассмеялся и вытер слезы. Он даже не мог вспомнить, из-за чего разревелся, как маленький. Правда, причин для этого у него хватало.

Роберт обвел взглядом гладкие металлические стены. Нужно было держаться и сохранить рассудок еще один день.

Хотя бы еще один день… чтобы потом все началось сначала.

Сенат приговорил его к заключению в этой камере на пятьдесят лет. Насколько он помнил, случилось именно так. Во время последнего заседания Сената он потерял сознание, очнулся здесь и с тех пор никого не видел.

Сколько месяцев прошло? Двадцать? Тридцать? Он потерял счет дням.

Может быть, все так и было задумано? Притупить чувство времени, заставить тебя забыть, кто ты такой, чтобы ты мало-помалу утратил разум.

Роберт пытался отмечать время, но на стенах камеры из полированной стали было невозможно что-нибудь нацарапать да и нечем.

Размеры камеры составляли десять на десять шагов. Высота потолка — впятеро больше роста Роберта. До крошечного окошка он не мог дотянуться. За ним слышался шум морского прибоя. Но никаких голосов. Хоть бы крики чаек доносились — и то было бы легче на душе. Хоть какая-то компания.

Освещение менялось — только так он мог замечать смену дня и ночи. Иногда в окошко залетали капли дождя — единственный вкус свободы и единственное напоминание о том, что внешний мир все же существует.

На него надели комбинезон из пластифицированной бумаги, который невозможно было порвать. В унитаз и раковину, установленные в углу камеры, невозможно было набрать побольше воды, чтобы сунуть голову и захлебнуться. Даже одеяла и того не было, просто мягкий участок на полу и подушка. Все продумано. Нельзя же, чтобы его мучения прервались из-за такой неприятной мелочи, как самоубийство.

Но в таком настроении он пребывал только первые несколько дней. Теперь Роберту было стыдно об этом вспоминать. Он никогда не считал себя слабаком, ищущим легких решений.

Ради самозащиты он предпринял единственный рациональный поступок: начал проверять себя на вменяемость. Его сознание предоставляло ему полную свободу. Особым фантазером он никогда не был, так что оставались воспоминания.

Сначала он вспоминал все плохое: череду маминых любовников (и своих отчимов), потом — криминальных авторитетов, с которыми якшался во время своих странствий по Европе, долгие одинокие ночи.

Но он заставлял вспоминать и хорошее: Маркуса и обучение ремеслу водителя на автодроме в Сандерхиллсе; то, как он мчался на своем «харлее» по мексиканскому побережью; Фиону — как она выглядела, как от нее пахло, какой она была в ту последнюю ночь в Неваде, когда он обнимал ее.

Он гадал, помнит ли его Фиона.

Неожиданно в металлическую дверь кто-то постучал, и она гулко завибрировала.

Роберт замер. Ком подступил к горлу.

Очередная галлюцинация? Ему уже слышались голоса, и приходилось петь, чтобы заглушить их. Тогда голоса мало-помалу затихали.

— Эй, Роберт? Не возражаешь, если я войду?

Говорил человек, но Роберт так давно не слышал человеческих голосов, что не сразу в это поверил.

Он с трудом поднялся и одернул комбинезон.

— Д-да, — хрипло выговорил он. Кашлянул и добавил: — Да, конечно.