Она так сильно дрожала, что ей с трудом удалось застегнуть ремень.

— Н-ну там и х-холод-д-р-рыга, — проговорила она, стуча зубами.

Шофер уставился на нее широко раскрытыми глазами и оглянулся на дядю Генри.

— Все в порядке, — сказал тот. — А теперь — вперед. И не жалей лошадиных сил.

— Не опускайте перегородку, молодой человек, — распорядилась бабушка, — и следите за дорогой.

Шофер побледнел, кивнул, и машина помчалась вперед.

Элиоту хотелось задать еще много вопросов, но поскольку бабушка отвечать отказалась, а Фиона пересела вперед, всякое желание спрашивать о чем бы то ни было пропало.

За окошком светили звезды, но северного сияния не было. Ледяные поля сменились темными лесами, заснеженная дорога — проселочной, потом началось шоссе, потом — четырехполосная трасса. Элиот увидел светящиеся вывески Дель-Сомбры, а вскоре — баварский фасад Дубового дома. Машина остановилась.

— Можно мне зайти? — спросил дядя Генри. — Выпили бы по чашечке кофе, потолковали о старых временах?

— Нет.

Бабушка открыла дверцу, вышла и дала знак Элиоту и Фионе следовать за ней.

— Приятно было познакомиться с вами, — сказал Элиот дяде Генри.

— Мне тоже, юноша. Скоро увидимся.

Элиоту в этих словах почудились и обещание, и угроза. Фиона вышла из машины, в последний раз оглянулась и поблагодарила шофера.

— Спасибо.

Шофер приподнял кепку.

Бабушка первой преодолела три лестничных пролета и остановилась у двери их квартиры, из-под которой выбивалась полоска света.

— Сесилия ждет нас.

Дверь открылась прежде, чем бабушка успела прикоснуться к ней. На пороге стояла Сесилия в длинной ночной сорочке. Она дрожала от холода.

— Я так рада, что вы вернулись. У меня чай готов.

На столе в столовой стояли два дымящихся чайника, заварной чайник с рисунком в виде паутинки, синий кофейник с щербатым носиком и дюжина чашек с блюдцами.

Си потянулась к Элиоту и Фионе и обняла их. Мальчику было так приятно прикосновение человека, который его любил.

Часы в прихожей пробили полночь. Си опустила руки.

День рождения Элиота и Фионы закончился. Может быть, ничего странного больше не случится? Впервые в жизни Элиоту захотелось вернуться к обычной, скучной повседневности.

— Я и не думала, что уже так поздно, — тихо проговорила Си. — Вы голодны? Может быть, мне…

Бабушка закрыла дверь и заперла на засов. Подошла к окну и посмотрела вниз.

— Хватит суетиться около детей, Сесилия. Поздно. Они устали.

— Подожди, — спохватился Элиот. — Ты собиралась нам кое-что рассказать. О наших родственниках.

Бабушка на миг задумалась. А потом подошла к раздвижным дверям в дальней стене столовой и развела створки.

— Пойдемте.

Бабушкин кабинет был, что называется, святая святых. Элиот и Фиона бывали здесь прежде, но только для того, чтобы сообщить, что обед готов или в дверь кто-то стучится. Раньше бабушка ни разу не приглашала их в кабинет.

Здесь было только одно окно, с видом на центр Дель-Сомбры. Уже стемнело, горели желто-оранжевые уличные фонари. У окна, развернутое к нему, стояло большое кресло в викторианском стиле с высокой спинкой. На столике рядом с креслом лежали блокнот, шариковая ручка и вчерашний номер «Сан-Франциско кроникл». Только на этом островке в комнате не было книг.

— Садитесь, — сказала бабушка.

Элиот и Фиона устроились в кресле, стараясь, насколько это возможно, держаться подальше друг от друга. Сесилия стояла на пороге, не решаясь войти. Бабушка сделала глубокий вдох.

— Начнем с родственников.

Элиот понял, что она имеет в виду семью матери, а не отца. Ему хотелось больше узнать об отце и его родне, но у него было такое чувство, что от бабушки он о них не услышит ни слова. Но между семействами существовала какая-то связь. Он чувствовал это.

— Дети — большая редкость для нас, — продолжала бабушка. — По причинам, связанным с удобством и с биологией. Мы не… — Она помедлила в поисках подходящего слова. — Короче, существуют медицинские причины.

Элиот взглянул на Фиону. Она понимающе кивнула.

— Что-то вроде врожденных дефектов, как у европейских династий?

— Алексей Романов, — добавил Элиот. — Он страдал гемофилией, верно?

Сказав это, он тут же пожалел, что вспомнил о наследнике престола последней Российской империи. В тысяча девятьсот восемнадцатом году Алексея Романова убили большевики — за две недели до его четырнадцатилетия… он был почти ровесником Элиота. [31]

— Нет. У нас все не так, как у Романовых, — быстро возразила бабушка. — Наши дети всегда были здоровы.

— Скажи им, почему у нас так мало детей, — послышался голос Сесилии из-за спины бабушки. Старушка нервно потирала руки.

Бабушка прищурилась и обернулась. Элиот не видел взгляда, которым она одарила Сесилию, но зато увидел результат: Си попятилась и исчезла в темноте.

Фиона поерзала в кресле.

— И почему же?

Бабушка повернулась к внукам.

— В нашем семействе так мало детей из-за самого семейства.

Сесилия осмелилась вернуться на порог.

— Мы ведем очень сложную политику, — продолжала бабушка. — Зачастую к самым младшим, самым уязвимым, относятся подозрительно и жестоко.

— Эти люди там, у дяди Генри, — вставил Элиот, — они сказали, что мы должны «уцелеть» в испытаниях. — Мальчик поежился, вспомнив об убийстве Алексея Романова. — Они имели в виду, что мы должны остаться в живых?

— Дети уже достаточно сильны, чтобы узнать, что им предстоит, — прошептала Сесилия. — Расскажи им о похищениях, сожжениях… о соблазнениях.

Ей хотелось сказать больше, но ее глаза наполнились слезами, и она прижала руку к шее. Бабушка зажмурилась.

— Хорошо. Мы не можем и не должны доверять никому из своих родственников. — Она открыла глаза. Ее зрачки расширились, словно она глядела в темноту. — Ваш дядюшка Генри, этот щеголь, не раз дрался на дуэли со многими вашими кузенами, как только немного повзрослел. Он нанимает на службу юных девушек, а потом «крадет» их. Вследствие этого возникают неизбежные ссоры — и у кого-то ломается шея, кто-то получает пулю в лоб или удар ножом в сердце. Он — милосердный убийца. По крайней мере, действует быстро. Гилберт… — Бабушка сжала зубы. — Этого всегда тянуло к тем женщинам нашего семейства, кто помладше. Порой он их соблазнял, порой вел себя не слишком по-джентльменски.

При этих словах Фиона зябко поежилась.

— А милейшая тетушка Лючия предпочитает яды. Однажды мальчика, вашего двоюродного брата, спрятали в приюте неподалеку от города Корк, в Ирландии. Лючия не знала, в каком именно приюте, поэтому она рассадила белладонну вокруг окрестных ферм, чтобы отравить коровье молоко. Следующей весной сотни детей уснули мертвым сном. [32]

Это звучало слишком дико, чтобы быть правдой, но Элиот не мог припомнить, чтобы бабушка хоть раз обманывала их с Фионой.

Ему стало душно, тяжело дышать.

— Ты хочешь сказать, что они собираются убить нас? Для этого и задуманы испытания?

— И да, и нет, — ответила бабушка. — Их героические испытания помогут установить ваше происхождение. Если вам повезет, если вас сочтут принадлежащими к нашему семейству, тогда у вас будет шанс. Я смогу оберегать вас, пока вы не научитесь защищаться от других.

— А если у нас не получится? — шепотом спросила Фиона.

Бабушка промолчала. Ее взгляд стал непроницаемым.

Фиона посмотрела на Элиота. Она напряженно думала, наморщив лоб. Элиот поняла: она чувствует то же самое, что и он. Что им расставили ловушку.

— Но я не понимаю, с какой стати мы обязаны проходить эти испытания, — горячо возразил Элиот. — Есть же свидетельства о рождении, можно сделать пробы ДНК и доказать, с кем мы состоим в родстве.

— Конечно, — кивнула бабушка. — Ваши родственники знают, кто ваши родители. Но их не это интересует. Они хотят знать, кем вы станете, когда повзрослеете, — частью нашего семейства или…